Ихтиологические образы фольклора и литературы можно отнести к архетипическим образам, поскольку они связаны с древнейшими представлениями людей о мире и пронизывают литературу от древности до сегодняшнего дня. В данной статье делается попытка выявить своеобразие образов рыб в поэзии символистов через анализ стихотворения В. Брюсова «Солнцеворот».
Ключевые слова: символизм, русская поэзия, ихтиологические образы, символ.
Серебряный век в русской культуре становится переломным этапом в развитии литературного творчества писателей и поэтов конца XIX века. Реализм как течение эволюционирует в неореализм, появляются новые модернистские течения: символизм, акмеизм, футуризм.
Само понятие «серебряный век» связано, прежде всего, с символизмом. Историческое значение символизма велико. Символисты первыми уловили и выразили тревожные и трагические предощущения потрясений и социальных катастроф своего времени, показали мир объемнее, глубже, чем он представлялся ранее. Особую материю символизма ощущали и сами поэты-символисты. Ещё в трактате 1893 года Д. С. Мережковский отмечал «три главных элемента нового искусства: мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности» [7, с.373].
В. Я. Брюсов разделял многие взгляды символистов, но в решении некоторых вопросов об эстетической базе течения выдвигал и свои концепции. В противоположность символистам, которые считали, что основная задача поэзии — проникновение в запредельные миры, В. Я. Брюсов считал, что «смысл символизма заключается в том, чтобы заставить читателя по-новому увидеть мир возбудить в нем активную деятельность воображения» [4, с.5]. Полемизируя с поэтами-символистами, «поэт решительно подчеркивал свое несогласие с ними, утверждая, что символизм не поэзия символов, а поэзия намеков» [4, с.5]. Однако, формулируя принципы символизма, поэт постоянно нарушал их в своем творчестве. Так, под влиянием мистических тенденции символизма, в литературных произведениях 1900-х годов, В. Я. Брюсов обнаруживает интерес к религиозно-философским собраниям Д. С. Мережковского и З. П. Гиппиус. А борьба с декадентскими мотивами лирики, необходимость которой неоднократно отмечал сам поэт, не была завершена. И в поздних его книгах мы находим декаданские настроения, характеризующиеся упадком, отчаяньем, душевной усталостью, кризисом сознания лирических героев.
Одной из таких книг является «Последние мечты».
Уже только её название намекает читателю на декадентское содержание. Действительно, практически во всех циклах книги, и что особо важно для нас, во всех 5 стихотворениях цикла «Жить на воле» («Зов автомобиля», «Лунная ночь», «Солнцеворот», «Веснянка», «Перед маем») встречается образы с отрицательной коннотацией — тоски, смерти, мрака, ночи, зимы.
Это явление пытался объяснить исследователь жизни и творчества поэта Н. С. Бурлаков. «В калейдоскопе сложных, противоречивых событий на перевале от февраля до октября 1917 года Брюсову не удавалось разобраться полностью в окружающем. Откликнувшись тремя-четырьмя стихотворениями на злобу дня, он, как выше замечено, не нашёл еще основной, стержневой темы: «писал о природе, временах года, о своем самочувствии, затронул проблемы абстрактного гуманизма и «чистого искусства», пытался найти утешение в спокойном созерцании со стороны» [2, с. 181].
Именно таким «созерцанием со стороны» представляется нам стихотворение «Солнцеворот», вышедшее в 1917 году в книге «Последние мечты», цикле «Жить на воле».
Другой исследователь творчества В. Я. Брюсова В. А. Цебенко отмечает, что в период, когда было написано это стихотворение, поэт был влюблен в «земную красоту бытия» и «охвачен вновь неудержимым лирическим рвением прославлять в стихах «трепет жизни молодой» [8, с.61].
Однако, в стихотворении «Солнцеворот» жизнь, цикличность природы граничит со смертью. По мнению С. И. Гиндина это связано с тем, что «отношение поэта к жизни вернее всего проявляется в том, как подходит он к теме смерти, этого непреложного факта и постоянной проблемы человеческого бытия» [3, с. 22]. Поэт её не боится.
В «Солнцевороте», как и в других стихотворениях с подобной тематикой («У смерти на примете» (1923), «На заре» (1911), смерть не только не обессмысливает жизнь, а лишь увеличивает её ценность, вечные категории дополняются друг другом.
Жизнь представлена приходом весны, смерть — властью зимы. Весна в мировой культуре символизирует возрождение жизни, обновление, тогда как зима — увядание жизни, смерть и забвение. Зима в стихотворении плавно перетекает в весну, смерть — в жизнь, прослеживается цикличность бытия.
Первые две строфы посвящены зиме, ведь именно в это время года, согласно народным представлениям, «природа «умирает» или «засыпает», а земля «заболевает», «отдыхает» до наступления весеннего тепла и света» [5].
В первой строфе мотив зимы констатируется как факт, а остальные образы дополняют его.
Была зима; лежали плотно
Снега над взрытостью полей.
Над зыбкой глубиной болотной
Скользили, выводя изгибы,
Полозья ровные саней.[1, с.274]
Взрытые поля показывают читателю безжизненность зимнего мира, зыбкая глубина болота. Глубина воспринимается как что-то неизвестное и, возможно, при определенных обстоятельствах, опасное для человека, болото в сознании народа традиционно понимается как место разложения и гибели, а в мифологическом мировоззрении и вовсе связывается с потусторонним миром, и опасным местом, где человек может пропасть. Всё это, нет сомнений, созвучно с темой смерти и забвения.
Во второй строфе, аналогично первой, мотив зимы дополняется образами неподвижного льда, неспособных к пробуждению жизни вихрей, замерзшего и холодного зерна, спящих рыб:
Была зима; и спали рыбы
Под твердым, неподвижным льдом.
И даже вихри не смогли бы,
В зерне замерзшем и холодном,
Жизнь пробудить своим бичом! [1, с.274]
Неподвижный лед символизирует статику, которая напрямую связана в сознании людей со смертью, а неспособные к пробуждению жизни (к тому же движению) вихри и образ замершего и холодного зерна, намекающего на голод, даютещё одну отсылку к смерти.
Важным для интерпретации стихотворения являются ихтиологический образ.
В мировой символике образ рыбы имеет два значения. В одном из них рыба рассматривается как символ всеобщего обновление природы, плодородия, а другом — как символ загробной жизни. Согласно славянской традиции, рыба является представителем потустороннего мира, однако её образ связан не только со смертью, но и с беременностью и таинством рождения. Об этой связи свидетельствует поверье о том, что маленьких детей нельзя кормить рыбой, пока они не научатся говорить, иначе они долго будут немы, как рыба. «Немота как признак мира мертвых играет существенную роль в представлениях о рыбах как душах — не только душах умерших, но и душах детей, еще не появившихся на свет» [6].
Образ рыб создается с помощью глагола «и спали рыбы…», что тоже делает отсылку к смерти, так как сон в мировом понимании — это переходное состояние от жизни к «смерти» и наоборот, что усиливает его смысловую нагрузку и выводит ихтиологический образ на существенный для осмысления стихотворения уровень.
В третьей и четвертой строфе «Солнцеворота» речь идет уже о возрождении жизни, приходе весны, переменах, которые она несет:
Час пробил. Чудом очередным,
Сквозь смерть, о мае вспомнил год.
Над миром белым и бесплодным
Шепнул какой-то нежный голос:
«Опять пришёл солнцеворот!» [1, с.274]
Жизнеутверждающе звучит первое предложение «час пробил», оно отводит внимание читателя от статики и неподвижности двух предыдущих строф и настраивает на ожидание существенных изменений в ходе событий. В этой же строфе появляется «какой-то нежный голос», который подпитывает надежду на будущее благополучие и вводит в поле зрения читателя образ солнца, способного переломить смерть и утвердить жизнь.
Так солнце становится центральным образом строфы, запускающим новый цикл жизни:
И под землею, зерна, чуя
Грядущей жизни благодать,
Очнулись, нежась и тоскуя,
И вновь готов безвестный колос
Расти, цвести и умирать!
Таким образом, стихотворение В. Я. Брюсова «Солнцеворот» — это произведение, раскрывающее общую эстетику поэта, его отношение к жизни и смерти, вечной цикличности. В нем отражены декадентские мотивы, которые встречаются как в раннем, так и в позднем творчестве поэта, что позволяет отследить их эволюцию. Стихотворение наглядно показывает «созерцание со стороны», свойственное непосредственно периоду творчества поэта с 1900-х годов. Неопределенность, которая присутствует в состоянии самого поэта в предреволюционный период, находит отражение в теме смерти, определяющей содержание поэтического текста. Ей соотвествует, мотив зимы, вступающий во взаимодействие с весной, а значит и жизнью.
Мотив зимы, в свою очередь, дополняется в стихотворении ихтиологическим образом. Его трактовка во многом соотвествует пониманию образа рыбы в мировой культуре. Рыбы рассматривается как символ всеобщего обновление природы, плодородия и как символ загробной жизни, что ещё раз, в контексте стихотворения, указывает на тесную связь жизни и смерти как элементов вечного цикла.
Литература:
- Брюсов, В. Я. Стихотворения [Текст] / В. Я. Брюсов. — М.: Сов. Россия, 1990.- 384с.
- Бурлаков, Н. С. Валерий Брюсов [Текст] / Н. С. Бурлаков. — М.: Просвещение, 1975. — 240с.
- Гиндин, С. И. Поэзия В. Я. Брюсова (к 100-летию со дня рождения) [Текст] / И. С. Гиндин. — М.: Знание, 1973.- 63с.
- Мясников, А. В. Я. Брюсов [Текст] / А. Мясников // В. Брюсов: избранные сочинения. — М.: Художественная литература, 1955.- 719с.
- Славянская мифология [Электронный ресурс]: энциклопедический словарь / отв. ред. С. М. Толстая. — М.: Междунар. отношения, 2002. — 512с. — Режим доступа: http://www.symbolarium.ru/index.php/Зима. Дата обращения — 24. 09.15
- Славянская мифология [Электронный ресурс]: энциклопедический словарь / отв. ред. С. М. Толстая. — М.: Междунар. отношения, 2002. — 512с. — Режим доступа: http://www.symbolarium.ru/index.php/Рыба. Дата обращения — 06. 09.15
- Трифонов, Н. А. Русская литература XX века. Дооктябрьский период [Текст]: хрестоматия, пособие для студентов пед. ин-тов / сост. Н. А. Трифонов.-М.: Просвещение, 1980.-640с.
- Цыбенко, В. А. Поэтическое наследие Валерия Брюсова [Текст] / В. А. Цыбенко, 1962.- 85с.
