The article investigates the evolution of the religious policy of the Russian state against sectarianism and the Old Believers in the second half of XIX — early XX centuries. Particular attention is paid to analysis of the main legal acts regulating the legal status of sectarians and Old Believers, as well as church-state policy of the Russian Empire, in relation to these religious groups with the middle of the XIX and early XX centuries, before the publication of the manifesto «On strengthening began toleration» April 17th, 1905.
Keywords: sectarianism, Old Believers, a sect, church-state relations, confessional politics, crime against the faith, schismatics, sectarians, religion, regulations, legislation, Orthodox Church.
Правовой статус подданного в Российской империи был неразрывно связан с его сословной принадлежностью, а также с принадлежностью к той или иной религии, отсюда в свою очередь, вытекал весь комплекс корреспондирующих друг другу прав и обязанностей. Соответственно, правовой статус подданных принадлежавших к различным, конфессиональным группам и религиозным сообществам был различен, и определялся, прежде всего, тем статусом, которым обладала та или иная религия на территории Российской империи.
Согласно законодательству империи, все религии, исповедуемые её населением, делились на три категории «первенствующая и господствующая» [1, c. 5–6], которой являлась, как указывалось в законодательстве «… есть Христианская Православная Кафолическая Восточного исповедания» [1, с. 5]. Все остальные вероисповедания в империи, подразделялись на остальные две категории «признанные терпимые» вероисповедания или «дозволенные» и «вредные непризнанные» или «недозволенные», о которых необходимо сказать отдельно. Признанными или дозволенными религиями империи были: католики, протестанты, мусульмане, иудеи и буддисты. К этим религиозным группам, принадлежала значительная часть населения империи. Подданные исповедующие данные вероисповедания, могли свободно исповедовать свою веру, обладать имуществом, приходы и религиозные группы этих вероисповеданий, обладали правом ведения метрических книг, обучали религии своих последователей. Единственное, что пресекалась, и запрещалось — это миссионерство, прозелитизм среди православного населения. Причём, допускался переход из нехристианского вероисповедания в христианское, а также всячески поддерживался переход из любого вероисповедания в православие, обратный переход был запрещён.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, подробно, закрепляло составы преступлений против веры, за отпадение от православия в другую религию, за переход из христианского вероисповедания в нехристианское. Глава вторая раздела второго «О Преступлениях против веры и ограждающих оную постановлений» Уложения, статьи с 190, по 222, полностью посвящены составам преступлений, связанным с отпадением от православия, совращением в другую веру, то есть главным объектом защиты было обеспечить государственную поддержку «системы привилегированного положения Православной церкви» [2, с. 324–347].
Третью обширную категорию согласно законодательству империи составляли так называемые непризнанные вредные или недозволенные вероисповедания, причём особенностью имперской политики в рассматриваемый период была классификация данных религиозных групп по степени их «вредности». Данная классификация была установлена в 1842 году по согласованию со Священным Синодом, постановлением Особого комитета по делам раскольников, и в свою очередь, включала деление данных религиозных групп на «вреднейшие, вредные и менее вредные» [3, с. 222–224].
Менее вредными или терпимыми непризнанными признавались в первую очередь старообрядцы различных направлений и толков, которые до манифеста 1905 года именовались «раскольниками» [4, с. 65]. С приходом к власти Александра II, в условиях политики реформ, и некоторой либерализации общественной жизни, был разработан новый закон о старообрядцах. Закон 3 мая 1883 г. «О даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по отправлению некоторых духовных треб» [5, с. 219–221], разрешал старообрядцам занимать общественные должности, заниматься торгово-промышленной деятельностью, получать паспорта на общих основаниях. Они могли строить и открывать молитвенные здания, но с разрешения министра внутренних дел и обер-прокурора Синода. Однако, им по-прежнему запрещалось сооружать колокольни при молитвенных зданиях и проводить крестные ходы, «употребление вне домов часовен и молитвенных зданий церковного облачения или монашеского или священнослужительского одеяний, а также раскольничье пение на улицах и площадях» [4, с. 68–69]. Так же браки между старообрядцами и православными, допускались лишь, после присоединения раскольника к Православной церкви и венчания в ней: «Брак правоверных с раскольниками допускается не иначе, как по принятии сими последними Церкви святой соединения с присягой» [4, с. 70].
Запрет сохранялся на печатание и распространение старообрядческой духовной литературы, прежде всего богослужебных книг и старообрядческих молитвенников: «Изобличенные в издание старопечатных книг не в московской синодальной или единоверческой типографии, а равно в продаже и распространении каким-либо образом книг сего рода, подвергаются за сие: в первый раз — денежному взысканию не свыше двухсот рублей, во второй раз — денежному взысканию не свыше четырехсот рублей. Изобличенные в том свыше двух раз приговариваются сверх денежного положенного за второй раз взыскания, к заключению в тюрьму на время от двух до четырех месяцев. Найденные у них книги отбираются и отсылаются к епархиальному начальству» [4, с. 79]. Таким образом, несмотря на послабления в имущественных и некоторых гражданских правах, в отношении возможности публичного отправления культа и распространения раскольнических взглядов среди православного населения, закон в отношении старообрядцев оставался по прежнему предельно строгим, статьи 195 и 196 Уложения, предусматривали такие же санкции за «совращение» в раскол, как за «совращение вне христианскую веру» [2, с. 333].
Рассматриваемый период, характеризуется постепенным изменением правового статуса последователей старообрядчества в сторону безусловного признания их гражданских прав, в том числе и постепенного, хотя и ограниченного права на свободу вероисповедания, при безусловном запрете распространять свои взгляды среди православного населения империи, данный политико-правовой статус, оставался неизменным вплоть до 1905 года. Условно, исторически в старообрядчестве выделяют два больших направления или две большие группы, это «поповщина» и «беспоповщина» [4, с. 25–29], причём с течением времени, отличия этих двух направлений друг от друга проявились в вопросах не только ни признания «никонианских» обрядов и священства, но с течением времени выявили серьёзные различия экклезиологического и догматического характера, причём как с Православной церковью, так и с друг другом. Характерно, что если в «поповщине», ещё сохранялась церковная иерархия, хотя и не имеющая апостольского преемства, то различные «толки» и направления «беспоповщины», продолжали дробиться на более мелкие группы, причём многие из них уже фактически превращались в «движения сектантского типа» [4, с. 29]. Таким образом, деятельность старообрядческих общин «беспоповских» согласий, носила по убеждению властей не только «антицерковный и антисоциальный, но и антигосударственный характер» [4, с. 44]. Следовательно, старообрядческие направления, в особенности «беспоповских» согласий, с точки зрения политики государства, уже во многом смыкались с сектантскими движениями.
В самом «низу», правовой лестницы законодательства империи, по степени их вредности находились «непризнанные нетерпимые» или «вреднейшие» религиозные группы, к которым относились различные секты, которые, несмотря на довольно жесткую политику имперских властей по отношению к ним на всём протяжении XIX века, во второй половине века, в численном отношении продолжали увеличиваться, что соответственно вызывало необходимость государства проводить к ним двойственную политику.
С одной стороны, в рассматриваемый исторический период государство стремилось продолжить борьбу с религиозным инакомыслием, с другой, общая некоторая либерализация общественной жизни и социальной сферы, в период правления Александра II, период реформ, не могли не сказаться на политике государства в отношении сектантов.
Весь период, государственной политики в отношении сектантов и старообрядцев с середины XIX века, вплоть до «манифеста 1905 года» [6, с. 258–262], характеризуется следующими определенными чертами:
Кодификация и систематизация, и доработка, законодательной базы в отношении сектантов. Следует сказать, что к этому времени в государстве сложилась уже достаточная серьёзная законодательная база в отношении сектантских сообществ, по мере появления новых сект, государство разрабатывало соответствующие правовые нормы, регулирующие положения данных религиозных сообществ и их взаимоотношения с государством.
Выработка государственными и церковными властями, большого комплекса вне законодательных мер, направленных на борьбу с сектантами.
Данный период государственной политики в отношении сектантства, был обусловлен, помимо продолжающегося существования, старых сект: молокан, духоборов, скопцов, хлыстов, многочисленных старообрядческих толков, которые продолжали преследоваться в уголовном и административном порядке, так же появлением новых так называемых «рационалистических» сект: штундистов, пашковцев. Распространение и появление, которых было связано не только с активизацией различных религиозных поисков внутри российского общества, но и появлением и распространением в России, «различных протестантских сект и религиозных объединений иностранного происхождения» [4, с. 52–53].
Кодификация и систематизация законодательства, в отношении сектанства с середины века, была обусловлена тем, что к этому периоду сложилась уже определенная законодательная база по вопросам борьбы с сектантством, была выработана классификация сект, и имелся довольно большой опыт противосектантской деятельности государства и церковных властей, сложившейся в предыдущие периоды, соответственно политика государтсва в данный период была направлена в первую очередь на поиск новых, более эффективных методов борьбы с сектами, учитывая, как предыдущий опыт, так и сложившиеся исторические реалии.
Значительное влияние на политику государства в отношении сектантства, оказывала и сложившаяся в 60–70-е годы, общественно-политическое положение в стране, вызванное некоторой либерализацией общественной жизни в результате политики реформ Александра II, в том числе и в церковной сфере. Также происходило и существенное изменение, в общественном сознании, в восприятии и отношении к религиозному инакомыслию, многие общественные деятели высказывались за необходимость введения свободы вероисповедания и недопустимость уголовного преследования людей за их религиозные убеждения и взгляды.
Консервативно-охранительную политику, и методы борьбы с сектантством отстаивал обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, пользовавшийся поддержкой и доверием императора Александра III. К. П. Победоносцев, отстаивавший идею единства церкви и государства, играл важную роль в формировании антисектантской политики, в последней четверти XIX века.
Как уже было сказано, в соответствии с изменениями в общественно-политической жизни, происходили и изменения политики государства в отношении сектанства, соответственно это сказалось и на законодательстве этого периода. В 1860–1870-ые годы, судебные органы и местная власть воздерживались от активного преследования штундистов и других, близких к ним сообществ. «Утверждалось, что иноверцы, по преимуществу гражданских законов не нарушают, сложившемуся порядку в государстве угрозы не представляют, что гонения на них, с одной стороны ожесточают сектантов и провоцируют столкновения и конфликты, а с другой, как правило, оказываются бесполезными, зато создают вокруг последователей, ореол мучеников» [7, с. 58].
Соответственно, в этот период, наметилось определенное противостояние, между государственными властями и церковью, если органы власти, вынуждены были в этот период несколько смягчить и либерализовать политику по отношению к сектантским движениям, то церковь, продолжала, прежде всего, миссионерскую деятельность в отношении сектантских групп, о которой следует сказать потом особо. Политика церкви была направлена, с одной стороны на тесное сотрудничество, с местными властями и судебными органами, а с другой, опиралась на помощь и поддержку, в вопросах государственной поддержки на обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева, деятельность которого была направлена, на сохранение консервативно-охранительного курса в вопросах взаимоотношений государства и церкви, и в вопросах конфессиональной политики, в отношении иноверцев.
Общая либерализация общественно-политической жизни в этот период соответственно отразилась и на законодательной политике в отношении сектантов и инаковерующих. В конце 1870-ых годов власти решили даровать русским протестантским движениям права, которыми пользовались баптисты. Как уже было сказано выше «закон от 3 мая 1883 года» [5, с. 219–221], по сути, предоставил всем инославным и иноверным верующим ряд гражданских прав, прежде всего, право организовывать общественные собрания в целях молитвы по правилам своей веры, однако организация соответствующих богомолений, не нарушала «общие правила благочиния и общественного порядка» [5, с. 219].
Согласно данному закону «паспорта на отлучки внутри империи выдаются раскольникам всех сект, за исключением скопцов, на общем основании» [5, с. 219], тем самым даровалось одно из важнейших гражданских прав, право на передвижение, хотя как следует из общего смысла и буквы данного закона, это право оставалось в значительной степени очень ограниченным, так как осуществлялось под строгим контролем министерства внутренних дел. Закон способствовал расширению и остальных гражданских прав инаковерующих, прежде всего им дозволялось занимать общественные должности.
Также с разрешения губернатора или начальника области, им дозволялось поновлять и ремонтировать часовни и молитвенные здания, пришедшие в ветхое состояние, а в местностях, где сектанты и раскольники, составляют значительное число населения, но не имеют молитвенных зданий, и часовен, им разрешалось использовать для богомолений существующие строения, хотя в законе было специально указано, что на подобных зданиях, хотя и разрешается использовать крест или изображение креста, «но внешне и по форме, эти строения и здания, не должны были использовать или напоминать православную символику и православный храм, также запрещалось использовать колокольни и наружный колокольный звон» [5, с. 220].
Таким образом, несмотря на дарование некоторых гражданских прав, религиозным иноверцам, в том числе в вопросе отправления культа, однако ограничения, установленные в этом законе всё же показывают, что государство продолжало стоять на защите интересов Православной церкви, то есть свобода богомолений раскольниками и сектантами, допускалась данным законом лишь в той степени, в какой она не противоречила интересам и господствующему положению Православной церкви.
Однако, закон 1883 года, несмотря на дарование определенных гражданских прав, и свобод сектантам и старообрядцам, заключал в себе три фундаментальных противоречия, что на практике при реализации его норм, приводило к существенным правовым сложностям в сфере правоприменительной практики, что в свою очередь во многом нивелировало действие данного правового акта в целом.
Во-первых, действие норм данного закона не распространялось на значительную часть русских сект, которые согласно общей классификации имперской религиозной политики продолжали считаться «особо вредными», к таким, прежде всего, относились хлысты и скопцы, в отношении которых осуществлялось преследование в уголовном и административном порядке, государство продолжало рассматривать данные религиозные группы, как изуверские секты, «последователи которых посягали на жизнь свою и чужую, и занимались фанатическими противонравственными, гнусными действиями» [8, с. 158].
Во вторых, данный закон противоречил многим правовым актам, и в целом политике государтсва по отношении к инаковерующим, которая сложилась на протяжении века. Его нормы, дававшие некоторые послабления старообрядцам и сектантам, явно не могли переломить ситуацию в целом, которая по инерции, да кто муже в условиях конкурирующих друг с другом правовых норм которые ограничивали действия одних религиозных групп и давали послабления другим. Всё это приводило к тому, что в сфере правоприменительной практики, закон фактически оказался неработающим, его нормы оставались на бумаге, как правило, местные духовные и светские власти, относились к сектантам по прежнему довольно жестко и руководствовались в отношении них, прежде всего нормами уголовного и административного законодательства, что явно не способствовало реализации и норм данного закона в целом.
В третьих, как уже было сказано выше, данный законодательный акт в ходил в противоречие, прежде всего с политикой Православной церкви и духовных властей, которые, несмотря на принятие данного акта, продолжали рассматривать все сектантские движения как «зловредные ереси» [4, с. 47], представляющие угрозу устоям государства и церкви, и в отношении которых продолжала проводиться, прежде всего, активная миссионерская политика.
Таким образом, все эти противоречия, которые сложились в политике государства по отношению к сектантам, явно не способствовали реализации норм данного закона на местах, и правоприменительная практика в отношении данных религиозных групп больше опиралась не на нормы данного правового акта, а на сложившиеся устои государственной политики в отношении сектантов в целом.
Ещё одной существенной проблемой российского законодательства в отношении сектантов и вообще всех инославных и инаковерующих, было наличие достаточного большого количества коллизий в российском праве, это было связано, прежде всего с тем, что кодификация права, проводилась в несколько этапов, вновь принимавшиеся законодательные акты по одним и тем же отраслям права и сферам правового регулирования, порой не отменяли предыдущие нормативные акты, что порождало путаницу и сложности в правоприменительной практике и явно не способствовало, совершенствованию правового регулирования в целом. Наличие подобного рода правовых коллизий и законодательных актов, нормы которых вступали в противоречие друг с другом, в сфере регулирования однородных общественных отношений, было характерно и для сферы регулирования государственно-конфессиональных отношений и политики государства по отношению к сектантским религиозным движениям. Наиболее характерно подобного рода коллизии проявлялись в вопросах регулирования правового статуса сект.
С одной стороны, государство стремилось несколько либерализовать положение сектантов и старообрядцев, предоставляя им определенный права, издавая соответствующие нормативные акты, но с другой, наличие конфессионального деления религиозных групп, на вредные, вреднейшие, терпимые и тому подобное, а также существование норм уголовного и административного законодательства в отношении данных религиозных движений, приводило, по сути, к тому, что, несмотря на установление определенных прав вероисповеданиям, государство продолжало преследовать сектантов в уголовном и административном порядке.
Соответственно, нормы закона от 3 мая 1883 года, вступали в определенное противоречие с нормами Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, если закон, устанавливал определенную совокупность гражданских прав раскольников и сектантов, то уложение, прежде всего отделение второе «О ересях и расколах» [2, с. 217], устанавливало уголовную ответственность, за «распространение и совращение». Однако уголовная ответственность наступала не только за распространение сектантских вероучений среди православного населения, но и за сам факт создания или организации сектантского религиозного сообщества, статья 206 уложения, прямо устанавливала подобную ответственность: «Виновные как в распространении существующих уже между отпадшими от церкви православной ересей и расколов, так и в заведении каких-либо новых повреждающих веру сект, подвергаются за сии преступления…» [2, с. 335–337], далее следовала санкция данной статьи. Таким образом, возникала правовая коллизия в том, что государство, по сути, законом 1883 года, даровала совокупность гражданских прав тем субъектом права, то есть раскольникам и сектантам, которых оно преследовала в уголовном порядке, как общественно опасных субъектов, запрещая, уголовным законом по сути, как само существование, так и возникновение новых религиозных движений подобного типа. Нормы, следующих 207-ой и 208-ой статей уложения, прямо перечисляли данные религиозные движения, последователи которых преследовались в уголовном порядке. Статья 207: «Последователи сект именуемых духоборцами, иконоборцами, молоканами, иудействующими, скопцами, а равно и другие принадлежащие к ересям, которые установленным для сего порядком признаны или впоследствии будут признаны особенно вредными, за распространение своей ереси и совращение в оную других, по совершенном в изобличении сем преступлении…» [2, с. 337–338], «Последователи означенных в прошедшей 207 статье и вообще признанных особенно вредными сект, а равно и скопцы, которые, скрыв принадлежность свою к такой секте, припишутся к городскому сословию в местах, где сие законами им воспрещено, подвергаются за сие лживое о себе показание…» [2, с. 337].
Таким образом, государство фактически данными нормами выводила из под действия закона 1883 года, значительную часть сектантства, которая продолжала преследоваться в уголовном порядке, что, безусловно, значительно сужало тот круг субъектов права, на которые распространялось его действие, а статья 208, устанавливала запрет переход сектантов в городское сословие, что в значительной степени ограничивало их гражданские права, это было сделано в целях, сокращения экономической базы сектанства и раскола, опиравшейся на купеческие и промышленные капиталы, что явно противоречило общему духу и букве закона 1883 года, о даровании инаковерующим определенных гражданских прав, как следует из сравнения закона 1883 года и уложения о наказаниях уголовных и исправительных, совокупность этих прав была довольно ограниченной, и распространялась она на довольно узкий круг субъектов.
Как видно из статей уложения, практически все русские секты были выведены из под действия закона 1883 года, в отношении них, продолжало действовать деление, установленное Святейшим синодом в 1842 году: «вреднейшие или особо вредные — иудействующие, хлысты, духоборцы, иконоборцы, молокане, скопцы, а также те беспоповцы, которые отвергали молитвы за царя, социальные устои государства и общества, и таинство брака; вредные — остальные беспоповцы; менее вредные — поповцы-раскольники» [3, с. 222–224]. Министр внутренних дел принимал решение, об отнесении остальных сект к той или иной группе, однако с течением времени, данное деление сект, на более или менее вредные, было признано нецелесообразным, и было принято решение, рассматривать вопрос о правовом статусе каждой секты, сначала в Министерстве внутренних дел, а затем в Синоде.
Отдельно необходимо отметить правовой статус скопцов, которые согласно законодательству империи относились к особо вредным изуверским ересям, статья 211 уложения, прямо предусматривала ответственность за так называемое оскопление, которое считалось фанатичным изуверским актом: «За оскопление других, по заблуждению фанатизма, хотя и без употребления насилия, виновные в том раскольники приговариваются: к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжную работу на заводах на время от четырех до шести лет…. За оскопление самого себя, изобличенные в том подвергаются: лишению всех прав состояния и ссылке в Закавказский край, или в Сибирь на поселение…» [2, с. 219]. Таким образом, как видно, нормы данной статьи, а также статьи 212, предусматривали ответственность «за сам факт принадлежности к подобного рода сектам, так как не без основания предполагалось, что вступление в подобного рода религиозное сообщество, подразумевает и приобщение лица к изуверской членовредительской деятельности» [2, с. 340]. При определении состава преступления, объективная сторона состава, не требовала установление самого факта оскопления и членовредительства, достаточно было установить, что члены данной религиозной общины, исповедуют учение изуверской секты.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что, несмотря на принятие закона 1883 года, который устанавливал определенные гражданские права для раскольников и сектантов, наличие уголовной ответственности за сам факт принадлежности к сектантским сообществам, явно нивелировал нормы данного закона, а существующие противоречия между светским властями в центре и на местах, и церковью, по вопросам политики в отношении сектантов, приводило к тому, что нормы данного закона оставались фактически не работающими.
Гибель императора Александра II от рук террористов и воцарение Александра III, и последовавшая за этим так называемая политика «контрреформ», явно не способствовала дальнейшей либерализации курса в отношении сектантов и инаковерующих в целом. Как реакция на убийство отца, спустя немногим, более месяца после восшествия на престол, новый император опубликовал манифест «О призыве всех верных подданных к служению верую и правдою Его Императорскому Величеству и Государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений России» [9, с. 53–54], ставший более известным как манифест «О незыблемости самодержавия». Этот документ, составленный при непосредственном участии обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева, фактически стал лейтмотивом всего царствования Александра III. Выражая общую консервативно-охранительную политику нового императора, которая непосредственно затрагивала и сферу государственно-конфессиональных отношений, которые как было сказано выше, были одной из важнейших сфер правового регулирования в Российской империи, так как в условиях конфессионального государства, определяли конституционно-правовой статус населения империи.
Конфессиональная политика империи в период правления императора Александра III, носило ярко выраженный консервативно-охранительный характер, во главе которой стоял уже упоминавшийся выше обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев. Он видел свою главную задачу в укреплении и распространении православия, как главной опоре государства, усилению единения Церкви, государства и народа. Естественно, что в условиях такой политики, все иные вероисповедания, а тем более религиозные движения сектантского типа, явно не могли, надеется на существенную либерализацию политики по отношению к ним.
Несмотря на принятие закона от 3 мая 1883 года, который несколько либерализовал правовой статус старообрядцев, даровав им совокупность определенных гражданских прав, в отношении сектантов, его нормы практически не работали, кроме того, с начала 80-ых годов, при непосредственном участии Синода и К. П. Победоносцева, явно наметилась политика усиления духовной цензуры, и четко выделился консервативно-охранительный вектор конфессиональной политики государства в отношении религиозных сообществ. Была значительно активизирована миссионерская деятельность Православной церкви в отношении инославных конфессий и сектантов, о которой будет сказано отдельно. В свою очередь в условиях, нарастающего консервативного вектора в политике государства, Священный Синод, активно принимал меры направленные на борьбу с сектантством.
Прежде всего, стоит сказать, что предложенные Синодом меры направленные на предупреждение и распространение раскола, были направлены и против сектантов. Основной целью данных мер было, как можно больше ограничить деятельность сектантов и сократить их численность, а при активной миссионерской деятельности Церкви в этот период склонить к Православию.
Синод, предоставил епархиальным архиереям ряд полномочий, направленных на борьбу с сектантством и расколом: «1) организовывать и проводить публичные беседы с раскольниками и сектантами; 2) устраивать противосектантские церковные библиотеки; 3) открывать церковно-приходские школы, с целью просвещения детей сектантов; 4) организовывать наблюдение за православными, живущими в сектантской среде; 5) епархиальные миссионеры и приходские священники обязаны были ежегодно предоставлять сведения о наличии и численности сектантов, непосредственно епархиальному архиерею» [10, с. 161–162]. Кроме того, священнослужителям в приходах было поручено наблюдать за распространением литературы, которая могла носить сектантский или еретический характер.
Однако Министерство Внутренних дел и Синод, вынуждены были констатировать, что, несмотря на достаточно активную борьбу с сектантами, численность последних не только не сокращалась, но даже продолжала увеличиваться, особенно это касалось роста так называемых «рационалистических» сект: баптистов, духоборов, молокан, штундистов и других. «Некоторые из них, в частности штундисты смогли воспользоваться некоторыми нормами закона 3 мая 1883 года, так как в данном законе не было разграничений религиозных групп на более и менее вредные и таким образом, штундисты могли воспользоваться практически теми же правами, которыми данный нормативный акт наделял раскольников» [10, с. 162].
В распространении сектантства, в особенности рационалистических движений, государство усматривало для себя непосредственную угрозу, так как именно подобно рода группы населения, исповедующие устойчивую религиозную идеологию, которая явно или косвенно, была направлена на изменение социальной структуры общества, и вступала в прямое противоречие с вероучением Православной церкви. Активность сектантов и значительное распространение данной секты, особенно в южных губерниях Европейской части страны, вынудили правительство и Синод перейти к решительным действиям в отношении рационалистических сект, в первую очередь молокан и штундистов, и 4 июля 1894 года, правительством был подготовлен, специальный нормативный акт, который фактически запретил всякую деятельность штундистов на территории империи: «О Высочайше утвержденном положении Комитета Министров относительно признания штундистской секты более вредною и о воспрещении штундистам общественных молитвенных собраний» [11, с. 327–328]. На принятии данного положения, особенно настаивал К. П. Победоносцев, он, как и другие консерваторы, воспринимали данные религиозные движения, как враждебное и чуждое для России явление, как результат влияния, и проникновения в страну западноевропейской культуры и идей, соответственно, в отношении сектантов Синод и органы власти, продолжали проводить жесткую политику, не делая им ни каких уступок, какие, к примеру, были даны законом от 3 мая 1883 года, старообрядцам.
Принятие нормативного акта от 4 июля 1894 года, который запретил штундистов и их молитвенные собрания, было обусловлено, как сказано выше, наличием серьёзных коллизий в законе от 3 мая 1883 года. Закон предоставил, определённую совокупность гражданских прав старообрядцам, и нормами которого стали пользоваться и штундисты, опираясь на противоречия и пробелы данного нормативного акта, который позволял приравнивать к раскольникам, в том числе и сектантские движения.
Таким образом, по мысли Синода, принятие положения от 4 июля 1894 года, должно было снять противоречия, которые содержались в законе от 3 мая 1883 года, и чётко установить круг субъектов, на которые распространяются нормы данного закона, исключив, таким образом, из-под его действия сектантов, в первую очередь штундистов. Так же, в процессе правоприменительной практики, выявилось, что наличие коллизий в данном законе, и отсутствие строго установленного круга субъектов, на которые распространяется действие его норм, приводит к путанице и недоразумениям, в действиях суда и местных властей, в процессе рассмотрения дел связанных со штундистами, что в свою очередь значительно затрудняет борьбу с ними. Таким образом, принятием положения от 4 июля 1894 года, штундисты были запрещены и тем самым, выведены из-под действия норм закона о раскольниках. В законе от 4 июля 1894 года, было прямо сказано об этом: «Комитет министров, войдя в обсуждение объяснений Министра Внутренних Дел по вопросам о признании штунды более вредною сектою и об отсутствии в борьбе с нею единства между действиями администрации и суда, пришел к следующим общим выводам: 1) В законе 3 Мая 1883 года не содержится разграничения сект на более и менее вредные, вследствие чего последователи штунды, признанной особо вредною как Святейшим Синодом, так и гражданской администрацией, могут рассчитывать нате льготы и права, которые предоставлены обыкновенным раскольникам; преследование же их деяний на почве означенного закона представляется крайне затруднительным» [11, с. 327], таким образом, власти осознали, что сектанты пользуются нормами закона о раскольниках, в целях улучшения своего положения.
В докладе Министра Внутренних Дел, было сказано, что пользуясь нормами данного закона, штундисты развернули активную деятельность, особенно в губерниях Юго-Западного края, и что их деятельность направлена на распространение своего учения среди православного населения: «… выяснено, что молитвенные собрания штундистов, внося смуту в жизнь местных приходов, не только способствуют укреплению сектантов в их религиозных убеждениях, но и служат самым удобным способом распространения этого лжеучения среди православных» [11, с. 327], тем самым была установлена прозелитическая деятельность штундистских общин среди православного населения и соответственно, вопрос о запрещении деятельности штундистов, оказался решенным.
В законе от 4 июля 1894 года устанавливалось: «Признавая затем, что особо вредное значение штунды представляется вполне выясненным и что главным источником распространения её являются именно молитвенные собрания, … объявить секту штундистов более вредною, с воспрещением штундистам общественных молитвенных собраний» [11, с. 328], таким образом, вводя запрет на деятельность сектантов, правительство, как и раньше принудительными мерами, в виде императивных правовых норм, пыталось добиться религиозного единообразия в стране, однако, все подобные правовые акты, имели скорей обратный результат, они не только ни сокращали количество сектантов, но и приводили, к отрицательным общественным эффектам, создавая вокруг последователей сектантских движений, определенный ореол мучеников, вызывая определенное общественное сочувствие.
Как уже было сказано выше, общий консервативно-охранительный вектор политики государства в вопросе государственно-конфессиональных отношений, был направлен и на усиление духовной цензуры, строгим контролем над изданием и распространением духовной литературы, которая являлась одним из способов распространения сектантских идей. К. П. Победоносцев, не безосновательно считал, что свободное распространение религиозной литературы, неодобренной Синодом, ведет лишь к брожению умов, подрывает влияние и авторитет Православной церкви, что, в конечном счете, создаёт угрозу и государству. «Русское самодержавие, по мнению Победоносцева, в первую очередь, имеет глубокие религиозные корни, опирается не просто на Церковь, как на религиозный институт, но и на глубокую религиозность населения, на единство государства, Церкви и народа» [12, с. 43], поэтому любые идеи и религиозные группы, которые могли представлять угрозу Православной церкви, и подрывали это единство, воспринимались государством, как потенциальная угроза, следовательно, оно употребляло все имеющиеся средства для противодействия сектантам.
Таким образом, усиление духовной цензуры и контроля над издававшейся религиозной литературой, не могло обойти вниманием, общества и организации, занимающиеся её выпуском и распространением, так как было выявлено, что данная литература, содержит в себе сектантские вероучения. По предложению Победоносцева, Кабинетом Министров, было принято решение о прекращении деятельности так называемого «Общества поощрения духовно-нравственного чтения» [13, с. 239], основанного в 1876 году, которое занималось распространением среди населения Библии и духовно-нравственной литературы.
Изучив содержание брошюр, которые распространялись данным обществом, власти, сочли, что они наполнены протестантскими идеями и носят сектантский характер, как говорилось в указе Синода: «… вредны по своему направлению и противны Православному Христианскому учению» [14, с. 192–194]. Так как основателем данного общества был В. А. Пашков, отставной полковник и основатель так называемой секты пашковцев, которая проповедовала протестантские идеи, такие как, «оправдание верою», и по своему вероучению была близка баптистам и штундистам. Сам Пашков, задумал объединить все евангелические секты в России, в некую единую организацию. Для осуществления этой идеи в Санкт-Петербурге с 1 по 5 апреля 1884 года, проходил съезд практически всех евангелических общин со всей страны, однако 6 апреля, участники съезда были арестованы и после допросов в Петропавловской крепости, высланы из столицы. Синод установил, что под вывеской «Общества поощрения духовно-нравственного чтения», действовали пашковцы, поэтому 24 мая 1884 года, было принято положение об окончательном закрытии общества, прекращению издания распространяемой им литературы, и о запрете деятельности В. А. Пашкова и его последователей: «Признав эти брошюры, по их сектантскому направлению и другим недостаткам, непригодными для распространения в народе и подлежащими изъятию из обращения» [14, с. 193]. Вся издательская деятельность пашковцев была прекращена, а сам Пашков вынужден был уехать за границу.
Таким образом, как уже было сказано выше, духовная цензура со стороны Синода, осуществлялась за издательством и распространением религиозной и духовно-нравственной литературы, которая, по мнению К. П. Победоносцева, оказывала непосредственное влияние на умы людей. Поэтому в противовес изданиям, которые проповедовали протестантские и сектантские идеи, было начато массовое издание Православной миссионерской и духовно-просветительской литературы, которая по мысли обер-прокурора, должна была просвещать население в православном, патриотически-монархическом духе.
Помимо законодательного регулирования деятельности сектантов и инаковерующих, значительную долю в правовой сфере государства составляли и судебные дела, связанные с деятельностью различных религиозных сообществ, так как, наличие большого количество преступлений по религиозным составам, означало, что государство придавало большую общественную опасность подобного рода преступлениям. Оно усматривало в них угрозу самим устоям государства и общества.
Наличие большого количество нормативных актов, которые регулировали государственно-конфессиональные отношения в империи, как уже было сказано выше, порождало большое количество правовых коллизий, в силу того, что многие нормы законодательства противоречили друг другу, что в свою очередь, приводило к затруднениям в правоприменительной практике на местах, особенно в сфере судопроизводства по делам связанным с сектантами.
Судопроизводство по делам связанным с сектантством, отличалось значительной трудностью, что было вызвано не только большим количеством нормативных актов и противоречащих друг другу норм права, но и порой сложностью в установлении самого факта события преступления, что было обусловлено несколькими факторами, в первую очередь в определении всех признаков состава преступления. Сложность заключалась также в том, что значительная часть сектантства вела себя скрытно, поэтому порой была сложность в установлении круга подозреваемых. «Другой сложностью, было то, что в процессе рассмотрения подобного рода дел, необходимо было точно установить субъект преступления, выявить сектантов и их религиозное сообщество, определить догматику и вероучение данной группы, а также для расследования подобного рода дел, необходимо было привлекать представителей церкви» [15, с. 294].
По мере распространения сект и появления новых, количество уголовных дел в отношении них росло, как по статьям связанным с совращением, так и по факту принадлежности к сектантским сообществам, однако, можно констатировать, что правоприменительная практика продолжала оставаться достаточно противоречивой, как вследствие наличия большого количества коллизий в законодательных нормах, так и значительной путанице на уровне местных властей и судебных органов.
Таким образом, государственно-конфессиональная политика в период правления Александра III, была основана, прежде всего, на сохранении господствующего положения Православной церкви и стремлением, если уж не запретить полностью, то всячески ограничить деятельность различного рода сектантских конфессий. Однако нельзя говорить, что политика государства в период царствования Александра III, носила исключительно запретительный характер по отношению к инаковерующим, и была полным разрывом с политикой в период правления Александра II. «Принятие и действие закона от 3 мая 1883 года в отношении старообрядцев, было значительным шагом по пути либерализации конфессиональной политики, несмотря, на ограниченный круг субъектов, на который распространялись его нормы и многочисленные сложности, связанные с реализацией правовых норм, которые были в нём закреплены» [13, с. 246].
Таким образом, государство, проводя консервативно-охранительную политику в конфессиональном вопросе стремилось, главным образом, сохранить привилегированное положение Православной церкви и обеспечить государственную поддержку системе духовной власти, сохранить и укрепить религиозные основы государства. «В данных условиях, существование и деятельность различного рода сектантов, воспринималась как непосредственная угроза государству и церкви, так как сектанты проповедовали вероучения, которые с точки зрения государства, подрывали его религиозные основы, таким образом, свобода вероисповедания, допускалась в той степени, в которой она не противоречила интересам Православной церкви и государства» [7, с. 59]. Любые законодательные акты, которые предоставляли какие-то гражданские права, определённым конфессиональным группам населения, таким как, например, старообрядцам, законом от 3 мая 1883 года, в значительной степени нивелировались, статьями уголовного законодательства, строго стоявшего на защите интересов государства в конфессиональном вопросе.
Предоставляя, определённые гражданские права, отдельным конфессиональным сообществам, государство в первую очередь, руководствовалось не желанием распространить свободу совести на все вероисповедания, а предоставляя совокупность этих прав, с одной стороны стремилось как-то создать правовое поле для их деятельности, как подданных империи, а с другой строго определить их правовой статус, чтобы их деятельность не могла наносить ущерб Православной церкви и государству. То есть, государством, налагался строгий запретна возможность иноверцев, распространять своё вероучение среди православного населения, в этом, государство видело, сохранение стабильности всего общества.
Вступление на престол императора Николая II, первоначально не привело к каким-либо существенным изменениям в политике государства в отношении сектантов. Первое десятилетие его царствования вплоть до 1905 года, охарактеризовалось, в целом, приверженностью тому курсу, который проводился при Александре III. Обер-прокурором Синода, оставался К. П. Победоносцев, который неуклонно проводил политику усиления влияния Православной церкви, и противился любым попыткам реформирования государственно-конфессиональных отношений в империи, приоритет, как и прежде, отдавался консервативно-охранительным началам.
Однако к концу XIX — началу XX века, уже становилось очевидным, «что Синодальная система управления Православной церковью, переживала глубокий кризис, связанный, с подчинённостью церкви государству, превращению её в бюрократическое ведомство, что соответственно, делало необходимым проведение реформ как в сфере церковно-государственных отношений, так и государственно-конфессиональной политики в целом» [12, с. 55].
Происходило нарастание кризисных явлений в обществе связанных, по сути, с тем, что существовавшие правовые нормы, уже не могли урегулировать общественные отношения, сложившиеся в сфере взаимоотношений между государством и вероисповеданиями. Стоял вопрос, о подлинном реформировании церковно-государственных отношений и введении свободы вероисповедания в империи. Однако власти продолжали следовать консервативно-охранительному вектору в сфере правового статуса инаковерующих. Император Николай II, 26 февраля 1903 года издал манифест «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» [16, с. 113–114], который провозглашал незыблемость и неизменность политического строя империи, а в вопросах веры, хотя и утверждал следование законам империи, всё же подтвердил, что инославные и иноверные исповедания пользуются религиозной свободой только в той степени, в которой это установлено законом. Манифест, подтверждал господствующие положение Православной Церкви и стремления государства, содействовать улучшению её положения: «Продолжать деятельное проведение в жизнь мероприятий, направленных к улучшению имущественного положения православного сельского духовенства, усугубляя плодотворное участие священнослужителей в духовной и общественной жизни их паствы» [16, с. 114].
Способом усовершенствования государственного порядка указывалось укрепление веры и строгое следование законам империи, инославным и иноверным исповеданиям, предоставлялась свобода в отправлении культа в соответствии с действующим законом и по своему вероучению: «Требуя от всех исполнения Нашей воли, как высших так и низших, твёрдого противодействия всякому нарушению правильного течения народной жизни и уповая на честное исполнение всеми и каждым их общественного и служебного долга, Мы …, признали за благо укрепить неуклонное соблюдение властями, с делами веры соприкасающимися, заветов веротерпимости, начертанных в основных законах Империи Российской, которые благоговейно почитая Православную Церковь первенствующей и господствующей, предоставляют всем подданным Нашим, инославных и иноверных исповеданий свободное отправление их веры и богослужения по обрядам оной» [16, с. 114]. Таким образом, власти с одной стороны провозглашали господствующее положение Православной церкви, а с другой признавали, за инославными и иноверными вероисповеданиями, возможность свободно исповедовать своё вероучение. Однако, данный нормативный акт, не затрагивал положение сектантов, все ограничительные нормы в отношении них продолжали действовать, данный манифест лишь фактически подтвердил желание государства поддерживать установленную законами империи терпимость в вопросах веры, об изменении правового статуса сектантов и о введении полноценной свободы вероисповедания по-прежнему не предусматривалось.
Государство, в вопросе конфессиональной политики, по прежнему отстаивало положения, закреплённые в законе, в предыдущие десятилетия, хотя становилось очевидным, что к началу XX века, назрела необходимость коренных изменений в вопросах вероисповедной политики.
К началу XX века, назрела необходимость принятия нового уголовного законодательства, так как Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, принятое более полувека назад, несмотря на переиздание в нескольких последующих редакциях, уже явно не соответствовало сложившимся общественным отношениям и правовым реалиям, в том числе, и в, части защиты интересов государства в вопросах вероисповедной политики. 22 марта 1903 года, было утверждено новое «Уголовное Уложение» [17, с. 175–274], в котором глава вторая «О нарушении ограждающих веру постановлений», статьи 73–98, была посвящена преступлениям против веры.
О том, что государство по прежнему относило преступления против веры к тяжким и особо тяжким, говорит тот факт, что данный вид преступлений был помещён во второй главе, в начале уложения, что подтверждало тот факт, что посягательства на основы религиозного строя, воспринимались государством как одни из самых общественно опасных деяний. Статья 73, прямо предусматривала ответственность за покушения на положение Православной церкви: «Виновный: в возложении хулы на славимого в Единосущной Троице Бога, на Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Присно-Деву Марию…; в поругании действием или поношении Святых Таинств, Святого Креста, Святых мощей, Святых икон или других предметов, почитаемых Православною или иною Христианской Церковью священными; в поношении Священного Писания или Церкви Православной и её догматов, или вообще веры Христианской, за сие богохуление или оскорбление святыни…» [17, с. 187–188].
Нормами данной статьи, государство, устанавливало защиту от посягательств на Православную церковь, изменениями по сравнению с Уложением 1845 года, было то, что государство устанавливало и ответственность на посягательство в отношении и «вообще веры Христианской». Здесь государство фактически приравнивало покушения и на инославные конфессии к покушению на интересы Православной церкви, это был шаг вперёд в правовой сфере, по сравнению с Уложением 1845 года, так как там, покушения на инославные вероисповедания, рассматривались, лишь как нарушения общественного и публичного порядка и спокойствия.
В отношении сектантов, новое Уложение 1903 года, по прежнему не делало никаких послаблений, любое распространение ими своего учения, особенно среди православного населения запрещалось, статья 90, прямо предусматривала ответственность за совращение православных: «Виновный в произнесении или чтении, публично, проповеди, речи или сочинения или в распространении или публичном выставлении сочинения или изображения, возбуждающих к переходу православных в иное вероисповедание или в расколоучение или секту, если сии деяния учинены с целью совращения православных…» [17, с. 190], таким образом, любой прозелитизм среди православного населения был запрещён. Как, и в Уложении 1845 года, в новом уложении, уголовная ответственность наступала не только за распространение вероучений раскольников и сектантов среди православного населения, но и за сам факт принадлежности к некоторым сектам, в первую очередь, к тем, в которых практиковалось членовредительство, статья 96, предусматривала ответственность в виде ссылки на поселение в отдалённые специальные территории: «Виновный в принадлежности к расколоучению или секте, соединенным с изуверным посягательством на жизнь свою или других, или с оскоплением себя, или других, или с явно безнравственными действиями, наказывается: ссылкой на поселения в особо предназначенные для сих осужденных местности. Сему же наказанию подлежит виновный в оскоплении самого себя по заблуждению фанатизма» [17, с. 191].
Таким образом, как и в Уложении 1845 года, так и здесь, субъектом преступления по данной статье является лицо, которое по факту является членом изуверской секты, к таким в первую очередь относились скопцы и хлысты, причём ответственность наступала, не только за совершённые действия связанные с посягательством на жизнь и здоровье себя или других, но и за сам факт принадлежности к такому сектантскому сообществу.
Новое Уголовное Уложение 1903 года, по сравнению с предыдущим, пошло по пути смягчения санкций за некоторые виды преступлений. Государство пошло на смягчение наказания за совращение и распространение сектантских вероучений, так как жестокие преследования последних, как правило, приносили лишь обратный результат, к тому подогревали сочувствие к сектантам, в общественном сознании. Теперь главным средством борьбы с сектами становилось не уголовное преследование, а сила духовно-нравственного убеждения духовенства, тем самым, государство делало упор на миссионерскую деятельность Церкви среди сектантов.
В отношении прозелитизма среди православного населения, новое Уложении отличалось противоречивостью норм, которое было обусловлено с одной стороны стремлением государства сохранить привилегированное положение Православной церкви, а с другой, не допуская распространения инославных вероучений среди населения, предоставить различным религиозным сообществам определённые гражданские права. «Здесь государство основывало свою политику на коренном принципе, заложенном в основных законах империи — принципе веротерпимости, согласно которому каждый подданный империи, может свободно исповедовать ту веру, в которой он рождён или какую принял, а так как и Православная церковь может распространять своё вероучение только мерами духовно-нравственного воздействия, то государство устанавливало ответственность, в первую очередь, за принудительное или насильственное обращение лица в какую-либо веру» [18, с. 220].
Это был определённый шаг, по пути либерализации политики государства в отношении религиозных сообществ, однако, по существу, несмотря на то, что государство устанавливало ответственность за любое насильственное совращение в свою веру. Но так как, только Православной церкви позволялось распространять своё вероучение среди последователей иных вероисповеданий, эта норма фактически предусматривала ответственность за насильственное совращение в свою веру последователей иных вероисповеданий, так как подразумевалось, что обращение в Православие не может быть связано с принуждением.
Таким образом, государство устанавливало ответственность за совращение в другую религию связанное с принуждением или злоупотреблением властью. Новое Уголовное уложение в отношении сектантов предусматривало несколько видов наказаний: «за совращение православного в расколоучение или секту — ссылка на поселение; за совращение сопряжённое с насилием — ссылку на поселение или каторгу на срок не свыше шести лет; за совращение в изуверские секты, в зависимости от вредности секты — каторгу не свыше шести лет или ссылку на поселение в специально предназначенные для такого рода лиц местности. Причём, в отношении изуверских сект, для определения тяжести наказания, учитывался, и кто именно подвергся совращению христианин или не христианин, соответственно, в отношении совращения православных и христиан вообще наказание было более строгим, чем за совращение не христиан. Ответственность за оскопление без насилия — каторгу не свыше шести лет, если же подобного рода деяние было, сопряжено с насильственными действиями санкция возрастала до десяти лет» [18, с. 221].
Так же новое уложение вводило ответственность за публичные действия, которые приводили к распространению раскола. Статья 92 Уложения устанавливала: «Виновный в публичном оказательстве раскола, законом воспрещенном, наказывается денежною пенею не свыше трехсот рублей» [17, с. 190]. «Ответственность по данной статье наступала в случае нарушения норм закона от 3 мая 1883 года, в отношении старообрядцев, нормы которого запрещали публичное оказательство раскола, под которым подразумевались действия направленные на публичное отправление старообрядцами своей веры» [18, с. 222].
Санкцией за подобного рода действия раскольников, государство восполнило пробел в нормах закона от 3 мая 1883 года, в котором, публичные отправления культа раскольникам, хоть и было запрещено, но уголовной ответственности, за данные действия законе не устанавливал. Уложение 1903 года, таким образом, вводило уголовную ответственность за деятельность раскольников в отношении публичной демонстрации ими своей веры, что являлось мерой вновь ужесточающей, политику государства в отношении старообрядцев.
Однако в полной мере, все нормы нового Уложения, так и не вступили в силу, наступала новая эпоха в политике государства по отношению к вероисповеданиям. Революционные события начала XX века и последовавшие за ними изменения в политическом устройстве государства, не могли не затронуть и сферу государственно-конфессиональных отношений. Под давлением революционных событий и осознав, что правовые нормы законодательства империи уже не соответствуют сложившимся общественным отношениям, в сфере регулирования положения различных конфессиональных групп населения, государство пошло на введение свободы вероисповедания. Принятие 17 апреля 1905 года Манифеста «Об укреплении начал веротерпимости» [19, с. 258–262], ознаменовало собой, существенные изменения в политике государства в отношении, как сектантов, так и иноверцев в целом.
Пункт первый, главы первой манифеста постановлял: «Признать, что отпадение от Православной веры, в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собой каких-либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий…» [19, с. 258–259], таким образом, разрешался свободный выбор веры и переход из одного вероисповедания в другое. Пункт второй главы второй, устанавливал свободу в отношении собраний и публичного отправления культа, как старообрядцев, так и сектантов: «Признать, что постановления закона, дарующие право совершения общественных богомолений и определяющие положение раскола в гражданском отношении, объемлют последователей, как старообрядческих согласий, так и сектантских толков» [19, с. 259].
Таким образом, государство фактически отменяло все ограничения на существование и деятельность раскольников и сектантов, предоставляя им равную совокупность гражданских прав и уравнивая их правовой статус. Данные изменения в законодательстве империи привели к существенной либерализации в политике государства в отношении различных вероисповеданий и конфессиональных групп населения, положив конец преследованиям в стране, старообрядцев и сектантов. Свобода вероисповедания в России, была подтверждена изданием 23 апреля 1906 года «Основных Государственных Законов» империи, в статье 39 которых устанавливалось: «Российские подданные пользуются свободою веры» [20, с. 459].
Итак, рассмотрев и проанализировав эволюцию конфессиональной политики государства в отношении сектантства и старообрядчества во второй половине XIX века, можно сделать следующие выводы.
Во первых, наличие государственной религии, которой являлось Православие, обуславливало конфессиональный принцип государственной политики в отношении как сектантов, так и всех вероисповеданий вообще. То есть, государственная поддержка системы духовной власти, которая составляла, основу самодержавной монархической власти, следовательно, государство стремилось обеспечить в первую очередь, защиту интересов Православной церкви, ограждая её от возможных поползновений со стороны других религий. Данное положение заключалось, прежде всего, в том, что только Православная церковь могла, заниматься миссионерством и распространением своего вероучения среди всего населения империи, прозелитизм же других конфессий был запрещён.
Во вторых, иерархичность и противоречивость политики государства в отношений различных религиозных групп и конфессий. Данный принцип выражался, прежде всего, в законодательном разделении вероисповеданий империи на более и менее вредные, таким образом, государство стремилось вписать различные религиозные группы в государственную структуру империи, проводя деление конфессий по принципу лояльности государству и близости той или иной веры официальной идеологии. Причём, в отношении сектантов проводилась наиболее жесткая политика, так как данные религиозные группы представляли собой, как правило, оппозицию существующей государственной и церковной власти, в своём вероучении, отвергали по преимуществу существующие общественно-политические и социально-экономические реалии, таким образом, государство видело в сектах, непосредственную угрозу для себя и всего общества. В отношении раскольников или старообрядцев, государство занимало негативную позицию, так как видело в них, в первую очередь оппозицию официальной Православной церкви, следовательно, государство воспринимало раскол как покушение на религиозные устои империи, которыми являлось Православие.
В третьих, для государственно-конфессиональной политики второй половины XIX века, характерно, возрастание противоречий в законодательстве и увеличение коллизий в правовых нормах, что было вызвано сочетанием в политике государства в данный период двух противоречащих друг другу принципов. С одной стороны политика «великих реформ» Александра II и последующая пореформенная либерализация многих сторон общественной жизни, естественным образом затрагивала и сферу государственно-конфессиональных отношений, что обуславливало принятие нормативных актов, которые предоставляли определённым конфессиональным группам некоторые гражданские права, например старообрядцам.
Но с другой стороны, наличие уголовной ответственности за религиозные преступления, фактически нивелировали действия данных законодательных актов. Кроме того, многочисленные коллизии в законодательстве регулирующее положение сектантов и различные вероисповедания, усугублялись противоречиями между местными органами и судебной и церковной властью, что создавало сложности в правоприменительной практике, оставляя данные нормативные акты фактически неработающими. Кроме того, общий консервативно-охранительный вектор государственной политики в отношении конфессий в период правления Александра III и первого десятилетия царствования Николая II, так же не способствовали изменению правового статуса сектантов. Только события начала XX века и введение в действие манифеста от 17 апреля 1905 года «Об укреплении начал веротерпимости», привели к введению свободы вероисповедания и фактическому прекращению преследований в отношении сект и иноверцев.
Литература:
- «О вере», Свод Основных Государственных законов, издание 1906 года. // Свод Законов Российской Империи. В 16-ти томах и в 5-ти книгах. / Под ред. И. Д. Мордухай-Болтовского, Сост. Н. П. Балканов, С. С. Войт, В. Э. Герценборг. СПб., 1912. Книга первая. Том I-III. С. 5–6.
- Уложение о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 года. Комментарий к разделу второму «О преступлениях против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений». // Российское законодательство X-XX веков. В 9 т. / Под общ. ред. О. И. Чистякова. М., 1988. Т. 6. Законодательство первой половины XIX века. 432 с.
- Мельников П. И. Письма о расколе. // Полное собрание сочинений П. И. Мельникова (Андрея Печерского). В 7 т. Изд. второе. СПб., 1909. Т. 6. 596 с.
- Яцкевич В. И. Краткие сведения о Старообрядческом расколе и сектах в Русской церкви с изложением действующего о них законодательства. М., 1900. 86 с.
- «О даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб», высочайше утвержденное положение Государственного Совета от 3 мая 1883 года. // Полное собрание законов Российской империи. Собр. третье. Том III, 1883. № 1545. С. 219–221.
- «Об укреплении начал веротерпимости», высочайше утвержденное положение Комитета Министров от 17 апреля 1905 года. // Полное собрание законов Российской империи. Собр. третье. Том XXV, 1905. № 26126. С. 258–262.
- Верт П. Православие, инославие, иноверие: Очерки по истории религиозного разнообразия Российской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2012. 280 с.
- Миссионерская памятка по вопросам православной веры и церкви, пререкаемым сектантами, с краткими историческими сведениями о русских сектах и их вероучении. / Сост. и изд. И. В. Смолин. СПб., 1911. 238 с.
- «О призыве всех верных подданных к служению верою и правдою Его Императорскому Величеству и Государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений России», высочайше утвержденный манифест от 29 апреля 1881 года. // Полное собрание законов Российской империи. Собр. третье. Том I, 1881. № 118. С. 53–54.
- Айвазов И. Г. Законодательство по церковным делам в царствование императора Александра III-го. М., 1913. 222 с.
- «О высочайше утвержденном положении Комитета Министров относительно признания штундистской секты более вредною и о воспрещении штундистам общественных молитвенных собраний», циркулярный указ Святейшего Правительствующего Синода от 29 декабря 1894 года, № 7. // Циркулярные указы Святейшего Правительствующего Синода 1867–1900 гг. / Собр. и изд. А. А. Завьялов. СПб., 1901. С. 327–328.
- Фирсов С. Л. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х-1918 гг.). М.: Культурный центр «Духовная Библиотека», 2002. 639 с.
- Фёдоров В. А. Русская Православная Церковь и государство. Синодальный период. 1700–1917. М.: Русская панорама, 2003. 480 с.
- Об изданных Обществом поощрения духовно-нравственного чтения брошюрах», циркулярный указ Святейшего Правительствующего Синода от 20 августа 1884 года, № 9. // Циркулярные указы Святейшего Правительствующего Синода 1867–1900 гг. / Собр. и изд. А. А. Завьялов. СПб., 1901. С. 192–194.
- Лохвицкий А. В. Курс русского уголовного права. / Изд. Журн. Мин. Юстиц. СПб., 1867. 653 с.
- «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», высочайше утвержденный манифест от 26 февраля 1903 года. // Полное собрание законов Российской империи. Собр. третье. Том XXIII, Отд. I, 1903. № 22581. С. 113–114.
- «Уголовное Уложение», высочайше утвержденное положение Государственного Совета от 22 марта 1903 года. // Полное собрание законов Российской империи. Собр. третье. Том XXIII, Отд. I, 1903. № 22704. С. 175–274.
- Религиозные преступления по новому Уголовному Уложению. // Законы о раскольниках и сектантах с разъяснениями Святейшего Синода и Правительствующего Сената. / Изд. А. Ф. Скорова. М., 1903. 238 с.
- «Об укреплении начал веротерпимости», высочайше утвержденное положение Комитета Министров от 17 апреля 1905 года. // Полное собрание законов Российской империи. Собр. третье. Том XXV, 1905. № 26126. С. 258–262.
- «Основные Государственные Законы», высочайше утвержденный именной указ, данный Правительствующему Сенату от 23 апреля 1906 года. // Полное собрание законов Российской империи. Собр. третье. Том XXVI, Отд. I, 1906. № 27805. С. 459.
