The main objective of this article is supposed to restore the philosophical heritage of the Sophists. We note that the important thing is the practical nature of the philosophy and the Cynics and the Sophists. And this explains everything else in their teachings. The second important feature of uniting — it is certainly the antithesis of «nature» — «the law». And the third — it's educational character their perfomance. We also emphasize that of all the sophistry Owned Cynics were closest to the Sophists. They took most of the Sophists principles and brought them to the extreme. Therefore, we undertake to assert that the Cynics — a radical sophists!
Keywords: paradoxes actions, sophists, cynics, sophistics, naturalness, virtue, intellect, wit, freedom, work, wheel, cynicism.
Надо отметить, что из всех школ античной философии наиболее третируемыми являются софистическая и киническая. Это коснулось даже самих их названий: мы все знаем о так называемой софистике в дурном смысле слова т. е. обманчивом способе рассуждения и цинизме как презрительном отношении к людям, якобы берущим свое начало в учении киников. В наше время, когда понятия «софистика» и «цинизм» у всех на слуху, представляется важным выявить связь между этими явлениями и их истоки.
Обратимся сначала к единственной «Истории философии», написанной собственно в античности Диогеном Лаэртским. Итак, об Антисфене: “Антисфен, сын Антисфена, был Афинянин, но, по слухам, нечистокровный” [1, с. 215]. Далее: “Он утверждал, что труд есть благо, и приводил в пример великого Геракла” [1, с. 215]. Продолжает: “Он первый дал определение понятию: «Понятие есть то, что раскрывает, что есть или чем бывает тот или иной предмет»” [1, с. 215]. Кратко излагает его взгляды: “Мнения его были такие. Человека можно научить добродетели. Достаточно быть добродетельным, чтобы быть счастливым. Добродетель проявляется в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний. Мудрец ни в чем и ни в ком не нуждается, ибо все, что принадлежит другим, принадлежит ему. Безвестность есть благо, равно как и труд. В общественной жизни мудрец руководится не общепринятыми законами, а законами добродетели” [1, с. 218]. Также пишет: “Он был искусный оратор и сладостью своей речи мог приворожить кого угодно” [1, с. 218]. И дополняет: “Он был очарователен в беседе и сдержан во всем остальном” [1, с. 219]. Также рассмотрим самого знаменитого киника Диогена из Синопы: “Диоген Синопский, сын менялы Гикесия” [1, с. 220]. Если же мы возьмемся охарактеризовать этого главного ученика Антисфена, то, пожалуй, самой показательной будет история из его юности. Наш автор пишет следующее: “Сам Диоген признает, что он обрезывал монеты. Некоторые рассказывают, что его склонили на это работники, когда он был назначен заведовать чеканкой, и что он, отправившись в Дельфы или дельфийский храм на родине Аполлона, спросил, сделать ли ему то, что ему предлагают. Оракул посоветовал ему «сделать переоценку ценностей», а он не понял истинного смысла, стал подделывать монету, был уличен и, по мнению одних, приговорен к изгнанию, по мнению других, бежал сам в страхе перед наказанием” [1, с. 220–221]. Характерны его поведение которое мы осмеливаемся назвать парадоксами поступков. Пример: “Однажды он закричал: «Эй, люди!» — но, когда сбежался народ, напустился на него с палкой, приговаривая: «Я звал людей, а не мерзавцев»” [1, с. 224]. Делает общее замечание: “Он говорил, что никакой успех в жизни невозможен без упражнения; оно же все превозмогает. Если вместо бесполезных трудов мы предадимся тем, которые возложила на нас природа, мы должны достичь блаженной жизни; и только неразумие заставляет нас страдать. Само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением; и как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают в иной доле, так и люди, приучившие себя к иной доле, с наслаждением презирают самое наслаждение. Этому он учил, это он и показывал собственным примером; поистине, это было «переоценкой ценностей», ибо природа была для него ценнее, чем обычай. Он говорил, что ведет такую жизнь, какую вел Геракл, выше всего ставя свободу” [1, с. 236]. И последнее важное замечание делает Диоген Лаэртский о Диогене Синопском: “Этот человек обладал поразительной силой убеждения, и никто не мог противостоять его доводам” [1, с. 237]. И кое-что о Протагоре из труда этого же историка философии. Смотрим: “Протагор, сын Артемона из Абдеры. Он был слушателем Демокрита, а прозвище ему было Мудрость” [1, с. 348]. И продолжает: “Протагор был изобретателем подкладки, которую носильщики подкладывают под свою ношу, потому что он и сам был носильщиком, а в люди вывел его Демокрит, увидав, каким образом он связывает дрова в вязанки” [1, с. 349].
Из других источников. В «Антологии кинизма» находим интересный для нас пример: “...Парменид доказывал, что сущее неподвижно. Не будучи в состоянии опровергнуть это словами, киник Антисфен поднялся и начал ходить взад-вперед, считая, что гораздо убедительнее доказывать делом, чем возражать на словах (Элий. Коммент. к «Категориям», 220ь40, р. 109,18 сл.)” [2, с. 127]. Из жизни Диогена: “Когда он гулял по портику не в том направлении, как все, это вызвало кое у кого смех. «Не стыдно вам, — сказал он, — идти вспять жизненному пути и в то же время порицать меня за выбранное направление во время прогулки?» (Стобей. Антолог., IV, 84)” [2, с. 130]. Так парадокс поступка представлен в «Антологии античной философии»: “Девизом всех киников можно считать слова Диогена: «Ищу человека». По преданиям, Диоген, бесконечно повторяя эту фразу, среди белого дня ходил с зажженным фонарем среди толпы. Смысл этого поступка философа заключался в том, что он демонстрировал людям их неверное понимание сущности человеческой личности” [3, с. 207]. И несколько предложений про Диогена от М. А. Дынника: “Знаменитый Диоген всей своей жизнью пропагандировал учение кинической школы. Он проводил свое время преимущественно на открытом воздухе, одетый в лохмотья; пил только воду, отвергая употребление вина; в крайнем случае ему убежищем служила бочка. Для «доказательства» того положения, что свои потребности следует сводить к минимуму и этим способом бороться с невзгодами, он в зимние холода обнимал мраморные статуи, выставленные в общественных местах, в летнюю жару он нагим лежал на раскаленном песке” [4, с. 183]. Это как раз и демонстрирует парадоксы поступков, о которых и должна идти речь в статье! Далее находим у А. Н. Чанышева: “Отказываясь быть выкупленным из рабства своими учениками, он хотел показать, философ-циник, будучи даже рабом, может стать господином своего господина — раба своих страстей и общественного мнения. Когда его продавали на Крите, он попросил глашатая объявить о том, не хочет ли кто купить для себя хозяина” [5, с. 235]. Прекрасная иллюстрация к тому, что мы назвали парадоксами поступков!
Важно отметить тот момент, что свои прекрасные навыки красноречия Антисфен и Диоген развили благодаря Горгию. И приведем несколько фраз о нем из «Курса лекций по древней философии» А. Н. Чанышева. Читаем: “Горгий был выдающимся оратором, способным говорить экспромтом на любую тему, находя для всего и похвалу, и порицание. Он умел побивать серьезность противника шуткой, а шутку — серьезностью. Он умел убеждать” [5, с. 211].
Помимо этого, мы располагаем данными о киниках от других авторов. Попробуем соединить все вместе. Из имеющихся у нас данных можно четко сделать определенные выводы.
Первое — это софистическое отрицание системного знания т. е. науки Антисфеном. С. Н. Трубецкой указывает, что “агностицизм Антисфена, или его отрицание возможности знания является чистой софистикой” [6, с. 303]. И Дж. Г. Льюис подытоживает: “По мнению Антисфена, наука как таковая попросту невозможна” [7, с. 24]. Об этом убедительно писали Протагор и Горгий!
Второе — это практический характер философии, идущий от софистов.И далее С. Н. Трубецкой пишет следующее: “Киническое учение отличалось практическим характером” [6, с. 302]. Д. В. Джохадзе отмечает: “Диоген известен как представитель практического кинизма” [8, с. 73]. Это явно общая черта с софистами, обучавшими знанию необходимому для жизни в обществе!
Третье — это отрицание общих понятий и возможности противоречивых суждений. Причем, первое исходит от Горгия, а второе от Протагора. Т. Гомперц писал: “Антисфен будто бы утверждал, что противоречие невозможно. Если два лица употребляют одно и тоже название, то возможны два случая. Либо они употребляют его в одном и том же смысле, с одинаковым и полным знанием его содержания, тогда и их мнения, основываемые на этом знании, должны совпадать; либо они высказывают различные мнения о разных вещах, и тогда противоречия тоже нет” [9, с. 166]. В. Виндельбанд пишет следующее: “Антисфен при выполнении постулата о выявлении пребывающей сущности вещей с помощью определения вернулся к взгляду Горгия, что ни одному субъекту нельзя приписать предиката, сколько-нибудь отличающегося от субъекта, и обострил эту мысль до утверждения, что возможны только тождественные суждения. На основании этого, по его мнению, определению поддается только сложное; все же простое можно обозначить только присущим ему индивидуальным именем, но это имя опять-таки не схватывает самой сущности вещи. Таким образом это учение о познании завершилось чистым скептицизмом, который проявился также и в том, что Антисфен принял ту часть учения софистов, по которой противоречие вообще невозможно” [10, с. 147]. В этих рассуждениях чувствуется парадокс!
Как пишет С. Н. трубецкой: “Разрешение этого софизма просто: если нет логического суждения, нет и противоречия и логического заблуждения; если нет возможной связи понятий, то нет ни истинных, ни ложных суждений, нет логики вообще: киники «зашивают людям рты». Таким образом на развалинах теоретической философии воздвигается философия практическая” [6, с. 304–305]. Слова ничего не доказывают, убеждают только поступки!
Также в «Очерках истории античной философии» Н. Н. Залесского обнаруживется сродное с позицией знаменитого Горгия: “В теории познания киники пришли к чистому скептицизму. Антисфен отрицал реальность общего. Киники признавали лишь существование единичного, отдельных вещей. Общие понятия киники считали бессодержательными названиями, поскольку имя не схватывает самой сущности вещи” [11, с. 64]. Как известно такая позиция в средневековье стало носить название номинализма. Похожую оценку киников мы встречаем и у М. А. Дынника в его «Очерке истории философии классической Греции». Читаем: “Общефилософские положения киников развиваются в борьбе с объективным идеализмом Платона. Отрицая существование и философский смысл платоновских идей, киники заняли в логике и теории познания позицию, прямо противоположную Платону: они признавали существование лишь единичного, чувственного, общие же понятия считали бессодержательными названиями. Здесь отчетливо выступает известная метафизико-материалистическая тенденция, принимающая форму своеобразного примитивного номинализма” [4, с. 183]. Об этом же пишет Т. М. Джафарли: “В своих беседах он выступал с сенсуалистических позиций уже против этических воззрений Сократа, а еще чаще — против Платона. В своем споре с Платоном Антисфен высказал ряд суждений, сходных с мыслями будущих номиналистов. В частности, Антисфен отрицал реальность всеобщих идей — «видов», отмечая, что реальным бытием обладают лишь отдельные, единичные вещи. Что касается понятия, то оно, по мнению этого видного представителя киников, лишь указывает на то, что есть объект. Понятие — это мысль, которую можно выразить словом, но самостоятельной реальностью, как это можно утверждать относительно единичного, оно не обладает” [12, с. 100]. Так же о противостоянии Антисфена и Платона пишет и В. Ф. Асмус: “Антисфен резко выступал против учения Платона о бестелесных постигаемых умом «видах» или «идеях»” [13, с. 85]. И далее: “Учение Платона об умопостигаемых «видах» несостоятельно, так как восприятию доступен единичный, чувственно воспринимаемый экземпляр вида, но никак не самый «вид» или «идея»” [13, с. 86]. Поясняет это: “Основное теоретическое положение Антисфена — отрицание реальности общего. Существуют только единичные вещи. Понятие есть лишь слово, объясняющее то, чем вещь бывает или что она есть. Поэтому применение к отдельным предметам общих понятий невозможно: невозможно ни соединение различных понятий в единстве суждения, ни определение понятий, ни даже противоречие, так как о всякой вещи может быть высказано только суждение тождества” [13, с. 86]. Д. В. Джохадзе по этому поводу пишет: “В гносеологическом отношении Антисфен придерживается точки зрения софистического скепсиса. Отрицая всеобщее знание или понятие, он тем самым считает, что ни одно истинное суждение не есть синтез различного. Антисфен полагает невозможным приписывать какому-либо субъекту сколько-нибудь отличный от него предикат и утверждает, что в качестве истинных возможны лишь одни тождественные предложения” [8, с. 73]. Это все теоретическое обоснование требования практичности философии!
Довольно неожиданную оценку кинической школы приводит А. Н. Чанышев. У него подробно раскрывается учение Антисфена о познании: “Учение Антисфена о том, что возможны и допустимы лишь тавтологические суждения связано с положением кинического философа о противоречии. Правда, мы не можем сказать, что из чего следует: учение о противоречии из учения о суждении или, наоборот, учение о суждении из учения о противоречии” [5, с. 230]. Возникает закономерный вопрос в чем собственно он видел это самое противоречие? Ответ: “Во всем. В эпоху Антисфена философская мысль древних греков вплотную подошла к открытию некоторых законов мышления, в том числе и к главному из них — к закону противоречия (точнее говоря, к закону запрещения противоречия). Антисфен, вплотную подойдя к открытию закона противоречия, не сумел определить сферу применимости этого закона. Он отождествлял разное и противоречивое. Итак, получается, что тот самый философ, который первый дал определение понятия, отрицал возможность определения. Этот философ вошел в историю философии как философ, который отвергал возможность определения предмета на том основании, что субъекту нельзя приписать отличный от него предикат” [5, с. 231]. Какое же следствие получается из всего вышесказанного? Примерно так: “Из антисфеновского понимания противоречия следовало не только отрицание возможности иных суждений, чем суждения наименования, но и отрицание объективности общего. В этом отрицании киники опирались также и на утверждение, что существует лишь то, что мы непосредственно воспринимаем чувствами. Но чувствами мы воспринимаем только единичное, отдельное, а не общее. По Антисфену, определение — это многословие, таящее в себе противоречивость” [5, с. 231–232]. В этих выводах четко ощущается присутствие Протагора!
Четвертое — это софистическое противопоставление «природы» и «закона». Интересно исследуемую нами проблему представляет В. Виндельбанд: “По отношению к обществу цинический мудрец чувствует себя также свободным: он понимает людские предрассудки, он презирает их болтовню, его не связывают ни их законы, ни их обычаи. Самодержавность добродетельного мудреца не нуждается в цивилизации и отвергает ее. Софистское противоположение фюзис и номос (узаконенного природой и установленного людьми) возводится в принцип; все, установленное человеческим законодательством, считается неестественным, и частью излишним, частью пагубным, и вот циники проповедуют, стоя в самом центре полноты и красоты греческой цивилизации, возвращение к естественному состоянию, которое потеряло вместе с опасностями культуры и все ее блага” [10, с. 150]. Тут тоже налицо определенный парадокс!
И еще один немецкий историк философии. Последнее у Г. Арнима: “С понятием «природы» (фюзис) и «установления» (номос) Антисфен распоряжается совершенно в духе софистического Просветительства. Источник всех зол — противоречащие природе установления и условности. Антисфен и циники применяют это само по себе растяжимое положение в таком смысле, который коренным образом враждебен культуре. Естественное право везде и для всех людей одно и тоже. Различия положительного права возникли только благодаря многочисленным отклонениям от естественного; они то и раскалывают теперь человечество на множество воюющих друг с другом народов и государств” [14, с. 49]. Противоречие — основа парадокса!
Находим в «Очерках истории античной философии» Н. Н. Залесского: “Вспомним софиста-олигарха Антифонта, который выступал против достижений культуры, против «искусства», которое он презрительно называл «детской забавой», для него идеал — первобытное состояние. По этому пути и пошел один из учеников Сократа — Антисфен” [11, с. 63]. И продолжим: “Недовольный настоящим строем жизни, его искусственностью, испорченностью, он ищет спасения в возврате к изначальному, естественному состоянию. Внешним потребностям и слабостям культурного человека он противопоставляет отсутствие потребностей, выносливость и мнимое здоровье и долголетие зверей” [11, с. 63]. Вот откуда корни! Посмотрим дальше: “Согласно учению Антисфена и его последователей культура не улучшает жизнь людей, а только осложняет ее. Всякий прогресс — зло. Природа целесообразна и совершенна. Человеческий произвол лишь запутывает все” [11, с. 64]. Напоминает знаменитого Руссо, не так ли?
Интересную характеристику школы киников предлагает А. Н. Чанышев. Далее идет развитие, введенного софистами противопоставления «натуры и культуры» или «природы и закона». Итак, читаем: “У киников добродетельные поступки — это вовсе не такие поступки, в которых наиболее сильно выражено следование господствующим этическим нормам и государственным законам. Киники с презрением относились к гражданской и государственной добродетели. Законы государства и законы добродетели — не одно и то же; более того, они часто противоречат друг другу” [5, с. 232]. У киников «жизнь по природе» означала такой образ жизни в котором преобладали такие ценностные категории как свобода и добродетель. Читаем: “Критерием добродетели и примером счастливой жизни могут быть только мудрец и его жизнь, а таким мудрецом может быть только киник. Добродетельная и счастливая жизнь — прежде всего и есть в основном жизнь свободная. Но чтобы быть свободным, недостаточно быть не-рабом. Большинство политически свободных людей — рабы своих потребностей, своих вожделений, своих неосуществившихся и неосуществимых желаний, своих претензий на материальное и иное благополучие. Единственный способ стать счастливым и свободным — отказ от большей части своих потребностей, сведение их до самого мизерного уровня, ставящего жизнь человека в один ряд с жизнью животного” [5, с. 233]. Вот вам и парадокс свободы!
Как указывает нам Д. В. Джохадзе: “Софистическое противопоставление природы и общественных законов у него (Антисфена —П. К.) возводится в принцип” [8, с. 73]. Идейная преемственность!
А. С. Богомолов по данному вопросу пишет следующее: “Вместе с софистами, киники противопоставляют закону и обычаю людей — «природу». Все общественные установления искусственны и условны, мнения ложны и уводят в сторону от истинного счастья; добродетель и порок в общепринятом смысле слова — пустые слова. Поэтому «природа», определившая тот минимум, в котором нуждается человек, служит достаточным критерием нравственного поведения” [15, с. 129]. «Натуралистический» релятивизм?!
И заканчивает Владислав Татаркевич —польский историк философии. Читаем: “Собственно говоря, употребляя известные среди софистов понятия, он утверждал, что лишь добродетель по своей «природе» является благом, все же остальное, если и принимается за благо, то только по договору” [16, с. 119]. Выходит, что нравственность заключается в естественности?!
Карл Форлендер объединяет выделенные черты в одном высказывании: “Антисфен — этот античный Руссо, сделал вывод, что все науки, которые не могут быть применены к практической жизни, являются ненужной безделушкой, а вся основанная на них культура ведет к гибели” [17, с. 62]. Емко!
Пятое — это просветительская критика устаревших установлений.
В итоге мы получаем такую картину со слов Э. Целлера: “Они сознательно оскорбляли не только общепринятые воззрения и приличия, но нередко и естественное чувство стыда, чтобы демонстрировать свое равнодушие к людским мнениям. Они боролись в качестве просветителей против религиозной веры и культа своего народа: в действительности (ката фюзис «по природе») существует лишь единый бог, который не подобен ничему видимому, и только обычай (номос) создал многих богов; и точно так же киники усматривали подлинное богослужение только в добродетели, которая делает мудрецов друзьями богов (т. е. божества); напротив, о храмах, жертвах, молитвах, обетах, таинствах и прорицаниях они высказывались совершенно отрицательно; в гомеровы и иные мифы Антисфен вкладывал аллегорический моральный смысл” [18, с. 115–116]. Просветительская отвага!
Любопытно пишет о киниках К. Форлендер в своей «Общедоступной истории философии». “Он (Антисфен — П. К.)также имел мужество открыто отвергать народную религию, либо старался толковать сказания о богах и героях в духе чистого монотеизма, т. е. веры в единое божество” [17, с. 62]. А затем приводит свою оценку учения киников: “Достойно похвалы, с нашей точки зрения, их требование, уничтожения всяких сословных, национальных границ, неравенства полов, также их защита такой просвещенной религии, которая видит истинное служение Богу в стремлении к добродетели” [17, с. 63]. Прогрессивно! Ну разве не молодцы!
В. Виндельбанд о киниках: “Циники презирали все, что вообще ценится людьми” [10, с. 148]. Строили новое, разрушая старое!
Н. Н. Залесский писал: “Замечательно, однако, то, что киники, которые отвергли веру в отечественных богов, вместе с тем видели в мифах об этих богах начало откровения. Антисфен и его последователи усердно занимались не осмеянием мифов, а их толкованием. Геракл — излюбленный киниками образ, образ добродетельного мудреца, заимствованный ими у Продика Кеосского” [11, с. 64]. Развитие просветительского духа софистов!
Д. В. Джохадзе отмечает: “Киники единственным верным средством приобщения к добродетели считали отказ от признанных норм государственного общежития — политических, юридических, моральных, традиционных, культурных” [8, с. 72]. Благо — следование «природе»!
А. С. Богомолов заканчивает: “Решительное осуждение богатства, роскоши, наслаждений, превышающих меру необходимого, сопровождаются проповедью неприхотливой жизни, умеренного труда, дающего душевный покой и укрепляющего тело и дух, честной бедности. Опровергаются традиционные религиозные учения: «по природе» существует один лишь бог — разум мира, а прочие боги существуют лишь «по обычаю»” [15, с. 129]. Критика верований с помощью разума, которая исходит опять же от софистов!
Шестое — усмотрение обретения счастья путем личных усилий.
Э. Целлер И чуть далее опять находим общее с софистами: “Сама добродетель сводится к мудрости или разумению, и поэтому также утверждается ее единство и доступность обучению; но разумение здесь отождествляется с силой воли, обучение — с нравственным упражнением” [18, с. 114]. Человеком надо еще стать!
В. Виндельбанд продолжает: “Основная мысль цинизма во всех этих определениях та, что человек должен определяться только самим собой!” [10, с. 149]. Каждый сам ответственен за свою жизнь!
М. А. Дынник в своем «Очерке истории философии классической Греции» пишет следующее: “Киники учат, что благо индивидуально для каждого отдельного человека. Основою нравственности является индивид, единичное благо которого, по учению этой школы, выше самой жизни. Нравственные задачи индивида состоят в подавлении страстей, к сведению всех своих потребностей к минимуму; отсюда учение об «апатии», бесстрастии, равнодушии к богатству, славе, чести, браку, семье, политике, религии, науке, ко всей рабовладельческой культуре. Ради личной добродетели, ради своего «Я» можно отказаться от самой жизни” [4, с. 183]. Спасти душу от соблазнов!
И их этические взгляды кратко охарактеризуем цитатами Н. Н. Залесского: “В кинизме, как у софистов, как у Сократа, проявляется стремление к индивидуальной независимости, к личной свободе, свободе от боли, от печали, от потрясений, от страстей и заблуждений. Таким образом, эвдемония, счастье получает отрицательное определение. Отсюда аскетическая мораль, идеал крайней простоты, презрение к большинству нужд и потребностей, насмешка над всеми условностями, над религиозными предрассудками, проповедь безусловной естественности и безусловной личной свободы. Отсюда учение об автаркии, самоудовлетворении мудреца, его «достатке»” [11, с. 64–65]. Истинно свободен лишь мудрец!
У В. Ф. Асмуса общее между киниками и софистами обнаруживается в “насмешке над всеми условностями, над религиозными предрассудками, проповеди безусловной естественности и безусловной личной свободы” [13, с. 86]. Это оригинально объединяет сразу несколько позиций!
Седьмое — саркастическое отношение к жизни в целом, выросшее из софистической иронии.
К. Форлендер пишет: “Напротив, их отрицание всякой культуры и прославление жизни, близкой к природе, особенно в половом отношении, — переходило в грубость, так что слово «цинический» и «цинизм» еще и теперь остается синонимом бесстыдства на словах и деле” [17, с. 63]. Ирония истории...
Н. Н. Залесский: “Киники, полные презрения к толпе, одержимой иллюзиями, «обманными видениями» славы, богатства, наслаждения выступали с речами, полными сарказма” [11, с. 65]. Они же революционеры!
А. С. Богомолов: “Киник не говорит, а кричит, издевается, сквернословит... Недаром слово «цинизм» вошло в европейские языки в весьма негативном значении” [15, с. 129]. Иначе нельзя было достучаться до людей!
И Вл. Татаркевичделает заключение: “Их способ жизни, насмешки над общественным мнением, над культурой и всеми почитаемыми добродетелями получил название «цинизма». Для определения первоначальной философии киников, в целом, не «циничной», имеется другой термин — «кинизм». Циники с философией уже не имели ничего общего” [16, с. 121]. Однако развели понятия «кинизм» и «цинизм»!
Отсюда мы видим глубокую антиномичность кинизма, присущую также и софистам. И тут можно было бы даже по аналогии с «апологией софистов» от хулителей провести специальную «апологию кинизма» от «цинизма», но это уже совсем другая задача. Странное совпадение, что именно эти два учения античности подверглись самым большим нападкам и искажениям. Возможно, причина кроется в том, что именно эти философские школы оказали наибольший эффект на развитие современного им общества.
Несколько рассуждений о самих главных идеях, перенятых у софистов.
Начнем с немецких исследователей, как самых въедливых и честных. К. Форлендер о Протагоре: “Каждое представление обладает лишь относительной истинностью, потому что для каждого исследующего оно зависит каждый раз от условий его восприятия: больному, например, определенные вещи кажутся иными, чем здоровому. В силу этого для человека лучше всего отойти от бесплодных теоретических спекуляций, посвятить себя практическим жизненным задачам, чтобы с разумной дальновидностью и учетом всех последствий научиться господствовать над силами природы и отношениями между людьми, особенно в области политики” [17, с. 32]. Теперь Э. Целлер: “Обычно, странствуя из города в город, они предлагали свое преподавание всем жаждущим знания и требовали за это довольно высокое вознаграждение, что, по существу, не может служить им упреком, но что было доселе не принято и что при укоренившемся у греков предубеждении против всякого труда, направленного на заработок, во всяком случае могло быть истолковано в дурную сторону. Главным предметом учебной деятельности софистов была подготовка к практической жизни, и в качестве софистов в узком смысле слова принято со времени Платона обозначать людей, которые выступали профессиональными учителями «добродетели» и обещали делать своих учеников умелыми в действиях и речах и способными к руководству частными и государственными делами” [18, с. 86]. И далее: “И тем самым было дано то различие — или, пока недоставало более глубокого научного обоснования этики, — то противоположение nomos («закона») и fuzis («природы»), которое стоит в средоточии софистической морали” [18, с. 87]. По мнению Г. В. Ф. Гегеля: “Научного значения циническая школа не имеет; она составляет лишь момент, который необходимо должен иметь место в сознании всеобщего, момент, состоящий именно в том, что сознание в своей единичности знает себя свободным от всякой зависимости от внешних вещей и удовольствий. Кто стремится к богатству или удовольствию, для того такая вещность, как реальное сознание или его единичность, есть в самом деле сущность. Но циники фиксировали этот отрицательный момент таким образом, что видели свободу в действительном отказе от так называемого излишнего; они признавали лишь абстрактную неподвижную самостоятельность, не желающую иметь дело с удовольствиями и не интересующуюся общественной жизнью. Но истинная свобода состоит не в таком бегстве от удовольствий и от дел, полезных другим и имеющих в виду другие жизненные цели, а в том, что сознание при полной переплетенности со всякой действительностью все же стоит выше ее и остается свободным от нее” [19, с. 110]. В. Виндельбанд пишет следующее: “Софистика обратилась, поскольку она вообще прибегала к научной работе, к внутреннему опыту и дополнила односторонность прежней философии исследованиями душевной жизни человека. Руководстуясь такой главным образом антропологической тенденцией, она направила философию на путь субъективизма” [10, с. 119–120]. Далее он отмечает у софистов “шутливое отношение к делу” [10, с. 126]. Обобщает: “В этом смысле софистика боролась отчасти с точки зрения «естественного права», отчасти с точки зрения абсолютной анархии против многих из бывших тогда в силе установлений: они боролись не только против всяких преимуществ аристократии, как демократично настроенный Ликофрон и как Алкидам, против такой существенной основы античного культурного общества, какой было рабство, но в заключении — и против всего принятого и установленного традициями” [10, с. 128]. И там же: “Самостоятельность индивидуального суждения, которую провозгласило просвещение, разрушила господство всякого авторитета и разложила структуру народного сознания” [10, с. 128]. Последнее: “В софистической литературе мы встречаем все оттенки религиозного свободомыслия — начиная с осторожного скептицизма Протагора, который заявил, что он ничего не знает о богах, переходя затем к антропологическим и натуралистическим объяснениям веры в богов у Крития и Продика, и кончая определенно выраженным атеизмом такого софиста, как Диагор из Мелоса” [10, с. 128]. Очень подробно и доходчиво! За немцами можно не перепроверять!
Закончим рассмотрением отечественных философов об общих позициях. Сначала обратимся к тому, что нам сообщит С. Н. Трубецкой. Читаем: “Если с понятием платного наемного труда у многих связывались аристократические предрассудки, то торговать словом, и притом профессиональной мудростью казалось предосудительным” [6, с. 238]. Далее: “Добрые граждане относились подозрительно к иноземным воспитателям, которые не могли внушать своим питомцам уважения к отеческим обычаям; напротив, они расшатывали традиции” [6, с. 238]. Продолжает: “Правда, подозрения эти не всегда были справедливы, и упрекать софистов в поголовном космополитизме было бы несправедливо” [6, с. 239]. А. Ф. Лосев — русский философ, работавший в советское время следующим образом определял развитие кинизма: “Он начинается с безусловной отдачи себя на волю жизненного процесса и доведения человека до животной жизни, свободной решительно от всех достижений культуры и цивилизации, переходит в дальнейшем к воздержанности от всяких жизненных эксцессов и к их прямому отрицанию и в конце концов завершается победой над ними в результате длительного воспитания и полным самодовлением углубленного в себя мудреца. Так причудливым образом сочетались в кинизме идеалы софистического свободомыслия с идеалами сократовского мудреца, свободного от всяких материальных привязанностей” [20, с. 118–119]. Н. Н. Залесский пишет следующее: “Философская мысль подвегла критике традиционные религиозные верования, поставила вопрос о познании истины превратным мнениям. Традиционным суждениям гражданского коллектива противопоставляется суждение свободного индивида. Вера в богов, законы государства, принципы нравственности подвергались уничтожающей критике” [11, с. 47]. Далее читаем у М. А. Дынника: “Софисты являются ярчайшими представителями того культурного движения V в. до н. э., которое условно можно назвать древнегреческим «просвещением». Они выступают критически против старых взглядов, старой идеологии, причем особое внимание они обращают не столько на то или иное понимание природы, сколько на понимание общественных отношений” [4, с. 160]. Наши хороши!
Итак, мы осмелимся сформулировать общие характерные черты у софистов и киников. Во-первых, идеал природы; во-вторых, космополитизм; в-третьих, культ сильной личности (Геракл); в-четвертых, выходцы из народа и почти все иностранцы (не афиняне); в-пятых, интерес к толкованию мифов; в-шестых, антагонизм с Платоном; в-седьмых, критика народной религии; в-восьмых, индивидуалистическая этика; в-девятых, номинализм; в-десятых, практицизм; в-одиннадцатых, высмеивание устоявшихся общественных мнений; в-двенадцатых, педагогическая деятельность; в-тринадцатых, идея общечеловеческого равенства.
К этому можно присовокупить некоторые пояснения. Здесь одной из граней специфики деятельности софистов и киников указывается труд. Труд за деньги эллины считали равным рабству. Сделать его руководством к жизни было очень смело со стороны софистов и киников. Также софистов называли «учителями добродетели», а киники только этому собственно и обучали. Ну и конечно прославленное остроумие софистов и киников!
В итоге, мы видим, что основная тенденция в деятельности как софистов, так и киников — это ПРОСВЕЩЕНИЕ! Можно зафиксировать интересный процесс: из обнаружения противоречия в мышлении людей софисты и киники делают вывод о бесполезности теоритических построений и направляют свою активность на практику! Это подтверждается также опорой на чувства, как самый очевидный критерий познания. Дух Свободы руководил и теми и другими! Отсода и насмешка над традицией и людьми, не желавшими думать самостоятельно и обрести искомую! Софисты открывают антропологическую проблематику, а киники подхватывают и делают основой философствования! Как видно, киники отличались предельной прямотой и честностью и, взяв на вооружение в борьбе против невежества все основные идеи софистов, они довели их до предела! Из этого очевидно следует, что киники — это радикальные софисты!
Литература:
- Диоген Лаэртский О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Ред. и авт. вступ. ст. А. Ф. Лосев; Пер. с древнегреч. М. Л. Гаспарова. — М.: Изд-во «Мысль», 1998. — 572 с.
- Антология кинизма: Философия неприятия и протеста / Примеч. и коммент. И. Нахова. — М.: ТЕРРА, 1996. — 432 с. — (Сокровища мировой литературы).
- Антология античной философии / сост. С. В. Перевезенцев. — М.: ОЛМА-ПРЕССК, 2001. — 415 с.: ил. — (Мировая философия).
- Дынник М. А. Очерк истории философии классической Греции / М. А. Дынник. — М.: СОЦЭКГИЗ, 1936. –272 с.
- Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии / А. Н. Чанышев. — М.: «Высшая школа», 1981. — 374 с.
- Трубецкой С. Н. Курс истории древней философии / С. Н. Трубецкой. — М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС; Русский Двор, 1997. — 576 с., илл.
- Льюис Дж. Г. Античная философия: от Евклида до Прокла / Дж. Г. Льюис. — Мн.: Издательско-коммерческое общество «Галаксиас», 1998. — 224 с.
- Джохадзе Д. В., Джохадзе Н. И. История диалектики: Эпоха античности. / Д. В. Джохадзе, Н. И. Джохадзе. Изд. 2-е. — М.: КомКнига, 2010. — 328 с.
- Гомперц Т. Греческие мыслители в 2 т. Т. 2 Сократ и сократики. / Т. Гомперц. Пер. с нем. Д. Жуковского и Е. Герцык. Науч. ред. нового изд., коммен., примеч. и предис. А. В. Цыба. — СПб.: «Алетейя», 1999. — 269 с.
- Виндельбанд В. История древней философии / В. Виндельбанд. — М.: Изд-во «Книга по требованию», 2014. — 416 с. — (печатается с издания 1911 года).
- Залесский Н. Н. Очерки истории античной философии. I Философия классической греции / Н. Н. Залесский. — Л.: Изд-во Ленинградского у-та, 1975. — 103 с.
- Джафарли Т. М. Из истории домарксистской этики (краткий очерк) / Т. М. Джафарли. — Тбилиси: Ганатлеба, 1970. — 442 с.
- Асмус В. Ф. История античной философии / В. Ф. Асмус. — М.: Изд-во «Высшая школа», 1965. –320 с.
- Арним Г. История античной философии / Пер. с нем. и предисл. С. И. Поварнина. Изд. 2-е. — М.: Изд-во ЛКИ, 2007. — 264 с.
- Богомолов А. С. Античная философия / А. С. Богомолов. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. — 368 с.
- Татаркевич Вл. История философии / Вл. Татаркевич. — Пер. с польск. В. Н. Квасков. — Пермь: Изд-во Перм. у-та, 2000. — Античная и средневековая философия. — 482 с.
- Форлендер К. Общедоступная история философии / К. Форлендер. Пер. с нем. П. Виноградской, предисл. Е. Преображенского. — М.: Изд-во «Московский рабочий», 1922. — 316 с.
- Целлер Э. Очерк истории греческой философии / Пер. с нем. С. Л. Франка, примечания М. А. Солоповой. — М.: Изд-во «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. — 352 с.
- Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. Кн. 2. 1816–1826. / Г. В. Ф. Гегель. — СПб.: Наука, 1994. — 423 с.
- Лосев А. Ф.История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон / Худож.-оформитель Б. Ф. Бублик. — М.: ООО «ИздательствоACT»; Харьков: Фолио, 2000. — 846 с.
