ОбразП.И.Чайковского ввоспоминаниях его учеников
Бабенко Оксана Васильевна, кандидат исторических наук, научный сотрудник
Институт научной информации по общественным наукам Российской академии наук
В юбилейный для П. И. Чайковского год хочется продолжить серию публикаций о нем. Мы уже опубликовали две статьи в журнале «Молодой ученый», посвященные образу П. И. Чайковского в мемуарной литературе [2; 3]. В настоящей публикации использованы мемуары учеников П. И. Чайковского по Московской консерватории, не пользовавшихся такой известностью, как, к примеру, композитор Сергей Иванович Танеев, но оставивших интересные воспоминания о нем. Мы выбрали трех его учеников — Р. В. Генику, А. А. Литвинова и А. В. Химиченко. Цель данного исследования — показать отношение учеников П. И. Чайковского к своему учителю и Чайковского-педагога — к ученикам, выявить образ композитора, сформировавшийся в мемуарных сочинениях его учеников.
Ростислав Владимирович Геника (1859–1922?) был пианистом, учеником Московской консерватории по классу Н. Г. Рубинштейна (фортепиано) и П. И. Чайковского (гармония, оркестровка и свободное сочинение). Свои воспоминания о П. И. Чайковском он написал по просьбе редакции «Русской музыкальной газеты», где они и были опубликованы. В центре внимания Геники — дружба П. И. Чайковского с Н. Г. Рубинштейном, его отношение к Московской консерватории, внешний облик композитора и т. п.
Р. В. Геника констатирует, что «дружба Н. Г. Рубинштейна и Чайковского ярким светом озарила первое десятилетие консерватории. Москва справедливо гордилась, считая в то время своими этих двух молодых гениев. Великий пианист и великий композитор дали консерватории и создавшейся вокруг нее музыкальной жизни особую художественную атмосферу, особо высокий артистический престиж» [4]. С этим высказыванием нельзя не согласиться, тем более, что подобная оценка взаимодействия Чайковского и Рубинштейна присутствует как во многих источниках, так и в литературе.
Интересно описание отношения Чайковского к Московской консерватории, в которой он начал свою профессиональную деятельность. Геника утверждает, что «в течение своего десятилетнего профессорства он сжился с ней, она стала для него родной, близкой, он всей душой привязался к ней. Между обеими столичными консерваториями было постоянное, хотя и скрытое, ревнивое соперничество. Чайковский до конца жизни горячо отстаивал знамя Московской консерватории» [4]. В доказательство своих слов Геника приводит такой случай: «Я помню, во время его пребывания в Харькове, весной 1893 года, незадолго до его смерти, на одном обеде Чайковский с увлечением говорил о превосходстве Московской консерватории перед Петербургской; сгоряча Петр Ильич попал впросак: на этом обеде присутствовало несколько питомцев Петербургской консерватории!» [4].
В то же время Геника подтверждает хорошо известный факт: П. И. Чайковский тяготился педагогической деятельностью и, «ради свободы композиторства расстался с консерваторией при первой возможности…» [4]. Геника объясняет решение Чайковского следующим образом: «Для гения вдвойне тяжела черная ремесленная работа. <…> Унылой чередой проходили для Чайковского его часы уроков теории; он откровенно скучал, с трудом удерживал зевоту» [4]. Нам представляется важным то, что Геника отметил противоречивое сочетание в Чайковском привязанности к Московской консерватории и нелюбви к преподавательской деятельности. Вероятно, он был первым современником Петра Ильича, описавшим это противоречие в своих воспоминаниях.
Ученику запомнился и внешний облик учителя: «…молодой, с миловидными, почти красивыми чертами лица, с глубоким, выразительным взглядом красивых темных глаз, с пышными, небрежно зачесанными волосами, с чудной русой бородкой, бедновато-небрежно одетый, по большей части — в потрепанном сером пиджаке, Чайковский торопливой походкой входил в свою аудиторию, всегда слегка сконфуженный, слегка раздраженный, словно досадуя на неизбежность предстоящей скуки» [4]. Что же так не нравилось в консерваторских занятиях будущему великому композитору? Как пишет Геника, «его нервировала банальная обстановка теоретического класса с его партами и обычным старинным разбитым желтым роялем с шлепающими пожелтевшими клавишами, с его черной с красными линиями доской; стоя у этой доски, Чайковскому приходилось писать нам задачи и примеры; я помню тот брезгливый жест, с которым он, бросив и мел и серое холщовое полотенце, обтирал пальцы об платок. Его досадовала непонятливость большинства учениц, тупое, поверхностное отношение к сущности искусства всех этих будущих лауреаток, мечтавших лишь об эстраде и уверенных в том, что публика, аплодирующая их игре, не будет интересоваться их теоретическими познаниями» [4].
Р. В. Геника отвечает на вопрос о том, как Чайковский вел свои занятия. Вот что он пишет по этому поводу: «Чайковский, расхаживая по классу, медленно и очень внятно диктовал нам, а мы записывали. Все первое полугодие он знакомил нас с построением и связью различных гармоний, объяснял задержания и предъемы, заставлял разрешать задачи на цифрованный бас; к гармонизации мелодии он переходил лишь во втором полугодии. Изложение Чайковского, его замечания, объяснения и поправки были замечательно ясны, сжаты и удобопонятны» [4]. У Геники встречается также и описание отношения Чайковского к ученикам: «В обращении с учениками Петр Ильич был удивительно мягок, деликатен и терпелив; c некоторыми из старших учеников он был в близких, чисто приятельских отношениях. Невольные, иной раз саркастические и вполне заслуженные замечания никогда не выражались им в сколько-нибудь грубой или обидной форме. Невозможные музыкальные абсурды, которые иной раз ему преподносили ученики, вызывали у него характерную, одновременно добродушную и насмешливую улыбку углом рта» [4].
У Р. В. Геники есть и описание того, как П. И. Чайковский относился к преподавательской деятельности. Он «не мог с увлечением относится к своему профессорскому делу; как учитель он был симпатичным, дельным, добросовестным — не более. Но ведь не за учительство его так все любили, прямо боготворили; его поклонников воодушевляло общение с его гением. Как сильны и свежи были впечатления от каждого его нового произведения, только что выходившего из-под его пера и исполнявшегося в одном из симфонических или квартетных собраний!» [4].
Геника пишет и о значении творчества Чайковского в истории музыки. Он отмечает, что «ни один из появившихся после Чайковского композиторов не избег так или иначе его влияния; с тех пор приемы так исчерпаны, так использованы!» [4]. Конечно, Петр Ильич не избежал критики прессы, но он ее игнорировал. «Сознание своей силы, своего гения лежало в основе его музыкального великодушия, его застенчивости в житейских столкновениях, его удивительной простоты обхождения, его артистического благородства и достоинства», — пишет ученик Чайковского [4]. Вывод Геники закономерен: «Для нас — учеников, для подраставшего музыкального поколения Петр Ильич являлся таким же музыкальным идеалом, как Николай Григорьевич (Рубинштейн. — О.Б.)» [4].
Александр (Самуил) Александрович Литвинов (1861–1933) — скрипач, дирижер, солист оркестра московского Большого театра; организатор Общества любителей оркестровой, камерной и вокальной музыки; ученик П. И. Чайковского по Московской консерватории. Литвинов пользовался особой благосклонностью Чайковского. После перехода из класса Ф. Лауба в класс И. Гржимали, он, выходец из небогатой еврейской семьи, не имеющей средств платить за учебу сына, перестал получать именную стипендию. Родители решили забрать его из консерватории и готовить к другой карьере. Литвинов снова сделался стипендиатом только благодаря Чайковскому. Вот как рассказывает об этом ученик Петра Ильича: «Однажды утром, сидя в безнадежном отчаянии дома и держа в руках мою обожаемую скрипку (с ней я никогда не расставался, ночью даже брал с собой в постель), я вдруг услышал стук подъезжающего экипажа, который остановился у крыльца нашей квартиры. Немедленно послышался нетерпеливый звонок, топот быстрых шагов по лестнице, отворилась дверь, и я увидел входившего П. И. Чайковского. Я бросился к нему, и через несколько минут мы уже катили с ним на извозчике в консерваторию. Дорогой он рассказал мне, что узнав о моей беде (я перестал бывать на уроках) и причине, вызвавшей ее, он решил сделать меня своим стипендиатом, то есть вносить за меня плату в консерваторию» [5].
Литвинову запомнились внешность и поведение Чайковского: «Это был небольшого роста, нервный и подвижный человек. Он входил в класс быстрой походкой, с руками за спиной, слегка наклонив голову и смотря перед собой сосредоточенным и, как нам казалось, острым взглядом серых глаз, Петр Ильич садился к фортепиано, брал карандаш, продев его между пальцами так, что второй и четвертый пальцы оказывались на карандаше, а третий под ним, а иногда наоборот, и, не выпуская его из пальцев, проигрывал наши задачи; на секунду остановившись, быстрым и резким движением подчеркивал скобкой параллельные квинты и октавы, продолжал затем игру далее. Заметно было, что наши ошибки раздражали его. Объясняя правила гармонии, Петр Ильич не переставал прохаживаться по классу, характерно заложив руки за спиной, слегка наклонившись вперед» [5].
Александр Васильевич Химиченко (1856–1947) — флейтист, педагог, профессор Киевской консерватории; ученик П. И. Чайковского по классу гармонии. Его воспоминания о Чайковском связаны не только с учебой в Московской консерватории, но и с последующими годами, поскольку с Петром Ильичем у него завязались дружеские отношения. Как пишет сам Химиченко, «П. И. Чайковский был не только моим учителем, он был также моим другом и оставался им до конца своей жизни» [6]. Ученик Петра Ильича продолжает: «Мы, ученики консерватории, и я в том числе, П. И. Чайковского боготворили и с жадностью следили за каждой нотой, выходившей из-под его гениального пера» [6].
Химиченко ярко описывает отношение учеников к Чайковскому: «Помню как сейчас, как мы больно переживали враждебное отношение к нему музыкальной критики того времени, в частности знаменитого Серова, находившегося тогда на вершине своей популярности, но не обратившего никакого внимания на Чайковского. Но как бесконечно радовались мы, учащиеся, когда его друг Н. Г. Рубинштейн, первый угадавший гений Чайковского, всеми силами поддерживал его творчество, появлявшиеся произведения Чайковского немедленно исполнялись в симфонических концертах под гениальным управлением Н. Г. Рубинштейна, точно так же и фортепианные пьесы Чайковского сам Н. Г. Рубинштейн играл во всех своих концертных выступлениях» [6].
Первая встреча Химиченко с Чайковским вне стен Московской консерватории произошла в Киеве в августе 1877 года. Ученик композитора темной ночью возвращался домой и услышал хорошо знакомую ему походку учителя. «Мы пошли вместе в гостиницу, где он остановился. Я был поражен его осунувшимся болезненным видом. На следующее утро я Петра Ильича проводил на вокзал, он уезжал отдохнуть к своей сестре в Каменку», — пишет Химиченко [6].
Воспоминания Химиченко об отношении Чайковского к ученикам связаны с оперой «Евгений Онегин». Химиченко пишет о Петре Ильиче так: «Свою нежную любовь к ученикам он подчеркнул тем, что посвятил лирические сцены «Евгения Онегина» нам — учащимся консерватории. В 1879 году опера была поставлена на одном из консерваторских спектаклей исключительно в исполнении учащихся под управлением Н. Г. Рубинштейна» [6]. Этот спектакль запомнился Химиченко на всю жизнь, а одна из его репетиций осталась особенно памятной. Вот что он рассказывает о ней: «В день генеральной репетиции в московском Малом театре я заболел, о чем предупредил Н. Г. Рубинштейна. Заменить меня было некем, и я, несмотря на сильную зубную боль, вынужден был играть. В одном месте Н. Г. Рубинштейн остановил репетицию и со свойственной ему резкостью сделал мне замечание. Обиженный, я встал и ушел из оркестра. Н. Г. Рубинштейн тут же сгоряча во всеуслышание распорядился исключить меня, выпускного ученика, из консерватории. Лишь благодаря вмешательству П. И. Чайковского вся история закончилась полным примирением, тем более что Н. Г. Рубинштейн любил меня, а я со своей стороны был обязан Николаю Григорьевичу если не всем, то очень многим в моей жизни, и его хорошее отношение ко мне осталось неизменным» [6].
Химиченко пишет и о встречах с Чайковским вне консерватории. Еще в годы учебы они встречались у Зверева, «где бывали Зилоти и Н. Г. Рубинштейн» [6]. После окончания Александром Васильевичем консерватории и поступления на работу в Киевское музыкальное училище между ними началась переписка, случались встречи в Киеве. Вот что он сам об этом пишет: «Во время своих наездов в Киев Петр Ильич несколько раз навещал меня, интересовался моей работой» [6].
П. И. Чайковский отличался особой чуткостью и отзывчивостью. Химиченко вспоминает такой случай: «Однажды в один из своих проездов через Киев, обедая со мною в гостинице, Петр Ильич рассказал, как один молодой виолончелист был у него и просил дать ему рекомендательное письмо в оркестр московского Большого театра. Такого письма Петру Ильичу, видимо, не хотелось дать, и все же, когда молодой музыкант пришел, он усадил его с собой обедать и тут же за столом написал ему письмо. В тот же день вечером нам пришлось быть на гулянии в саду. В симфоническом оркестре играл на контрабасе мой товарищ по консерватории. Он был одинок, жил в нужде и притом часто болел. Когда Петр Ильич узнал об этом, он отложил свой отъезд из Киева только затем, чтобы уплатить долги моего товарища и дать ему возможность уехать в Москву» [6].
Химиченко вспоминает и об отношении Чайковского к Киевской опере: «Часто бывая проездом в Киеве, Петр Ильич любил ходить в оперный театр тайком (неузнанным). Как-то он прослушал свою «Пиковую даму» и был очень удивлен увеличенными темпами. Разгадка этого была очень проста и курьезна: дирижер, покойный Прибик, был в тот день приглашен на какой-то вечер и поэтому очень спешил… Узнав после спектакля про присутствие в театре Чайковского, он был очень расстроен и обеспокоен, но Петр Ильич успокоил его, добродушно подсмеиваясь. Вообще Петр Ильич, как известно, высоко ценил Киевскую оперу, считал, что ее постановки мало в чем уступают столичным, а про игру Медведева-Германа отзывался с большим теплом» [6]. Здесь мы встречаем упоминание о добродушии П. И. Чайковского, которое не ново, но в то же время разделяется не всеми биографами Чайковского ввиду нервозности композитора и его стремления к уединенности. Тем не менее, как мы уже отмечали в нашей предыдущей публикации, «мнение друзей, безусловно, может быть предвзятым, но близкие люди, как правило, замечают те черты и особенности своего товарища, каких не видят знакомые и коллеги» [3, c. 651].
Вспоминая о безвременно ушедшем учителе и друге, Химиченко утешается мыслью о бессмертии его творений. Кроме того, он утверждает следующее: «Его (Чайковского. — О.Б.) безграничная любовь и преданность делу развития родного искусства, забота о развитии молодых талантов и их воспитании дала яркие, заметные результаты» [6]. Чайковский, действительно, вырастил огромное количество музыкантов, которые работали во всех концах нашей страны, что дало повод Химиченко сказать об этом словами А. С. Пушкина:
«Около корней их устарелых,
Где некогда все было просто, голо,
Теперь младая роща разраслась…» [6].
Нельзя не привести высказывание ученицы Московской консерватории А. Н. Амфитеатровой-Левицкой, сдававшей П. И. Чайковскому выпускной экзамен по сольфеджио, которая утверждала, что Чайковский-педагог «интересовался только такими учениками, у которых признавал композиторский талант. Среди них Петр Ильич ценил С. И. Танеева, Н. С. Кленовского и П. А. Данильченко как выдающихся, талантливых учеников, имевших и композиторское дарование» [1]. На наш взгляд, это не совсем верно. П. И. Чайковский ценил не только прирожденных композиторов, но и всех музыкально одаренных учеников. Ведь Р. В. Геника, А. А. Литвинов и А. В. Химиченко не были известны как композиторы, а сделали карьеру музыкантов и педагогов.
Таким образом, отношения между Чайковским-педагогом и его способными учениками были весьма теплыми и прочными. При этом надо подчеркнуть, что расположение учителя распространялось только на тех учеников, которые, действительно, обладали большими способностями к музыке и имели желание учиться. Ученики его боготворили, а Петр Ильич помогал им посильными средствами, в том числе и материально, как это было в случае с А. А. Литвиновым. Композитор отличался необыкновенной добротой, чуткостью, отзывчивостью и оказывал разностороннюю помощь не только своим ученикам, но и друзьям учеников. Его ученики отмечают также роль Петра Ильича в развитии музыкального искусства, а Геника замечает сочетание в нем привязанности к Московской консерватории и нелюбви к педагогической деятельности. Воспоминания учеников П. И. Чайковского, безусловно, оказали большое влияние на формирование идеального образа композитора в отечественной научной литературе XX века.
Литература:
- Амфитеатрова-Левицкая А. Н. Чайковский-учитель. — Режим доступа: http://tchaikov.ru/memuar036.html
- Бабенко О. В. Забытые воспоминания о П. И. Чайковском / О. В. Бабенко // Молодой ученый. — 2015. — № 18. — С. 396–401.
- Бабенко О. В. П.И. Чайковский в воспоминаниях друзей / О. В. Бабенко // Молодой ученый. — 2015. — № 21. — С. 651–656.
- Геника Р. В. Из консерваторских воспоминаний 1871–1879 годов. — Режим доступа: http://tchaikov.ru/memuar031.html
- Литвинов А. А. П.И. Чайковский в моей жизни. — Режим доступа: http://tchaikov.ru/memuar037.html
- Химиченко А. В. Воспоминания из далекого прошлого. — Режим доступа: http://tchaikov.ru/memuar038.html
