В статье проведен анализ семантико-стилистических, сентенционных и невербальных особенностей социальных практик отношения к психически больным периода новой истории с целью углубленного понимания социальных процессов как фактора медико-социальной адаптации психически больных.
Выделены первопричины формирования социальных практик взаимодействия с психически больными, а также варианты и особенности вербально-поведенческих практик взаимодействия с психически больными европейских и славянских стран новой истории.
Ключевые слова: вербально-поведенческие практики, социальные практики, психически больные, общество, новая история.
Социальные практики по отношению к психически больным преобразовывались в течение длительного времени и нашли сове отражение в семантико-стилистических и сентенционных особенностях вербально-поведенческих практик.
Различия вербально-поведенческих социальных практик по отношению к психически больным четко прослеживаются в корреляции с различными историческими периодами и подлежат объяснению через изучение их структуры и предпосылок.
Выявление особенностей и систематизация вербально-поведенческих социальных практик взаимодействия с психически больными позволяет выделить наиболее неприемлемые из них, приводящие к стигматизации психически больных, установить их причину и способы социальной коррекции.
Однако, несмотря на социальную значимость проблемы, в специальной социологической литературе она не нашла должного отражения.
Подобные представления положили начало нашей работе. В наших предыдущих исследованиях мы рассмотрели семантико-стилистические и сентенционные особенности формирования вербально-поведенческих практик взаимодействия с психически больными доантичного и античного периодов и периода средневековья [1, 2].
В связи с этим целью настоящего исследования стал анализ семантико-стилистических, сентенционных и невербальных особенностей социальных практик отношения к психически больным периода новой истории.
Материалы и методы исследования: контент-анализ, науковедческий, социологический, семантический анализ.
Результаты исследования. Выявленные семантико-стилистические, сентенционные и невербальные особенности социальных практик по отношению к психически больным позволяют отметить их различия в зависимости от исторического периода, а также выраженное преобразование с тенденцией к дублированию исторически более ранних вербально-поведенческих практик, но в силу иных каузальных тенденций.
Примечательным является смещение модуса вербально-поведенческих практик взаимодействия с психически больными, с асоциального, характерного для средневековья, в сторону социально-приемлемых практик, что коррелировало с вытеснением доминирующей роли религиозных организаций в государственном устройстве.
В XIV — XV вв. Европа восстанавливает возникшее еще в античный период понятие о душевных болезнях и вводит модус изоляции психически больных, организовывая специальные дома для их содержания — госпитали (убежища, пристанища), а также колонии. Возникают тенденции к поиску методов излечения от безумия, изучению его первопричин, постепенно формируется нозологический подход в понимании психических болезней. Тем не менее терапевтические тактики носят неспецифический характер и имеют мало общего с медицинскими манипуляциями как таковыми. В качестве методов лечения больные подвергались избиению, принудительному стоянию на ногах, трепанации черепа с якобы устранением некоей материальной причины болезни — «удалением камня глупости» и т. д. При этом практика недобровольной госпитализации и изоляции, фактически — социального дистанцирования психически больных с последующим применением негуманных методов лечения являлась социальной нормой.
Вплоть до конца XVIII — первой половины XIX века психически больные содержались в этих «лечебных учреждениях» в асоциальных условиях, позиционирующихся как единственно возможные для них место и способ пребывания. Так, Ж.-Э. Д. Эскироль, в 1818 г. на основании собственных наблюдений утверждал, что в психиатрических учреждениях Франции «несчастные» психически больные подвергаются обращению, худшему, чем преступники, и живут в обстановке, достойной зверей [3].
Лишь с конца XVIII века в Европе отношение к психически больным изменилось. Основоположниками реформы социального общественного сознания в контексте психически больных принято считать главного врача парижской психиатрической больницы Бисетр Ф. Пинеля, который в буквальном смысле снял цепи с пациентов, заявив, что «помешанные» нуждаются не в тюремном содержании, а в лечении, а также автора системы нестеснения («no-restraint») — профессора Лондонского Университета, директора психиатрической больницы в Хенуэлле Джона Конноли [4].
В России путь принятия по отношению к психически больным такой социальной практики как предоставление медицинской помощи, в противовес изоляции, прошел не менее длинный путь, чем в Европе.
Отношение к психически больным претерпело модификацию благодаря Петру ІІІ. В 1761 г. он наложил резолюцию на «Указ о табеле о рангах», согласно которой «безумные» должны были помещаться не в монастыри, а в специальные дома для умалишенных — «нарочные дома по примеру доллгаузов в иностранных государствах». В исполнение указа в 1762 году был выпущен первый юридический документ о психиатрии, что перевело социальные практики по отношению к психически больным на нормативный уровень. Однако еще на протяжении десятилетия сохраняется практика изоляции психически больных в монастырях, что свидетельствует о ригидности социальных практик и невозможности их быстрой модификации даже в случае попыток их целенаправленного изменения на государственном уровне. Лишь с 1775 г., благодаря социально-административной реформе, вопросы содержания психически больных полностью перекладываются на светские структуры — Приказы общественного призрения, в структуру которых входили богадельни, воспитательные дома, дома сумасшедших и больницы, а с 1809 г. — на государственные структуры [4–6].
Примечательно, что в доллгаузах, позиционирующихся как психиатрические заведения, наличие медика не было обязательным, во главе заведения находился надзиратель, и только с 1828 г. в штат доллгаузов начали входить врачи [7].
С середины XIX века психически больные в России разделялись на подлежащих излечению и неизлечимых с соответствующими различиями в вербально-поведенческих практиках и местах содержания [8]. В то же время такая практика разграничения психически больных подтолкнула к развитию психиатрической науки, изучению особенностей психических заболеваний, их классификаций, развитию новых методов терапии.
С конца XIX века, благодаря С. С. Корсакову, стороннику системы «no restraint», в России отказываются от насильственных мер в отношении психически больных: связывания, использования смирительных рубашек и т. п. [9].
Но все еще вплоть до середины XX века общепринятой социальной нормой являлась принудительная госпитализация больных, обусловленная внеконкурентным преобладанием патерналистской модели.
Значимое место в истории становления отношения к психически больным являет собой период так называемого Третьего Рейха. Именно в это время ранее набравший силу модус принудительного лечения психически больных трансформируется в принудительную эвтаназию с целью расовой гигиены. На подвластных Третьему Рейху территориях психически больные снова подвергаются преследованиям и уничтожению в рамках социальной, а вернее — антисоциальной государственной практики, основанной на превратно понимаемых идеях евгеники. Подобные точки зрения не выступали в качестве обуславливающих вербально-поведенческие социальные практики со времен Платона.
Подобные тенденции сделали возможным убийство более миллиона психически больных, признанных таковыми врачами. К преступлениям, совершенным от имени медицины, относятся как бесчеловечные научные опыты над заключенными и «неугодными», так и стерилизация и убийство лиц, объявленных психически больными, в рамках «проекта эвтаназии» Т-4 [10].
Среди ряда врачей подобная государственная политика в отношении психически больных оправдательно аргументировалась необходимостью агрессивных мер с целью сохранения жизни социума как целого. По прошествии некоторого времени подобные практики в отношении душевно больных претерпели метаморфозу, распространившись и на политически неудобных лиц. Посредством «новых диагнозов», выделенных немецкими психиатрами, появилось множество пациентов, которые страдали «замаскированным слабоумием», «эндогенным нежеланием работать» и пр. В последующем отдельные черты использования социальной стигмы «психически больной» использовались и в Советском Союзе в качестве сдерживающего фактора антирежимных движений; подобный подход получил название «карательная психиатрия», «репрессивная психиатрия». Таким образом, манипулятивное поведение в форме причисления неугодных лиц к психически больным пронизывает практически всю историю человечества от античного периода до новой истории и обусловлено социально одобряемыми формами отрицательного отношения к лицам в случае наличия у них психического заболевания [10–16].
Тем не менее, такие дисквамирующие и дистанцирующие социальные практики, как избавление от психически больных посредством их изгнания, были не чужды этому историческому периоду.
После завершения Второй мировой войны, декларируемая рядом надгосударственных структур политика взаимодействия с психически больными в корне изменяет модус государственного к ним отношения. Страх общества перед возобновлением аналогичных фашистскому движений через ущемление прав любых социальных групп позволил обезопасить людей с психическими заболеваниями от негуманных социальных практик со стороны государства. С этого периода появляются нормативные документы, гарантирующие права людей любых сословий, в том числе психически больных. К ним можно отнести «Всеобщую декларацию прав человека», «Венскую декларацию», «Саламанкскую декларацию» и т. д.,– которые уравнивают психически больных в правах с психически здоровыми. Это обеспечило тенденцию постепенного отказа общества от ранее принятых вербально-поведенческих практик, обуславливающих стигматизацию психически больных. Начинают довлеть практики минимальной изоляции психически больных людей от общества, в том числе в рамках терапии. Отныне в США, Канаде и большинстве стран Европы свыше 90 % госпитализаций в психиатрические стационары стали осуществляться на добровольной основе. Модус терапии психически больных не только претерпел модификацию, но и расширился понятиями социальной реабилитации и адаптации. Возникшие в 1960-е годы антигоспитальное и антипсихиатрическое движения привели к явлению деинституционализации с реформированием системы оказания психиатрической помощи, что мотивировало дальнейшее распространение идей по защите гражданских прав душевнобольных и оказало большое влияние на гуманизацию законодательства в сфере психиатрии.
Вербальные практики по отношению к психически больным, по крайней мере, государственно обусловленные, стали подвергаться жесткой цензуре в контексте идей толерантности. Отныне уничижительная, инвективная лексика для определения психически больных признается некорректной, неприемлемой для употребления, вплоть до приобретения значения обсценной. Пересматриваются названия диагнозов с целью «смягчения» их семантического восприятия; определение «болезнь» по отношению к психическим нарушениям заменяется «расстройством» с социально-коннотированной целью.
Однако, не смотря на развертываемые в мире тенденции по ресоциализации психически больных, меры лечения и ухода за ними в области советской психиатрии в значительной степени были реализованы посредством социальной изоляции больных. В течение многих десятилетий в СССР освещение вопросов психиатрии в средствах массовой информации было минимизировано. Данная позиция позволяла оставаться стабильным стереотипу о психически больном и его месте в социуме, что обуславливало выраженную стигматизацию психически больных и негативное к ним отношение. Люди с диагнозом психического расстройства, вне зависимости от степени его тяжести, законодательно ограничивались в социальных правах по сравнению с психически здоровым лицам [17].
Следует отметить, что и ныне на постсоветском пространстве сохраняются жесткие законодательные рамки ограничения социальных прав психически больных,– что, тем не менее, не находит осуждения со стороны населения.
Выводы. Вербально-поведенческие социальные практики периода новой истории стало возможным разделить на индивидуальные, общественные и надобщественные. Последние включают в себя государственные институты и государство как единый социальный организм, а также религиозные организации. Следует отметить изменение весомости государственного влияния на формирование социальных практик по отношению к психически больным в сравнении с религиозными институтами. Так, государственная политика в период новой истории приобретает ключевое значение в формировании социальных практик, тогда как религиозные организации утрачивают прежнюю весомость; отныне их влияние на формирование социальных практик по отношению к психически больным теряет свою глобальность и ограничивается распространением на узкие социальные группы, фактически, приобретает локальность, и отныне не несет императивного характера. Модус политики конфессиональных систем также претерпевает изменения — и в большинстве конфессий приобретает характеристику патерналистского отношения, выраженного сострадания и терпимости.
Новая история характеризуется стремительной сменой ключевых модусов социальных практик по отношению к психически больным: от уничтожения, изолирования от общества и принудительного лечения до социальной адаптации и добровольности терапии. Примечательным является двойственность внедряемых практик в рамках одного пула их субъектов. Так, на государственном уровне пропагандируется «неущемление» прав психически больных — и одновременно с этим ужесточается нормативная база, вносящая ограничения на законодательном уровне.
Характерна «ригидность» практик, когда в рамках изменения их модуса предыдущий остается и продолжает реализовываться неосознанно — как наиболее привычный. Подобный механизм приводит в возникновению гетерогенности социальных практик либо их полиморфизму за счет вынужденного слияния старых (устоявшихся) и новых модусов практик по отношению к психически больным. С одной стороны, это тормозит и даже делает невозможной развертывание принятой к реализации позиции, с другой — рождает новую, зачастую, более безболезненно принимаемую социумом в целом.
Литература:
- Пиронкова О. Ф. Семантико-стилистические и сентенционные особенности формирования вербально-поведенческих практик взаимодействия с психически больными доантичного и античного периодов / О. Ф. Пиронкова // Соціальні технології: актуальні проблеми теорії та практики, 2013. — № 58. — С. 28–35.
- Піронкова О. Ф. Семантико-стилістичні та сентенційні особливості формування вербально-поведінкових практик взаємодії з психічно хворими періоду середньовіччя / О. Ф. Піронкова // Соціальні технології: актуальні проблеми теорії та практики, 2013. — №. 59–60. — С. 137–144.
- Звягин И. М. История отношения к душевнобольным [Электронный ресурс] / И. М. Звягин. — Режим доступа: http://patologia.su/load/9–1-0–26.
- Рохлин Л. Л. Очерки психиатрии. Тр. Московского НИИ психиатрии МЗ РСФСР. — М., 1967. — Т. 48. — 391 c.
- Шерешевский А. М., Рохлина М. Л., Том А., Кестнер И. Знаменательные и юбилейные даты невропатологии и психиатрии 1888 г. // Журн.невропат. и психиатр. им. С. С. Корсакова. — 1988. — Т.88. — № 1. — С. 114–130.
- Осипов В. П. Курс общего учения о душевных болезнях. — Берлин, Гос. изд. РСФСР, 1923. — 723 c.
- Каннабих Ю. В. История психиатрии. — М.: АСТ, Мн.: Харвест, 2002. — 235 c.
- Донсков Н. А. Отчет о деятельности Убежища душевно-больных Казанского Губернского Земства. — Казань, 1910. — 71 c.
- Корсаков С. С. Избранные произведения. — М.: Государственное издательство медицинской литературы, 1954. — 772 с.
- Петрюк П. Т. Психиатрия при нацизме: характеристика некоторых трагических особенностей. Сообщение 1 // Психічне здоров’я. — 2010. — № 3. — С. 71–80.
- Подрабинек А. П. Карательная медицина / А. П. Подрабинек. — Нью-Йорк: Хроника, 1979. — 223 с.
- Strous R. D. Врачи и их преступления против человечества в нацистской Германии [Электронный ресурс] / R. D. Strous. — Режим доступа: http://protivpytok.org/biblioteka/986–2.
- Strous R. D. To protect or to publish: confidentiality and the fate of the mentally ill victims of Nazi euthanasia / R. D. Strous // J Med Ethics. — 2009. — № 35. — P. 361–364.
- Lifton R. The Nazi doctors: medical killing and the psychology of genocide / R. Lifton / N. Y.: Basic. — 1986.
- Proctor R. N. Racial hygiene: medicine under the Nazis / R. N. Proctoe // Cambridge: Harvard University Press. — 1988.
- Dörner K. Bürger und Irre: zur Sozialgeschichte und Wissenschaftssoziologie der Psychiatrie. — zweite, verbesserte und ergänzte Auflage. — Hamburg: Europäische Verlagsanstalt, 1995. — 362 p.
- Новиков Е. Отверженные. Об отношении общества к психически больным. Этический анализ / Е. Новиков // Здравый смысл. — 2004. — № 4 (33). [Електронний ресурс]. — Режим доступа: http://razumru.ru/humanism/journal/33/novikov.htm
