In this study, we emphasize that with all diversity of philosophical schools of antiquity precisely five was closely related were sophistical and paradoxical. Another important discovery is the fact that widespread sophisms and paradoxes as an unortodox (paradoxical) forms thinking in ancient culture. And we note that sophistries characteristic playfulness and seriousness of paradoxes. We also aim to show that Megara and Elis-Eritrean schools are the spokesmen of subjective dialectics of the Eleatics inherited them through Sophists and developed in such a unique method of protecting their doctrines as paradoxes of meaning. If Cynics brought to the ultimate bases the practical reason of the doctrine of the Sophists, which culminated in their actions paradoxes, the Megarians and Elis-Eritreans theoretical i. e. from paradoxes of words went further to the paradoxes of meaning.
Keywords: paradoxes of words, paradoxes of meaning, sophists, megarians, elis-eritreans, eliateans, subjective dialectics, eristics, peyrastics, sophisms, sophistics, playfulness, seriousness.
Нам представляется важным исследование мегарской и элидо-эретрийской школ в свете их связи с софистической школой т. к. это может по-новому взглянуть на их место в истории философии и глубже понять те задачи, которые они перед собой ставили. Их историческая роль занижена в силу неприязни, которую к ним испытывал Аристотель. Сейчас настало время переоценки ценностей и реабилитации философских учений, несправедливо отброшенных на обочину пути развития философской мысли в силу субъективных оценок их Платоном или Аристотелем.
Заглянем в труд Диогена Лаэртского в поисках интересных сведений о мегарской школе. Об основателе школы: “Евклид из Мегар Истмийских держал в руках также и сочинение Парменида. Он заявлял, что существует одно только благо (agaton), лишь называемое разными именами: иногда разумением, иногда богом, а иногда умом и прочими наименованиями. А противоположное благу он отрицал, заявляя, что оно не существует. Оспаривая доказательства, он оспаривал в них не исходные положения, а выведение следствий. Так, он отрицал умозаключения по аналогии, потому что они опираются или на сходное, или на несходное; если на сходное, то лучше уж обращаться не к исходному, а к самому предмету, а если на несходное, то неуместно само их сопоставление” [1, с. 124–125]. Находим там далее: “Последователи Евклида из Мегар Истмийских назывались по нему мегариками, потом эристиками, потом диалектиками — первым их так назвал Дионисий Халкедонский за их обычай представлять рассуждения в вопросах и ответах” [1, с. 125]. И далее: “Среди преемников Евклида находился и Евбулид милетский, придумавший, между прочим, много диалектических задач: «Лжец», «Спрятанный», «Электра», «Человек под покрывалом», «Куча», «Рогатый» и «Лысый». Спорил Евбулид и с Аристотелем и много наговорил на него дурного. Преемником Евбулида был среди других и Алексин из Элиды, отчаянный спорщик, прозванный за это Укусин. Спорил он более всего с Зеноном” [1, с. 125]. Интересная история: “У Евбулида был ученик — Аполлоний Кронос, а учеником этого Аполлония был Диодор Ясосский, сын Аминия, тоже прозванный Кронос. Он тоже был диалектиком, и некоторые приписывают ему изобретение задач «Человек под покрывалом» и «Рогатый». Но когда он жил при Птолемее Сотере, ему задал несколько диалектических задач Стильпон, и он не смог на них ответить; царь за это его всячески корил и Кроносом называл уже в насмешку” [1, с. 126]. И последнее: “Среди учеников Евклида был и Ихтий, сын Металла, знатный человек, против которого сочинил один из своих диалогов киник Диоген” [1, с. 127]. И этого мы делаем вывод о необычной популярности мегарцев, напоминавшей славу софистов! Речь идет о пейрастике (искусстве вопросов).
Обратимся к труду знаменитого философа-позитивиста Дж. Г. Льюиса. Итак, “Евклид уже в молодости почувствовал сильную страсть к философии и усердно занялся изучением сочинений Парменида и других элейцев. Благодаря Зенону, Евклид приобрел замечательную сноровку в диалектике и продолжал отличаться страстью к диалектическим ухищрениям даже после своего знакомства с Сократом, несмотря на порицание последним этого занятия, как присущего софистам” [2, с. 4–5]. Далее: “Что касается диалектики Евклида, то в ней есть одна особенность, находящаяся в прямом противоречии с методом Сократа. Споря со своими противниками, Евклид критиковал не их исходные посылки, а выводящиеся ими заключения” [2, с. 7]. И заканчивает: “Следует также отметить, что большинство последних представителей мегарской школы приобрели известность или опровержением каких-либо положений, несогласных с их учением, или же некоторыми придуманными и развитыми ими софизмами, из-за чего их еще иногда называют эристиками или диалектиками. По всей видимости, софизмы эти вовсе не предназначались для обмана, но служили лишь в целях поучения опрометчивых и торопливых мыслителей, а также для того, чтобы воочию показать поверхностность и бессодержательность обывательских суждений. Во всяком случае несомненно, что последователи Евклида занимались главным образом изучением форм мысли, причем, больше с целью установить на этот счет некоторые частные правила, чем с намерением основать какую-либо философскую систему или выработать новый метод” [2, с. 7–8]. Здесь подчеркивается просветительский характер деятельности мегариков, перенятый у софистов!
Г. В. Ф. Гегель «Лекции по истории философии». Рассмотрим его анализ мегарской школы: “Так как Евклид (которого считают основателем мегарского способа мышления) и его школа твердо держались форм всеобщности и преимущественно старались и искусно умели обнаруживать противоречия, содержащиеся во всех единичных представлениях, то их упрекали в любви к спорам, и их поэтому приверженцы других школ прозвали эристиками. Орудием запутывания сознания всего особенного и превращения этого особенного в ничто служила им диалектика, которую они очень тщательно разработали, но вместе с тем, как их упрекали, пользовались ею с каким-то бешенством, так что говорили, что их следует называть не школой (shola), а желчью (hola). В этой разработке диалектики они занимают место элеатской школы и софистов; по-видимому, они лишь возобновили элеатскую школу и совершенно совпадают с ней, но с тем отчасти различием, что элеаты были диалектиками, защищавшими бытие как единую сущность, в сравнении с которой ничто особенное не имеет в себе никакой истины, а мегарики пользовались диалектикой для защиты бытия как добра. Софисты же, напротив, не возвращали ее движения к простой всеобщности, как представляющей собою незыблемое и пребывающее, и точно так же мы позднее увидим в лице скептиков таких диалектиков, которые пользуются диалектикой для защиты спокойного пребывания субъективного духа внутри себя. Кроме Евклида упоминаются еще в качестве знаменитых эристиков Диодор и Менедем, но в особенности Евбулид и позднее Стильпон, диалектика которых простиралась также и на противоречия, встречающиеся во внешнем представлении и в речи, так что она отчасти даже переходила в простую игру слов” [3, с. 88–89]. Скажем про мегариков, что они восприняли диалектику элейцев в ошеломляющей интерпретации софистов.
Посмотрим, что интересного мы сможем обнаружить в «Истории древней философии» В. Виндельбанда. Учение мегарской школы, по его словам, лишь “документировало только продолжение бесплодной диалектики в склонявшемся к элеатизму направлении софистики” [4, с. 141]. И далее: “В этом смысле Диодор Кронос присоединил к зеноновским аргументам против движения новые, конечно, менее значительные и более хитрые” [4, с. 141]. Продолжает: “Единственное, что в мегарской школе остается достойным внимания, это развитие у них софистического искусства эристики” [4, с. 143]. И подводит итог: “Стилпон принял софистическо-циническое утверждение, что по закону тождества субъекту нельзя приписать различного с ним предиката, а более молодые представители этой школы, Эвбулид и Алексин, приобрели славу изобретением так называемых заколдованных заключений (т. н. софизмов — П.К.), т. е. вопросов в такой постановке, что ответ на них невозможно дать без противоречия в пределах разделительно возможных ответов” [4, с. 143–144]. Он практически повторяет Г. В. Ф. Гегеля. Опять пейрастика — искусство постановки вопросов. Номинализм киников и софистов.
Теперь обратимся истории античной философии в передаче Эдуарда Целлера. Прочтем об общем у мегариков с софистами: “Ученики Евклида с такой страстью отдавались диалектике, что отсюда вся школа получила название диалектической или эристической. Большинство умозаключений, которыми они при этом пользовались («покрытый», «лжец», «рогатый», «сорит» и т. п.), заимствованы от софистов или придуманы в их вкусе, и мегарцы пользовались ими, несомненно, столь же эвристически, как и софисты” [5, с.110]. Все верно, но все-таки «придуманы в их вкусе».
Интересные данные о мегариках приводит Теодор Гомперц: “Может быть, вкус к грубым и резким явлениям сделал этих авторов мужицких шуток изобретателями неразрешимых загадок (т. е. парадоксов. — П.К.)” [6, с. 156]. Далее: “Парадоксальность этих ранних выводов являлась результатом любви к парадоксам и эффектным построениям” [6, с. 168]. Заметим, что это является софистической чертой мышления. И продолжает: “Евбулид считается автором нескольких известных загадок (т. е. парадоксов. — П.К.)” [6, с. 169]. И приводит свое размышление о важности мегарских парадоксов-софизмов для своего времени: “Для нас, рано пресыщающихся логической и грамматической пищей, многие создания древнего остроумия кажутся пресными и безвкусными. Мы слишком легко готовы предполагать намеренное пренебрежение различий, которые для нас обычны, но в то время еще не были установлены и признаны” [6, с. 170]. Подчеркивается софистическое остроумие!
Еще один немецкий философ Г. Арним. Смотрим: “Эвклид из Мегары жил одновременно с Антисфеном” [7, с. 49]. Суть учения: “По примеру Зенона они направили свое остроумие главным образом на то, чтоб отыскать противоречия в обыкновенном миропонимании, т. е. в допущении множества подвижных и изменчивых реальных субстанций. При этом мегарцы частью пользовались старыми зеноновскими уловками, частью придумали новые по этому же образцу. Поэтому их называют эристами и диалектиками. — Из них Стильпон оспаривает, что мы можем высказывать что-нибудь о субъекте суждения. В этом Стилпон соприкасается с Антисфеном, но делает свое утверждение с другою целью и в связи с другими условиями. — Эвбулиду, ожесточенному врагу Аристотеля, приписывается изобретение разных софизмов, вроде и т. д. На решение этих софизмов догматические логики потратили потом не мало чернил. — Диодор Кронос, по стопам Зенона, доказывает невозможность движения. Другое доказательство его касается понятия возможности: возможно лишь то, что уже истинно существует или будет существовать” [7, с. 50–51]. Парадокс, касающийся возможности, представляется довольно интересным для обсуждения с элейцами, но у нас другая задача.
С. Н. Трубецкой о мегариках делает замечание, что “вследствие эристического характера школы последователи ее назывались также спорщики, диалектики” [8, с. 295]. Далее он описывает кратко Евбулида следующими словами: “Он помимо искусства спора или диалектики обучал искусству красноречия. Евбулид был страстным противником Аристотеля, прославился он особенно благодаря изобретению некоторых софизмов: «рогатый», «Электра», «лжец», «покрытый», «плешивый», «сорит» и т. д.” [8, с. 295]. Из этого можно предположить, что Аристотель писал свою знаменитую работу «О софистических опровержениях», как раз против него, а не официальных софистов, как обычно думают. Далее наш автор делает предположение, что представители мегарской школы использовали субъективную диалектику в целях доказательства своего учения. Итак: “Если рассматривать диалектику мегарцев, их софистические аргументы против движения, против чувственного восприятия, — приходишь к заключению, что они задавались целью доказать ложь чувственного восприятия и чувственных единичных представлений, их противоречие логическому понятию” [8, с. 296]. Это вроде бы напоминает учение элейцев, от которого изначально отталкивались софисты. Однако цели были явно иными. Нам представляется, что после софистов уже было глупо абсолютизировать рациональное познание, тем более это противоречит мегарской любви к изобретению софизмов. Нет правильных и неправильных мнений, все зависит от того, что я требуется доказать. И заметим еще, что это очень современная позиция. На самом деле, мы рискнем предположить, что их разработка логической аргументации была направлена на демонстрацию силы разума и слова, как и у софистов. Они являются продолжателями рационалистической тенденции, заключенной в учении софистов! Также С. Н. Трубецкой подытоживает их учение: “Нет двусмысленных слов и выражений, ибо возможен лишь один смысл — тот, который имеется в виду. Удобное правило для софистики” [8, с. 299]. И продолжает свои оценочные суждения: “Присяжные диалектики и спорщики, мегарские философы были в то же время «болтунами», т. е. риторами и учителями риторики, как Евбулид, учитель Демосфена, или Стильпон, который также был учителем риторики. Таким образом при ближайшем рассмотрении мегарские философы превращаются в знакомых уже нам «учителей добродетели и красноречия» (т. е. софистов — П. К.), цель которых заключается в формальном развитии слова и рассудка. Мегарские философы — это софисты диалектики, воспитанные Сократом” [8, с. 300]. Здесь позволим себе не согласиться с такой негативной оценкой. На наш взгляд мегарцы были наследниками той самой интеллектуальной честности софистов, о которой писал Бертран Рассел и ряд других философов. Вернемся немного назад: “О том же эристическом характере школы свидетельствует страсть к софизмам — знаменитые в древности мегарика эротимата (т. е. мегарские головоломки — П. К.) Евбулида, о которых мы уже упоминали: «покрытый», как доказательство ничтожества чувственного знания, «плешивый» — ничтожества количественных различий и т. д.” [8, с. 298]. Мы считаем, что речь идет об исследовании потенций рационального познания на его пределе, что как известно, является задачей настоящего ученого, а не задиристого болтуна. Странно предполагать, что мегарцы посвящали свою деятельность одной только пустой забаве и дурному желанию потешить самолюбие, когда их «софизмы» до сих пор обсуждаются серьезными математиками и логиками, не правда ли? Это точно парадоксы смыслов!
Α. Φ. Лосев в своей «Истории античной эстетики» проводит интересное исследование мегарской школы. Посмотрим кратко о философских истоках их учения: “Особенностью этой школы является большое тяготение к элеатам с их учением об абсолютном Едином. Однако от элейцев мегарцы отличались двумя яркими чертами. Во-первых, элейцы, несмотря на свое абстрактное Единое, отнюдь не отрицали чувственного мира и только считали этот последний, ввиду его вечной подвижности и неустойчивости, смутно-познаваемым и неясным. Это не мешало им заниматься космологией вполне в духе ранней классики, так что они в конце концов оказывались теми же самыми натурфилософами, что и прочие представители их века. Мегарцы, наоборот, отрицали всякое чувственное познание, не занимались никакой натурфилософией и в этом смысле волей-неволей тоже оказывались агностиками. Во-вторых, движимые примером Сократа, они впервые именуют свое Единое Благом, являясь в этом отношении некоторого рода параллелью к аналогичному учению Платона” [9, с. 139]. Похожи, да не схожи! О самом главном: “Главное же содержание мегарской философии заключается в том, что на основе признания нерасчленимого Единого и отрицания чувственной множественности они шли по следам Зенона Элейского с его острой критикой возможности какого бы то ни было расчленения, так что у них оказывалось невозможным и движение, и всякая множественность вообще. Поэтому мегарцы являются по преимуществу эристиками и диалектиками, если иметь в виду голую рассудочность и нереальность их построений” [9, с. 139]. И делает еще одно важное для нас замечание: “Если бы мы стали дальше излагать те немногие фрагменты, которые дошли до нас от мегариков, то мы бы узнали, что к Евбулиду и Диодору Кроносу восходят почти все те софизмы (вроде «лгуна» или «кучи»), которые фигурируют в наших традиционных учебниках нашей формальной логики. На основе Зенона Элейского Диодор много упражнялся на доказательствах немыслимости движения или перехода от возможности к действительности. Все это, однако, не относится к области истории эстетики” [9, с. 140–141]. Автор связывает мегарцев лишь с элейцами, а это было не так.
Обратимся к работе М. А. Дынника «Очерк истории философии классической Греции». Видим интересующее нас: “Последователем и продолжателем Эвклида был Эвбулид, у которого тесное срастание формальной логики и софистики выступает с особенной выпуклостью” [10, с. 184]. Открывает нам новый ракурс рассмотрения. Потом он конкретно рассуждает о мегарских софизмах. Читаем: “Наибольшей известностью в древности пользовались софизмы Эвбулида — «Лжец», «Куча» и «Плешивый». Сущность этих софизмов легко показать на примере «Лжеца». Софизм «Лжец» сводится к следующему: если кто-либо говорит, что он лжет, то, спрашивается, лжет ли он или говорит правду. Если он лжет, то его утверждение, что он лжет, лживо, а, следовательно, он говорит правду; если же он говорит правду, то его утверждение, что он лжет, правдиво, а следовательно, он лжет. Итак, если он лжет, то говорит правду, а если он говорит правду, то лжет. «Лжец» Эвбулида, как и остальные его «опровержения», окончательно сводится к пустой игре словами, к эристике, к софистике в худшем смысле этого слова” [10, с. 185]. Такая негативная оценка уже давно признана неверной. «Лжец» признан современными логиками настоящим парадоксом, и даже, более того, королем всех парадоксов! Однако смотрим дальше: “Такова ирония истории. Платон, этот неутомимый враг и язвительный противник софистов, в лице родственной ему политические и философски школы мегариков обретает больших софистов, чем Протагор, Горгий и Гиппий, вместе взятые” [10, с. 185]. Это неоднозначная оценка. Эти так называемые «софизмы» создавались с определенной целью — защитить свое учение, опять же от Платона. Говорить о родственности между мегарской и академической школой нам не представляется обоснованным. Затем наш автор раскрывает еще два «софизма»: “Одно зерно, рассуждает Эвбулид, не делает кучи, будем снова и снова прибавлять по зерну; когда получится куча, мы вынуждены будем признать, что ее образовало последнее прибавленное зерно. Совершенно аналогично рассуждение относительно лысины, образующейся путем вырывания волос по одному” [10, с. 185]. И подводит итог: “Количество метафизически противопоставленное качеству, — такова логическая сущность всех этих софизмов Эвбулида” [10, с. 185]. А вот это уже действительно интересное замечание. Здесь присуствует указание на скрытую в размышлениях ошибку — подмена качественных отношений количественными. Вывод: “Антидемократическая софистика находит себе завершение у мегариков, здесь же наблюдаем тесное переплетение софистики с формальной, рассудочной логикой, исключающей противоречие” [10, с. 185]. Интересно, что автор использует здесь позицию и Гегеля и Ленина. Это показывает, что речь идет именно о так названных нами парадоксах смыслов!
Из «Очерков истории античной философии» Н. Н. Залесского мы узнаем следующее про мегарскую школу: “Последователи Эвклида, идя по стопам элеатов, присоединяли к зеноновским еще новые более хитрые доказательства против множественности и движения и все более уходили в область софистической эристики. Позднейшие представители этой школы приобрели славу изобретением так называемых «заколдованных заключений», т. е. вопросов, так поставленных, что ответа на них нельзя дать без противоречия в пределах разделительно возможных ответов” [11, с. 62]. И далее: “Из позднейших мегарцев следует назвать Стильпона, который сделал поворот в сторону этики киников, а кроме того, пришел к софистическому отрицанию всякой возможности относить общее понятие к единичным предметам” [11, с. 62]. Подчеркивается скептицизм и номинализм софистов. Пейрастика!
Небольшое замечание о мегарской школе делает «Курс лекций по древней философии» А. Н. Чанышева. Находим: “Еще до знакомства с Сократом Эвклид был близок к элеатам. Кроме того, на мегариков оказали влияние софисты” [12, с. 238]. И немного о софизмах мегариков: “Цель этих софизмов — доказать, что сфера единичного не истинна, что там мы неизбежно запутываемся в противоречиях. Для этого Эвбулид предложил ряд примеров. Их называют софизмами, потому что там много надуманного. Эти софизмы дошли до нас в изложении Диогена Лаэрция. В числе этих софизмов «Лжец», «Рогатый», «Лысый», «Куча», «Покрытый». Диалектику в последних двух софизмах подметил Гегель. Еще более теоретичен софизм «Лжец»: если кто-либо говорит, что он лжет, то лжет ли он или говорит правду? Это уже не софизм, а сложная логическая проблема” [12, с. 238–239]. Здесь важно понимать, что «софизмы» мегариков — это не бессмыслица, не пустая забава, а именно парадоксы смыслов!
В. Ф. Асмус посвящает мегарикам лишь один абзац в своей «Истории античной философии». Из этого всего нас интересует следующие его замечания: “Ни чувственный мир, ни удостоверяемые ощущениями возникновение, гибель, движение и изменение невозможны, и всякая попытка мыслить их ведет к противоречиям. Для обоснования этих положений мегарцы изобрели множество доводов, в которых метафизически противопоставляли общее единичному и в результате пришли (Стильпон) к софистическому отрицанию всякой возможности относить общее понятие к единичным предметам” [13, с. 85]. Парадоксы смыслов!
Продолжим наше исследование с помощью Д. В. Джохадзе. Отметим, что общего было на его взгляд у софистов и мегариков: “Евклид, а также и все другие представители этой школы, такие как Евбулид, Стилпон, Диодор и другие, со своей стороны развивали метод не прямого, обратного доказательства и тем самым способствовали выкристаллизации апоретики из искусства спора — эристики. Доказательством этого могут служить известные в истории философии апоретические рассуждения, в которых мегарики не только проявили некоторое методологическое родство с ранними софистами, но существенно обогатили эристику новыми приемами исследования и рассуждения” [14, с. 73]. Далее он пишет: “Среди упомянутых положений, сформулированных Евбулидом, особенно важны такие, например, как парадоксы «лжец», «покрытый» или «Электра», «куча» и другие. Мегарские парадоксы до сих пор находятся в центре внимания таких важных дисциплин как математическая логика и философия математики” [14, с. 74]. Указывает на их вклад в развитие логики: “Мегарики обратили внимание на то, что некоторые основоположения рассудочной логики неприменимы в парадоксальных ситуациях, подчас возникающих в познании. Поэтому определенно можно сказать, что мегарики стихийно апеллировали в своих рассуждениях к необходимости введения диалектической логики” [14, с. 75]. И дополняет сам себя: “Своими апориями и другими хитросплетениями, вокруг которых как раз и движется развитие мегарской проблематики, мегарцы выявили как новые возможности мыслительной деятельности человека, так и ограниченность метафизически истолкованной формальной логики” [14, с. 77]. Опять же налицо парадоксы смыслов!
А. С. Богомолов в своей монографии «Диалектический логос» делает ряд важных для нас замечаний. Читаем: “Третье крупное сократическое движение — Мегарская школа. Мегарики не случайно именовались также «эристиками» (спорщиками) и «диалектиками» (встречниками)” [15, с. 228]. Проводя анализ основного софизма Диодора Кроноса «Повелительный», наш автор делает следующее замечание: “Конечно, можно с полным правом сказать, что к софистическим следствиям мы приходим здесь потому, что логическому построению придается неадекватная онтологическая основа” [15, с. 230]. Также он настаивает на том, что “следует различать апории элеатов и парадоксы софистов и мегариков” [15, с. 232]. Согласны!
Сравним это с тем что пишет А. С. Богомолов в своей другой монографии. Смотрим: “Мегарики снискали себе в античности славу создателей целого ряда софизмов, т. е. парадоксальных рассуждений, с помощью которых они вводили в заблуждение своих слушателей. Не всегда эта слава оправдана” [16, с. 132]. Если разобраться основательно, то софизм оказывается достаточно сложным образованием и выражением духа античной культуры. Как пишет нас автор: “Здесь и остроумная шутка, сдобренная солидной дозой «аттической соли», и состязание, и игра, иной раз не безобидная” [16, с. 134]. Однако, по его словам: “Для философа важнее, что софистика представляет собою своеобразный логический эксперимент, всестороннее и детальное исследование понятий, выявляющее их слабости и требующее их прояснения и совершенствования” [16, с. 134]. А значит эту же цель преследовали мегарики.
И здесь же будет уместно упомянуть Федона — основателя элидо-эретрийской школы. Итак, читаем у Диогена Лаэрсткого: “Федон, элидянин, из знатного рода, попал в плен, когда пал его город, и его заставили служить в блудилище; но, стоя там у дверей, он прислушивался к Сократу, пока тот не присоветовал Алкивиаду и Критону с их друзьями выкупить его. С этих пор он занимался философией, как свободный человек. Преемником его был Плистен из Элиды, преемниками Плистена — Менедем Эретрийский и Асклепиад Флиунтский с их школами, перешедшие к Плистену от Стильпона. До них школа называлась элидской, а начиная с Менедема — эретрийской” [1, с. 124]. Далее: “Менедем был из школы Федона, человек знатный, но бедный. Он был резок и остер на язык” [1, с. 131]. Его взгляды достаточно интересны. Читаем: “Менедем восхищался Стильпоном; когда у него спросили мнение о Стильпоне, он только и ответил, что это — истинно свободный человек. Вообще же он был скрытен, и вести с ним дела было трудно — на все он отвечал уклончиво и находчиво. Спорщик он был отменный; особенно он любил допрос такого рода: «То-то и то-то — вещи разные?» — «Так». — «Польза и благо — вещи разные?» — «Так». — «Стало быть, польза не есть благо». Говорят, он не признавал отрицательных аксиом и обращал их в положительные; а из положительных он признавал лишь простые и отвергал непростые, то есть составные и сложные. Гераклид пишет, что хотя по учению он и был платоником, однако диалектику он только вышучивал. Так Алексин, получивший прозвище Укусин, однажды задал ему вопрос: «Ты перестал бить своего отца?» — а он ответил: «И не бил, и не переставал». Тот настаивал, чтобы было сказано простое «да» или «нет» во избежание двусмысленности; а он на это: «Смешно, если я буду следовать твоим правилам. когда можно взять и остановить тебя еще на пороге!»” [1, с. 133–134]. И последнее: “В первое время эретрийцы смотрели на него с презрением и обзывали пустозвоном и псом; а потом стали им восхищаться и даже вверили ему город” [1, с. 135]. Ясно, что эта школа практически полностью примыкает к мегарской.
И здесь же несколько предложений об элидо-эретрийской школе от В. Виндельбанда. Итак: “Еще менее значительна была элидо-эретрийская школа, которая была основана любимым учеником Сократа, Федоном, в его родном городе Элиде, а позже была перенесена Менедемом на его родину в Эретрию, где она в начале третьего столетия прекратила свое существование. Она, по-видимому, пошла путем развития. похожим на ход развития мегарской школы: Федон соглашался в существенном с Эвклидом, а Менедем, который прошел через Академию и учение Стилпона, сделал вместе с последним поворот в сторону этики циников” [4, с. 144]. Это в любом случае софистическая школа.
Э. Целлер “Родственна мегарской школе была элидская, основатель которой Федон из Элиды известен из Платона как любимый ученик Сократа. Но до нас не дошло никаких более точных сведений о его учении. Учеником элидцев Мосха и Анхипила был Менедем из эретрии (между 352 и 278 г.); но еще ранее он слушал Стильпона, в духе которого сочетал с элидо-мегарской диалектикой родственное кинизму жизнепонимание, которое вместе с тем опиралось на мегарское учение о добродетели. Однако распространение и существование «эретрийской» школы могли быть лишь весьма ограниченными” [5, с. 111]. Значит они отличного от мегарцев не придумали.
После сказанного, зафиксируем его мнение об элидо-эретрийской школе С. Н. Трубецким. Итак: “Мегарской школе была родственна элидо-эретрийская. Основателем ее был Федон из Элиды, известный по Платону любимец Сократа. Федон был таким же софистом, как и Евклид, но обстоятельных сведений о его учении мы не имеем. Из его школы вышел Менедем, который ранее также слушал Стильпона и основал эретрийскую школу. Эта школа приняла такое же диалектическое и софистическое направление, как и предыдущая” [8, с. 299–300]. Здесь только согласимся.
Α. Φ. Лосев в «История античной эстетики» рассуждает о всех четырех школах: “Сократовские школы — не только киники или киренаики — отличались по преимуществу тоже негативным характером, хотя и далеко не все. Несомненно, негативный характер носили школы мегарская и близкая к ней, но для нас весьма неясная и противоречивая школа — элидо-эритрейская” [9, с. 139]. Мы уже знаем, что негативный характер означает софистический.
И здесь же можно привести краткую справку В. Ф. Асмуса об элидо-эретрийской школе. Итак: “Элидо-эретрийская школа была основана Федоном из Элиды; один из деятелей этой школы Менедем положил впоследствии начало эретрийской школе. Федон и Менедем были искусными спорщиками и учителями красноречия, однако школа их не прибавила оригинальных идей к учению мегарцев, с которыми ее представители разделяли взгляд на единство доблести и блага” [13, с. 85]. Для нас это свидетельство того, что элидо-эретрийская и мегарская школы являются софистическими.
Теперь самое интересное в нашем исследовании: обратимся к краткому анализу парадоксов и софизмов. Самый известный парадокс связанный с софистами это конечно же «Эватл» или «Тяжба». Речь в нем идет о Протагоре и Эватле. У Диогена Лаэртского он описывается так: “Есть рассказ, будто однажды он требовал платы со своего ученика Еватла, а тот ответил: «Но я ведь еще не выиграл дела в суде!» Протагор сказал: «Если мы подадим в суд, и дело выиграю я. то ты заплатишь, потому что выиграл я; если выиграешь ты, то заплатишь, потому что выиграл ты»” [1, с. 350].
У А. А. Ивина есть более развернутое описание этого парадокса. Эту историю, являющуюся источником логически неразрешимого спора и произошедшую более двух тысяч лет назад он описывает так: “У знаменитого софиста Протагора, жившего в V в. до н. э., был ученик по имени Еватл, обучавшийся праву. По заключенному между ними договору Еватл должен был заплатить за обучение лишь в том случае, если выиграет свой первый судебный процесс. Но, закончив обучение, он не стал участвовать в процессах. Это длилось довольно долго, терпение учителя иссякло, и он подал на своего ученика в суд. Свое требование Протагор обосновал так:
— Каким бы ни было решение суда, Еватл должен будет заплатить мне. Он либо выиграет этот свой первый процесс, либо проиграет. Если выиграет, то заплатит в силу нашего договора. Если проиграет, то решение суда будет в мою пользу, и заплатить нужно будет согласно этому решению.
Судя по всему, Еватл был способным учеником, поскольку от ответил Протагору:
— Действительно, я либо выиграю процесс, либо проиграю его. Если выиграю, решение суда освободит меня от обязанности платить. Если решение суда будет не в мою пользу, значит, я проиграл свой первый процесс и не заплачу в силу нашего договора.
Озадаченный таким оборотом дела, Протагор посвятил этому спору с Еватлом особое сочинение «Тяжба о плате». К сожалению, оно, как и большая часть написанного Протагором, не дошло до нас. Тем не менее нужно отдать должное Протагору, сразу почувствовавшему за простым судебным казусом проблему, заслуживавшую специального исследования” [17, с. 268].
И далее он показывает важность этого самого знаменитого софистического парадокса: “Немецкий философ Г. В. Лейбниц, сам юрист по образованию, также отнесся к этому спору всерьез. В своей докторской диссертации «Исследование о запутанных казусах в праве» он пытался показать, что все случаи, даже самые запутанные, подобно тяжбе Протагора и Еватла, должны находить правильное разрешение на основе здравого смысла. По мысли Лейбница, Суд должен отказать Протагору за несвоевременностью предъявления иска, но оставить, однако, за ним право потребовать уплаты денег Еватлом позже, а именно после первого выигранного им процесса” [17, с. 268–269].
Решение этой ситуации от самого известного логика и философа таково: “Невозможно выполнить вместе договор в его первоначальной форме и решение суда, каким бы последнее ни было. Договор, несмотря на его невинный внешний вид, внутренне противоречив. Он требует реализации логически невозможного положения: Еватл должен одновременно и уплатить за обучение и вместе с тем не платить” [17, с. 270]. Ну тут все примерно понятно.
Коснемся немного и «Лжеца» — «короля логических парадоксов», по общепринятому мнению. Большинство исследователей связывают его формулировку с именем Евбулида. У мегариков он звучит так: «Если кто-нибудь говорит, что он лжет, то лжет ли он или говорит правду?» Однако мы считаем, что парадокс «Лжец» относится к полемике Демокрита и Протагора. Мы знаем от Диогена Лаэртского, что Демокрит и Протагор были родом из одного города — Абдеры и, что Протагор был учеником Демокрита. Одним из самых известных парадоксальных утверждений Протагора гласило, что «противоречие невозможно», а, следовательно, «все истинно». От Аристотеля мы знаем, что Демокрит был не согласен с этим выводом своего ученика и старался оспорить этот его тезис. Вполне логично будет предположить, что Протагор изобрел этот парадокс в защиту своей позиции. Скорее всего у Протагора он звучал следующим образом: «Является ли истинным утверждение — я лгу — в устах лжеца?» Этот пример опять же показвает нам глубину мысли Протагора! Да и потом, кому же задаваться таким вопросом, как не самому известному софисту, который постоянно слышал в свой адрес обвинения во лжи? По поводу же связи софистов и мегариков у нас нет однозначно подтверждающих это свидетельств. Однако мы точно знаем, что школу мегариков часто характеризовали как школу диалектиков и эристиков. Диалектикой же в смысле искусства отыскания противоречий занимались сначала элеаты, а затем софисты. С одной стороны, учитывая просветительскую деятельность софистов и их постоянные поездки по Элладе, вероятнее предположить, что школа мегариков переняла идеи и методы у них нежели чем у элейцев. С другой стороны, эристиками называли только софистов и мегариков, но никак не элейцев. К тому же доводы софистов и мегариков попадают под классификацию Аристотеля в качестве софизмов, а элейские же у него назывались апориями. Если же мы вспомним любой классический софизм, то никто из нас не воспримет его всерьез, как логическую проблему, а лишь как остроумную шутку! Но можно ли тоже самое сказать про аргументы Зенона? Из этого очевидно, что мегарики были вовсе не сократиками, а софистиками!
Однако, вернемся к нашему профессору А. А. Ивину. Он сообщает нам кое-что важное о софизмах: “Возникновение софизмов обычно связывается с философией софистов (V-IV века до новой эры), которая их обосновывала и оправдывала. Однако софизмы существовали задолго до философов-софистов, а наиболее известные и интересные были сформулированы позднее, в сложившихся под влиянием Сократа философских школах. Термин «софизм» впервые ввел Аристотель. К софизмам им были отнесены и рассуждения собственно софистов, и все те софизмы, которые открывались в других философских школах. Это говорит о том, что софизмы не были изобретением одних софистов, а являлись чем-то обычным для многих школ античной философии. Широкую распространенность софизмов в древней Греции можно понять, только если предположить, что они как-то выражали дух своего времени и являлись одной из особенностей античного стиля мышления” [18, с. 264]. Сразу оговоримся, что парадоксами или софизмами славились вовсе не «многие», а лишь пять философских школ: софистическая, киническая, киренская, мегарская и элидо-эретрийская. Элейская же школа обладала особым статусом и не может быть сюда отнесена. Уже в античности было понятно, что их апории — это головоломки для математиков! «Особенность античного стиля мышления», заключенная в них — это парадоксальность!
По поводу взаимоотношений софизмов и парадоксов отметим здесь лишь один момент. В широком, так сказать этимологическом смысле, парадокс — это высказывание, резко расходящееся с общепринятым мнением. И в этом смысле любой софизм является парадоксом! Приведем же безымянный софизм собственно софистов: «Кто учит кого-нибудь, тот хочет, чтобы ученик его стал мудрым и перестал быть невеждою. Он, значит, хочет, чтобы ученик его стал тем, что он не есть, и перестал быть тем, что он есть теперь. Следовательно, он хочет перевести его из бытия в небытие, то есть уничтожить». Вероятнее всего, что его автором является Горгий, поскольку здесь заметна игра с элейскими идеями. Вывод же, что этот софизм принадлежит софистам мы делаем на том основании, что софистов называли «учителями мудрости». А уж они-то никак не могли не обыграть это с помощью юмора! Известно достоверно, что Горгий глубоко воспринял учение элеатов, а Протагор диалектически синтезировал учения Гераклита и Демокрита. Так что все сходится! Мегарики — софистики! И как можно четко уже видеть из этой важной сравнительной характеристики: софисты демонстрируют нам парадоксы слов, а мегарцы— парадоксы смыслов!
Литература:
- Диоген Лаэртский о жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Ред. и авт. вступ. ст. А. Ф. Лосев; Пер. с древнегреч. М. Л. Гаспарова. — М.: Изд-во «Мысль», 1998. — 572 с.
- Льюис Дж. Г. Античная философия: от Евклида до Прокла / Дж. Г. Льюис. — Мн.: Издательско-коммерческое общество «Галаксиас», 1998. — 224с.
- Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. Кн. 2. 1816–1826. / Г. В. Ф. Гегель. — СПб.: Наука, 1994. — 423 с.
- Виндельбанд В. История древней философии / В. Виндельбанд. — М.: Изд-во «Книга по требованию», 2014. — 416 с.
- Целлер Э. Очерк истории греческой философии / Пер. с нем. С. Л. Франка, примечания М. А. Солоповой. — М.: Изд-во «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. — 352 с.
- Гомперц Т. Греческие мыслители в 2 т. Т. 2 Сократ и сократики. / Т. Гомперц. Пер. с нем. Д. Жуковского и Е. Герцык. Науч. ред. нового изд., коммен., примеч. и предис. А. В. Цыба. — Спб.: «Алетейя», 1999. — 269 с.
- Арним Г. История античной философии / Пер. с нем. и предисл. С. И. Поварнина. Изд. 2-е. — М.: Изд-во ЛКИ, 2007. — 264 с.
- Трубецкой С. Н. Курс истории древней философии / С. Н. Трубецкой. — М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС; Русский Двор, 1997. — 576 с., илл.
- Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон / Худож.-оформитель Б. Ф. Бублик. — М.: ООО «ИздательствоACT»; Харьков: Фолио, 2000. — 846 с.
- Дынник М. А. Очерк истории философии классической Греции / М. А. Дынник. — М.: СОЦЭКГИЗ, 1936. — 272 с.
- Залесский Н. Н. Очерки истории античной философии / Н. Н. Залесский. — Л.: Изд-во Ленинградского у-та, 1975. — 103 с.
- Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии / А. Н. Чанышев. — М.: «Высшая школа», 1981. — 374 с.
- Асмус В. Ф. История античной философии / В. Ф. Асмус. — М.: Изд-во «Высшая школа», 1965. — 320 с.
- Джохадзе Д. В., Джохадзе Н. И. История диалектики: Эпоха античности. / Д. В. Джохадзе, Н. И. Джохадзе. Изд. 2-е. — М.: КомКнига, 2010. — 328 с.
- Богомолов А. С. Диалектический логос: Становление античной диалектики / А. С. Богомолов. — М.: Изд-во «Мысль», 1982. — 263 с.
- Богомолов А. С. Античная философия / А. С. Богомолов. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. — 368 с.
- Ивин А. А. Современная логика / А. А. Ивин. — Фрязино: «Век 2», 2009. — 384 с.
- Ивин А. А. Искусство мыслить правильно / А. А. Ивин. — М.: Проспект, 2016. — 304 с.
