Данная статья рассматривает мировоззренческие наставления сказки в некоторых социальных практиках терапевтического, педагогического и экзистенциального характера. Особое внимание уделено механизму действия мифологий современного мира, представленных социальными стереотипами в политике и кино. Статья раскрывает связь социального и мифологического, дает примеры поиска смысла жизни в жизнеутверждающих мировоззренческих наставлениях сказки. Современный глобальный мир в большой степени конструируется мифами, искажающими общественное сознание.
Ключевые слова: социальная практика, смысл, терапия, политическая мифология, сознание.
В век глобализма, когда традиционные ценности разрушаются, а новые дискредитируются, человечество встает перед извечным вопросом: иметь или быть. Социальное бытие человека сопряжено с эмоциями, чувствами, интуитивными прозрениями, архетипическими представлениями, которые и составляют основу мифа. Сказочный дискурс как конструктор реальности на протяжении своей истории приобретал многие формы. От мифа о сотворении мира к народным и авторским сказкам до научной фантастики, жанра фентези и, наконец, политической мифологии, сказка продолжает занимать собственное место в социальной реальности. Феномен власти и страха, государство как орган управления обществом, фактор личностных и коллективных решений, социальная ответственность — далеко не полный перечень актуальных и в наше время вопросов, рассматриваемых сказкой. Актуальными является и нравственно-этическая сила сказки, которая помогает найти личностно-жизненный смысл конкретному человеку в конкретных условиях бытия. Цель данной статьи — проанализировать некоторые из социальных практик, опирающихся на архетипический, терапевтический, педагогический, мировоззренческий потенциал сказки. Социальные практики понимаются как совокупность рутинных, воспроизводимых, массовых действий индивидов, групп и организаций в реальном времени и пространстве, обеспечивающая устойчивое функционирование социальных институтов [9, с. 278].
Символический язык сказки и мифов — универсальный язык человечества. Автор метода комплексной сказкотерапии Т. Д. Зинкевич-Евстигнеева видит в сказке своеобразный язык для беседы с внутренним миром человека. Это система воспитания, которая формирует и поддерживает систему ценностей. Сказка развивает эмоциональный интеллект, самосознание, саморегуляцию, социальное чувствование і способность развивать или корректировать отношения. Сказка — «система представлений про уникальный узор судьбы человека» [3, с. 8]. Автор выделяет четыре принципа своего метода: Жизненная Сила, Мост между мирами Яви та Нави, Самодисциплина (мыслей, чувств, поступков) и Кристалл (умение видеть множество граней ситуации). Среди форм комплексной сказкотерапии Зинкевич-Евстигнеева выделяет диагностическую, психопрофилактическую і деятельно-влиятельную. В диагностической форме можно выделить проектные и архетипические формы. Форма влияния работает на сознательном и бессознательном уровнях благодаря художественным, дидактическим, психопрофилактическим, терапевтическим и медитативным сказкам. Психопрофилактические сказки полезны «начиная с внутриутробного развития до глубокой зрелости» [3, с. 10].
Автор создает формулу хорошей сказки: смысл архетипов + образный ряд, понятный адресату + актуальный ряд. Смысл архетипов содержит в себе «главный шифр жизненных уроков» [3, с. 11]. Образный ряд должен быть качественным. Актуальный стиль должен адекватно восприниматься реципиентом: для подростка предлагается экстремально-современный стиль сказки или фантастический, для взрослого подойдет авторская сказка, для детей младшего возраста — традиционная или комбинированная сказка. Душа требует сказки в любом возрасте для достижения состояний Счастья, Чуда, Ощущения Детства. Сказкотерапия — «процесс объективации проблемных ситуаций» [3, с. 20]. Это терапия сказочной атмосферой, в которой возможна материализация мечтаний. Благодаря сказке появляется чувство защищенности и поиск внутреннего ресурса. В процессе сказкотерапии анализируются и обсуждаются проблемные вопросы — Как бы ты поступил на месте героя? Почему герой так поступил? Можно ли было иначе? Какой нравственный урок мы выносим из ситуации? Реципиенты придумывают собственные продолжения или повороты сюжета, используется имидж-терапия, кукла-терапия, рисование по сказке, драматизация. Человек осознает причинно-следственные связи, случайности и закономерности поступков персонажей, их сознательные и скрытые мотивации и способы отношения к миру (разрушитель, созерцатель или созидатель).
Т. Д. Зинкевич-Евстигнеева справедливо утверждает, что сказки несут в себе идеи. Во-первых, это идея живого бытия: окружающий мир — живой, и в любое мгновение может заговорить с человеком. Во-вторых, живые предметы, окружающие человека, могут действовать самостоятельно. Эта мысль существенна в психотерапевтической практике принятия Другого. В-третьих, победа Добра над Злом важна для поддержания духа. В-четвертых, ценная идея сказок — осознание необходимости самостоятельности и терпения. Самое ценное человек приобретает после испытаний — опыт общения с другими и познание себя. Наконец, сказка учит, что возле человека существуют помощники — эта мысль чрезвычайно важна для установления доверия к окружающему миру. Как пишет Ю. А. Нарижный, такие понятия как «холод» и «тепло» в сказках — не символы, а телесные ощущения. Сказка дает возможность на физическом уровне пережить холод отчуждения и тепло любви. В сказках всегда присутствует «остаток, который не поддается рефлексии» [5, с. 102].
Сказка — не забава и не пустой вымысел. Сказка — «приглашение к психологической и даже духовной работе» [3, с. 74]. Зинкевич-Евстигнеева утверждает, что психологически-коррекционные сказки можно не обсуждать з реципиентом. Они мягко и ненавязчиво влияют на детей до 13 лет. В своей работе автор руководствуется пятью требованиями. Во-первых, герой должен быть близким детскому характеру. Во-вторых, ребенок должен узнать себя. В-третьих, ребенок должен осуществлять проекцию собственных переживаний на персонаж. В-четвертых, проблемная ситуация доводится до абсурда ради поиска альтернатив. И, наконец, позитивные изменения должны осуществиться. Среди психологически-коррекционных сказок выделим сказки для тех детей, кто боится темноты, сказки для хвастунов, капризных, агрессивных, тех, кто употребляет плохие слова и для детей, которые не могут избавиться от зависти.
Психотерапевтические сказки традиционно заканчиваются счастливо. Такие сказки всегда проникновенны и стимулируют процесс личностного роста. Например, сказка про идеальное «Я» реципиента меняет стиль поведения последнего через принятие и осмысление ситуации. Среди психотерапевтических сказок автор предлагает сказки для тех родителей, которые чрезмерно переживают за своего ребенка; сказки о жизненной стратегии; сказки для жертв манипуляций и сказки для детей, родители которых разводятся. Психотерапевтические сказки Андрея Гнездилова — «Дым старинного камина», «Мелодии дождя на петербургских крышах», «Лабиринты души» — используются в работе с пациентами. Такие сказки помогают взрослым, испытавшим трудные психологические состояния и утраты, прошедшим через проблемы в браке или с собственными детьми. Сказки учат понимать ценности отрицательных чувств, актуализируют проблему самореализации, формируют позитивное экологическое мировоззрение.
Медитативные сказки (автор сравнивает их с колыбельными) существуют для «накопления позитивного образного опыта, снятия психоэмоционального напряжения, создания…лучших моделей взаимоотношений…, гармонизации внутренних процессов» [3, с. 170]. В таких сказках отсутствуют конфликты и отрицательные персонажи. Такие сказки направлены на осознание человеком самого себя, как человека, что живет в настоящем времени, а также на создание позитивных зрительных, слуховых, обонятельных, тактильных и вкусовых образов. Медитативные сказки полезны детям с приемными родителями, а также для детей из неблагополучных семей. Такие сказки подходят для работы с тревожными детьми, с теми, кому не хватает эмоционального тепла и для убаюкивания малышей. В современной терапевтической практике существуют и настольные психологические игры: «Дорога в страну Изобилия» (авторы Т. Д. Зинкевич-Евстигнеева, Е. Тарасова), «Остров Детства» (авторы Т. Д. Зинкевич-Евстигнеева, Н. Данилова) и другие.
В 80-х роках XX столетия гипноз американского психолога М. Эриксона использовался в лечебных целях. Вместе с Е. Росси Эриксон выдвинул гипотезу, что использование метафор, в особенности сказочных, позволяет работать с правым полушарием мозга, отвечающим за бессознательное. Гипноз Эриксона использует рассеянные непрямые намеки, импликации и ассоциации, направленные на перевод бессознательного в поле сознательного. Сказки и метафорические рассказы с их эмоциональными убеждениями та ценностными наставлениями должны перекликаться с опытом событийных переживаний пациента. Таким образом, намеки могут сформироваться в сознательные решения посредством бессознательного поиска, ведущего к самораскрытию личности пациента. Гипноз Эриксона выводит пациента из стереотипных ассоциативных связей и сознательно дезориентирует пациента (шоковое удивление, смена темпа говорения, перекос точек отсчета времени) [10.] Терапия творческого самопроявления (автор М. Е. Бурно) дает позитивные социальные результаты у пациентов з тревожными и гнетущими переживаниями собственной неполноценности. Этот метод рассчитан на долгосрочную перспективу. Благодаря «творческому путешествию» в сказку пациенты учатся ценить моральные наставления и ощущать социальную пользу от собственного труда и собственной жизни.
А. Маслоу (1908–1970) — американский психолог, основатель гуманистической психологии — указывал на важность изучения личностного роста и самоактуализации. Ідеи А. Маслоу внедряются в образовании, менеджменте, социологии, медицине. Хотя учений не занимался клинической практикой, он исследовал этические компоненты человеческих взаимоотношений. Трансперсональная психология Маслоу основана на процессе достижения инсайта, пробуждения благодаря действию экстазов, мистического благоговения, чуда, сакрализацию — словом, благодаря измененным состояниям сознания. Это глубокое проникновение в себя достигается, в том числе, і благодаря сказкам. Маслоу рассматривал образование как процесс длиной в жизнь. Его привлекала не интеллектуальная, а аффективная сторона обучения: эмоции, чувства, ценности. Маслоу был уверен, что школа должна помочь детям актуализироваться. В этом помогает визуализация, игры для ума, среди которых сказка занимает не последнее место. А. Маслоу утверждал, что успешная социальная жизнь базируется на моральных ценностях. Выводы Маслоу про принятие позиции Другого, экзистенциальный подход (здесь и сейчас), ответственность за собственные поступки, право на существование полярных эмоций находят свое отображение в сказках. Психоаналитик К. П. Эстес на своих занятиях проживает сказку вместе с пациентом, при этом психолог задает вопросы реципиенту с целью активизировать воображение воспринимающего, помогая ему открывать смыслы настоящего через осмысление прошлого [11].
Современный мир — более динамичный и более богатый альтернативами — наполнен дефицитом осмысленности человеческого бытия. Логотерапия Франкла направлена на избавление от экзистенциального вакуума. В. Франкл вводит представления о ценностях — смысловых универсалиях: 1) что мы даем жизни (воплощается в творчестве), 2) что мы берем от мира (ценности переживания), 3) позиция человека по отношению к судьбе (ценности отношений). Труд — основной путь реализации ценностей творчества. Ценности отношений оправданы, когда все другие воздействия на судьбу исчерпаны. Ученый настойчив в своих выводах: «трагическое триединство человеческого существования» [6, с. 23] — страдание, вина и смерть — могут трансформироваться в положительную ситуацию; смысл как «требование момента» [6, с. 39] не дается автоматически, он должен быть найден самим человеком.
Сказки построены на поиске смысла человеком, и в физическом (странствия), и в ментальном плане (разгадывание загадок, обдумывание ситуаций). Например, Василисе из русской сказки дается три варианта действий: направо поедешь — коня потеряешь, налево поедешь — сама пропадешь, прямо поедешь — увидишь, что будет. Героиня выбирает прямую и неопределенную дорогу, сознательно отбрасывая неприемлемые условия судьбы. Василисе интересно проявить себя, узнать свои возможности — любопытно испытать долю. Василиса не ставит целью выйти замуж — она едет на войну, чтобы защитить родину от врага. Однако, сказка имплицитно подводит к мысли, что война — не женское занятие, и Василиса обретает мужа. Наставления сказки — сгустки мудрости поколений — с детства закладывают в человека этическую программу норм. Вспомним: Пса княжеская милость не радует — лучше бы волю подарил / Что же вас судить, коль вы меж собой все рассудили / Никого нет презренней, кто дружбе изменил / Если сметлив, сам поймешь, недогадлив — другие растолкуют / царь дотоле хорош, покуда ему не перечат. Сказки — на стороне бедных, трудолюбивых, смекалистых и инициативных людей. Таким помогает даже дьявол. Сказки выражают осуждение гордым, непочтительным и ленивым людям. Карл Ясперс утверждал, что «человек становится тем, что он есть благодаря делу, которое он делает своим» [6, с. 59]. Сказки подтверждают эту мысль: например, в британских сказках именно искусные кузнецы и талантливые музыканты приобретают славу и почет.
В. Франкл утверждает: чем сильнее люди стремятся к наслаждению или счастью, тем сильнее они ускользают от человека. Счастье в сказках приходит к людям как логический результат трудолюбия, патриотизма, верности товарищескому и семейному долгу. Франкл подчеркивает, что человек либо конформист (характерно для западных стран), либо находится под гнетом страха и насилия (тоталитаризм, характерный для восточных стран). Скука, апатия, агрессия — спутники современного фрустрированного человека глобального общества потребления. Экзистенциальный вакуум порождает ноогенные неврозы, такие как невроз безработицы и выходного дня. Ученый призывает рассматривать жизнь, как вереницу уникальных ситуаций. Такие ситуации зачастую не вписываются в десять христианских заповедей, безусловная значимость которых размывается в конкретных моментах бытия.
Франкл выступает не за моралистический, а за онтологический подход. Человек выбирает то, что способствует осуществлению смысла и отвергает то, что препятствует смысловой реализации. Сказки постоянно решают дилемму — убить врага или оставить в живых; прислушаться к голосу совести или заглушить его; остаться верным слову даже ценой собственной жизни или стать изменником; встать на сторону справедливости или продолжать ход зла. Франкл доказывает необходимость совершать жизненные попытки (в сказках, как правило, их три), даже если эти пути ошибочны.
Жизнеутверждающее мировоззрение В. Франкла заключается в следующих положениях. Во-первых, страдания могут привести к обновлению (сказочные страдания выводят человека на более высокую нравственную ступень, если герой действительно прошел через страдания). Во-вторых, экзистенциальное отчаяние — не показатель болезни (З. Фрейд), но проявление интеллектуальной искренности (сказочный герой часто оказывается в смысловом тупике, честно признаваясь себе в этом) В-третьих, иногда самое разумное — не пытаться быть чрезмерно умным (парадокс, часто встречающийся в сказках). В-четвертых, личностное, а не расовое различие Франкл считает приоритетным (сказки никогда не культивируют расизм). В-пятых, нельзя манипулировать верой и любовью — интенциональными феноменами (в сказках такие попытки наказываются). В-шестых, нельзя быть отчужденным не только от людей, но и от собственных эмоций, что в конечном итоге приводит к отчуждению от самого себя.
Сказки дают множество примеров коллективного товарищеского решения проблемы. Индивидуальные же поиски смысла реализуются, когда человек обладает нравственной зрелостью или внутренним стремлением ее обрести, а также, если существует социальный запрос общества на лидерские качества героя-защитника. При этом, герой постоянно оказывается перед необходимостью проверки совести и испытания чувств. В-седьмых, осуществление смысла жизни — директивная необходимость по причине конечности и необратимости человеческого бытия. Хотя в сказках жизнь человека обратима, социально значимые смыслы человеком достигаются еще при его земной жизни: женитьба/замужество, рождение потомства, повышение социального статуса, обретение наследства, строительство жилья. Наконец, весьма ценно утверждение Франка (берущее начало из философий Востока) об ответственности человека за выбранный им уникальный смысл своего существования. В сказках человек находит тот смысл, который необходим исключительно ему: поступки, отношения и ценности человека детерминируют результат его поисков как личностно-свершившуюся возможность.
Человек у Франкла (как и в сказках) — «существо, которое постоянно решает, чем он будет в следующий момент» [6, с. 17]. Франкл выделяет две онтологические характеристики человека: способность к самотрансценденции и самоотстранению. Бог в логотерапии Франкла — персонализированная совесть, смысловой орган и интуитивная способность человека искать и находить смысл. Сказочные герои меняют свой облик, путешествуют во времени и пространстве, чтобы найти тот единственный смысл, который оправдывает их существование. Техники парадоксальной интенции и дерефлексии в логотерапии В. Франка помогают в лечении фобий и сексуальных неврозов. При ноогенных неврозах применяется методика сократического диалога.
Курт Хюбнер в «Истине мифа» подчеркивает, что мифологическое мышление продолжает жить в современном духовном мире: в искусстве, живописи, религии, политике. Автор называет их «искривленными отзвуками мифа» [7]. Если в доисторические времена миф — поэтическая форма наивного объяснения мира, то современная мифология манипулирует общественным сознанием. В. М. Найдыш прослеживает в современном обществе квазинаучные мифологемы и утверждает, что благодаря мифологическому обряду происходит сакрализация нормы и достигается гармонизация коллектива [4]. Р. Барт считает, что современные мифы служат не разрешению, а заклинанию противоречий обществ и их оправданию. Миф можно условно описать как аморфную массу бессюжетных стереотипов и бессистемных представлений. Миф опустошает первичный смысл бытия и паразитирует на нем, воплощаясь как вторичная идеологическая форма. Мифом — социально отчужденным искусственным образованием — может быть все, что угодно, считает Барт [1]. Любая вещь вследствие суггестивной сущности мира может выйти за рамки своего замкнутого и бессловесного существования и предстать перед социумом открытой в своем вербальном воплощении формой. В отличии от сказки, миф (в идеологическом контексте) не имеет художественного оформления. У мифа есть свои авторы и, в отличие от сказки, он деструктивен по своей сути, так как направлен на сознательное искривление социальной действительности ради получения идеологических преимуществ ограниченным количеством людей.
Покорение мифами социальной среды советской эпохи осуществлялось планомерно и последовательно. Тошнотворная непрерывность языка советской бюрократии (термин Р. Барта) преследовала цель завуалировать и скрыть истинную социальную реальность. Советские аббревиатуры были «не просто буквами, но угрожали жизни, либо лежали в ее основании как некая магическая подоплека самой действительности» [8, с. 99]. Лозунги — Ленин и сейчас живее всех живых / Мы придем к победе коммунистического труда / Партия-ум, честь и совесть нашей эпохи /Кукуруза — царица полей / Пьянству — бой — воспринимались как застывшие неживые формы без содержания, как пустые фразы, за которыми нет смысла. Согласно Р. Барту, чтобы победить миф, его надо подвергнуть разоблачению — срыванию покрова. Эту ложную маску следует разделять на синтагмы, расчленять ее составные компоненты, пропалывать как огород. Архаичные формы мышления в эпоху, когда «Бог умер» (Ф. Ницше), выводят на свет политиков-полубогов «священников новой, совершенно иррациональной и загадочной религии» [8, с. 125]. Мысль В. Набокова — тираны погибают от смеха — находит свое воплощение в сказках. Ирония и юмор сбрасывают мифическую вуаль, и как в сказке Андерсена помогают осознать, что король — голый. Политическое мифологическое мышление в эпоху глобализации обеднено отсутствием диалектики и исключением предмета из исторического процесса развития, поэтому риторика политической мифологии проявляется в тавтологии, тождествах, застывших метафорах, банальной констатации факта и редукции явлений.
Мифы, навязываемые массовой культурой и СМИ — весьма разнообразны. Это — утратившие связь с реальностью сюжеты социального бытия человека. Образ идеального женского тела (пресловутый размер 90–60–90), образ бизнесмена со стандартным набором материальных благ, образ идеального сервиса (Летайте самолетами Аэрофлота) или гарантированной материальной безопасности (Храните деньги в сберегательной кассе) выхолащивали настоящий смысл жизни, привносили в нее ненатуральность. Театрализованное поведение, жесты и риторика активных участников Французской революции получило продолжение в PR-акциях современных политических деятелей и так называемых звезд эстрады. Мифы не всегда комичны или абсурдны (суд как торжество справедливости или спорт как личное участие в нем). Миф о верховенстве арийской расы 1930-х годов прошлого столетия стоил жизни миллионам людей. Миф о необходимости совершать покупки (акции, СМС-приглашения, реклама, скидки) лишает человека сознательного выбора. В условиях стремительности жизни современный человек живет и мыслит категориями мифов, которые приходят извне и подтачивают человеческое бытие экзистенциально. Мифы питаются памятью и чувствами (вина, стыд, радость), инстинктами (разделение на своих и чужих, страх). Мифы живут благодаря потребностям (любовь, одобрение, безопасность), псевдомышлению, архетипам бессознательного, стигмации. «Когда все рациональные механизмы политики перестают работать, на арену истории выходит миф» [8, с.120].
Кино и телевидение как создатели мифов оказывают чрезвычайно значительное влияние на общественное сознание. Голливудская «Бондиана» или «Робокоп» — киномифология, в которой позитивный герой (человек или машина) борется со Злом. У Джеймса Бонда, как в сказках, существуют помощники — летающие приспособления, стреляющие авторучки. Они — отголоски мифических ковров-самолетов, сапогов-скороходов и волшебных палочек. Страх перед угрозой войны в Америке в 1950-х годах XX столетия был иррационален по своей природе, и так же иррационально был преодолен этот страх. Позитивным опытом можно назвать российский мультсериал «Маша и медведь», в основе которого — народная сказка. Однако, в отличие от сказочной Маши, убегающей от семьи рассерженных медведей, зная о неминуемом наказании, Маша из современного мультфильма похожа на сегодняшних детей. Она озорна, любопытна, немного капризна и обладает веселым непоседливым нравом. Медведь — терпеливый и работящий персонаж; архетипически — это образ Отца, который хоть и страдает от проделок Маши, все прощает ей, ибо, как Отец, знает, что шалости Маши уйдут вместе с детством. Маша — привлекательный тип Ребенка со всей жизненной энергией, присущей данному возрасту; в ней нет зла и агрессии. Мультфильм по праву смотрится с интересом не только в России, но и в Британии, Италии, США и арабских странах.
В 1970-х годах прошлого века американский режиссер Джордж Лукас выпустил первый эпизод «Звездных войн». Показательны названия первой трилогии — «Новая надежда», «Империя наносит ответный удар», «Возвращение Джедая», «Скрытая угроза», «Атака клонов», «Месть ситхов». По мотивам киносаги «Звездных войн» созданы мультфильмы и телевизионные фильмы. Стерео технологии и компьютерные возможности увеличивают зрелищность фильмов жанра космической фантастики. Миф переплетается с реальностью: в фильме показаны документальные съемки воздушных боев времен второй мировой войны. С одной стороны, применяются технические открытия XX века: голография и протонные торпеды, метеоритный дождь и космическая станция, лазерное оружие и магнитный луч, навигационные компьютеры и роботы. С другой стороны, фильм повествует о некоем социальном обществе. Люк хочет поступить в Академию, фермеры зарабатывают деньги на сборе урожая, люди и роботы пользуются лифтами и мусоропроводами. В городах, похожих на Самарканд, досматривают транспорт, существует тюремный сектор и наручники. Несмотря на временную и пространственную запутанность (вместе с людьми и роботами живут яки-мамонты и доисторические ящеры) персонажи борются за власть — им не чужды материальные интересы и физическое уничтожение соперника. В баре они демонстрируют поведение, схожее с гангстерским.
Социальные отношения проявляются в чествовании победителей — они получают медали, почтительном обращении робота к человеку «сэр» и социальной позиции (активной или пассивной) по отношению к Империи как носителю Зла. Бен Кеноби — олицетворение Добра — напоминает японского самурая и волшебника Мерлина. Это старец-философ, повторяющий заклинание «Да пребудет с вами сила». Физическая сила и сила Добра причудливо сочетаются в фильмах. Мифический черный персонаж в маске — лорд Вейдер, избирающий сторону Зла, напоминает тевтонского рыцаря. Белые одежды характеризуют силы Добра — рыцарей-джедаев, принцессу Лею. Фильмы принесли грандиозный финансовый успех, возникло новое религиозное направление — джедаизм, а любимой игрушкой мальчиков 1970-х годов стал световой меч. «Звездные войны» — это не только сказка, рассказанная в социально-экономических и политических условиях «холодной войны», ее можно интерпретировать, как попытку показать техногенные угрозы, которое несет с собой научно-инженерная мысль и наращивание вооружений.
Как и в сказках, историческую миссию спасения от Звезды Смерти возлагают на юного отважного потомка благородного рыцаря, обладающего уникальной энергией победителя. Безжалостный император Паллатин, как и его реальные прототипы, — борется за власть и ни перед чем не останавливается. «Звездные войны» — это фильмы о зомбировании, силе мысли, ответственности и жертвенности во имя коллективной победы. Интересно, что эвоки — примитивная раса, вооруженная лишь палками и камнями, побеждают сухопутные войска Империи. Возможно, фильмы наталкивают на мысль, что современная цивилизация при всех ее компьютерных, технических и военных возможностях может пасть от элементарной первобытной агрессии? Как все деспотические государства, власть Императора держится на страхе. Сакральная архаичная формула — Не надо недооценивать силу — нацелена на запугивание противника. Аргумент силы все-таки пересиливает аргументы добра и справедливости. Народное мифотворчество и «современная политическая имажинерия» продолжает «воплощать одну и ту же личность» в образе правителя. «Игра во власть становится лишь опасной одержимостью власти…Только критика и отрицательная позиция еще порождает призрак реальной власти» [2, с. 36–39].
Симуляция или политические мифы — опасное явление, ибо «порядок и закон сами могут быть всего-навсего симуляцией», однако «порядок всегда выбирает реальное» [2, с. 31–33]. Начиная с мифологии как наивного поэтического упорядочивания мира, до сказок (народных и авторских) и заканчивая современной научной фантастикой, фентези, а также политическими мифами, следует сказать, что они все содержат в той или иной степени как социальную, так и мифическую составляющую. Архетипические образы до сих пор держат людей в плену своей власти. Сознательное поведение и бессознательные чувства, прозрения, наития, догадки переплетаются. Социальные практики — терапевтические и психолого-коррекционные — направлены на лечение пациентов образами сказки в целях нахождения ответственных решений. Сказки воспитывают, дают образцы поведения, ориентируют в меняющемся мире благодаря ценностным (этическим) ориентирам. Сказки помогают подключать воображение, верить в возможность осуществления ситуативного личностного смысла и достигать его. Сказки эпохи глобализации трансформировались в политические мифы. Сатира, юмор и критическое осмысление навязываемых стереотипов способно противостоять манипулятивному воздействию мифологически трансформируемой реальности. Социальные политические или телевизионные практики направлены на массового потребителя. Проблемы борьбы за власть, вопросы материального достатка, освоения новых территорий, создания новейших видов оружия, социального устройства общества рассматриваются с определенных мировоззренческих позиций. Симуляции и манипулирование общественным сознанием — главный отличительный признак современного глобального мира, в значительной степени конструируемого с помощью мифов. Однако, сказка благодаря своей стилистике, образному ряду, символическому языку и аксиологической наполненности остается мощным средством профилактики и лечения стрессов, неврозов, депрессий. Игровые возможности сказки не исчерпаны, пока человек строит отношения, мечтает и настойчиво ищет свое место в мире.
Литература:
- Барт Р. Мифологии / Р. Барт; пер. с фр. [вступ. ст. и комент.] С. Зенкина. — М.:Изд-во им. Сабашниковых, 2000. — 314, [1] с.
- Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции / Ж. Бодрийяр; [пер. с фр. А. Качалова]. -М.: Издательский дом «Постум», 2015. — 240 с. — (Технология свободы).
- Зинкевич-Евстигнеева Т. Д. Практикум по сказкотерапии / Т. Д. Зинкевич-Евстигнеева. — 3-е изд., перераб. и доп. — СПб.: Речь, 2015. — 320 с.
- Найдыш В. М. Мифология: учеб. пособие / В. М. Найдыш. — М.: КНОРУС, 2010.— 432 с.
- Нарижный Ю. О. Введение в этику: учеб. — метод. пособие / Ю. О. Нарижный. –Днепропетровск: ВАТ «Днепрокнига», 2005. — 448 с.
- Франкл В. Человек в поисках смысла: Сборник: Пер. с англ. и нем. Д. А. Леонтьева, М. П. Папуша, Е. В. Эйдмана / общ. ред. Л. Я. Гозмана и Д. А. Леонтьева; вступ. ст. Д. А. Леонтьева. — М.: Прогресс, 1990. — 368 с.: ил. — (Библиотека зарубежной психологии).
- Хюбнер К. Истина мифа / К. Хюбнер. — [Пер. с нем. / Ст. И. Касавина]. — М.: Республика, 1996. — 447, [1] с.: ил. — (Мыслители XX века).
- Цуладзе А. Политическая мифология / Автандил Цуладзе. — М.: Изд-во Эксмо, 2003. — 384 с. — (Серия «История XXI века»).
- Шугальский С. С. Социальные практики: интерпретация понятия / С. С. Шугальский // Знание. Понимание. Умение. — 2012. — № 2. — С. 276–280.
- Эриксоновский гипноз [Электронный ресурс]. — Режим доступа: lic.academic.ru/dic.nsf/enc_psychotherapeutic/489/ЭРИКСОНОВСКИЙ. — Заголовок с экрана.
- Эстес К. П. Бегущая с волками: женский архетип в мифах и сказаниях / К. П. Эстес / [пер. с англ. Т. Науменко]. — М.: ООО Изд-во «София», 2013. — 448 с.
