Виктор Астафьев является одним из крупных писателей в русской литературе второй половины XX века.
Самым значительным произведением Астафьева по праву считается (как обозначил его сам автор) повествование в рассказах «Царь-рыба». Сюжетной канвой «Царь-рыбы» стали впечатления писателя от поездки по родному Красноярскому краю. Документально-биографическая основа органично сочетается с лирическими и публицистическими отступлениями от ровного развития сюжета.
Отдельные рассказы («Бойе», «Капля», «У золотой карги», «Рыбак Грохотало», «Царь-рыба», «Летит черное перо», «Уха на Боганиде», «Поминки», «Туруханская лилия», «Сон о белых горах», «Нет мне ответа») из этой книги появились в печати в 1973 году в журнале «Наш современник». Но публикация глав книги шла с большими потерями в тексте, что очень огорчило автора. В. Астафьев потом ещё долго не возвращался к повести, не восстанавливал и не делал новых редакций. Лишь несколько лет спустя книга в полном варианте была опубликована 1977 году. В 1978 году за повествование в рассказах «Царь-рыба» В. П. Астафьев был удостоен Государственной премии СССР.
Следует отметить своеобразие рассказа «Уха на Боганиде», которое является звеном в раздумьях автора о прошлом и настоящем, в раскрытии народных характеров.
Между жителями Боганиды — существуют какие-то особые добрые отношения, прикрываемые грубоватым юмором или вроде бы сердитой воркотней. Традицией в поселке было — с первого бригадного улова «кормить всех ребят без разбору рыбацкой ухой» [10, с. 164]. Автор обстоятельно, описывает каждую подробность, как встречают боганидские ребятишки лодки с грузом, как помогают рыбакам, и те их не то что не прогоняют, а «даже самые лютые, нелюдимые мужики на боганидском миру проникались благодушием, милостивым настроением, возвышающим их в собственных глазах» [10, с. 173], как совершается процесс приготовления ухи. И, наконец, «венец всех дневных свершений и забот — вечерняя трапеза, святая, благостная» [10, с. 183], когда за общим артельным столом рядом с чужими отцами сидят чужие дети и согласно, дружно едят уху из общего котла. Эта картина есть зримое воплощение авторского идеала — единения людей, разумно живущих в сообществе между собой.
Страницы, посвященные ужину за общим столом, — образец изобразительности, они могут украсить любую хрестоматию. Все так плотно, объемно и крупно, что действительно невозможно забыть.
Этот отрывок интересен ещё потому, что здесь писатель своеобразно и по-своему использовал фольклорные жанры — передает много пословиц и поговорок устами артельщиков. Благодаря этому язык произведения становится живее, ярче, лучше понимаешь и характер героев. Так, автор использует пословицы и поговорки различной тематики.
- Оголоде: Дежурный торопил всех, и детей, и рыбаков — «Уж солнышко на ели, а мы все ещё не ели!» [10, с. 178], рыбаки откликались «Гнется с голоду, дрожится с холоду…», «У голодной пташки и зоб на боку…». А как вздыхал бригадир — «На рабочего человека — дело, на голодного — кус» [10, с. 179].
- Приглашение кстолу: Торопя от голода артельщики орали друг другу «Шевелись, шевелись да к ухе подвались!» — поторапливал бригадир» [10, с. 177]. Дежурный кричал на весь берег — «Навались, у кого деньги завелись! Хлебать уху, поминать бабушку глуху!» [10, с. 177]. «Любимая весть — как позовут есть! — устало но складно пошучивали рыбаки». [10, с. 178];
- Об ухе, еде: «Ребе перевар, мясу — недовар!» — учил «истомившихся» ребятишек дежурный.«Эх, и муха не без брюха!», «Поешь парень рыбки, будут ноги прытки!» [10, с. 180] говорит дежурный выливая в миску Тугунка большой кусок рыбы. Артельские мужики подбадривали детей — «Какой человек ни есть, а хочет есть!», «Мельница — водой, а человек силен едой!», «Ешь чира досыта, будешь чирка боевита!», «Дома ешь чего хочешь, а в гостях — что дают!» [10, с. 182].
- Интересны пословицы о водке «Бес хлеба не работать, без вина не плясать», «Пей перед ухой, за ухой, после ухи, уху поминаючи!», «Чай-кофий не по нутру, была бы водка поутру», «Рюмочка — чок, катись в роточок!» [10, с. 183],
- Насытившись бригадир произносит «Добрый повар доктора стоит!», который звучит как благодарность дежурному кашевару. «Брюхо что гора, доплестись бы до двора! — вклинивались в разговор артельщики». [10, с. 184].
Использование пословиц и поговорок героями говорит о внимательном отношении В. Астафьева к народной речи, помогает нам увидеть, как и чем живут жители поселка Боганида.
Также Астафьев показывает в «Ухе на Боганиде», различного рода магические формулы и обряды, в данном случае негативные и вредоносные. Так, многодетная мать, думая о будущем своих семерых детей решает вытравить у себя плод, и с этой целью, по совету «многоопытных плахинских женщин», не только выпивает «черный порох, смешанный с паяльной кислотой»”, но и совершает целый ряд магических действий. Автор подробно описывает их: «Перед тем как пить изгонное зелье, мать зарыла в землю гнилую ногу павшего оленя, положила под порог нитку с иголкой, а приняв питье, полежала на топчане, шепотом повторяя: «Помяни, господи, сыны эдемские во дни Иерусалимовы глаголящие: истощайте до основания его»» [10, с. 197]
Все это привело к тому, что «ребенок, по счету восьмой, из матери ушел», но здоровье ее пошатнулось, она стала болеть, чахнуть и слабеть на глазах. В те моменты, когда ей становилось особенно плохо, она не думала о враче, а «пыталась вспоминать наговоры, шевелила изгрызенными до мяса губами» [10, с. 198]. Для того, чтобы читатели получили представление о тех муках, которые она испытывает, Астафьев передает эти «наговоры», прерывающиеся от боли и страданий: «Утверди и укрепи... как на той сыроматерной земле, нет ни которой болезни, ни ломоты, ни опухоли... О-о-ой! — сотвори, отвори... укрепи жилы, кости, бело тело»..., «На ретивом сердце, на костях ни которой болезни, ни крови, ни раны... как больно-то мне, ой-е-е-о-оой!.. Един архангельский ключ меня... твоя... сохрани, коспоть, сохрани и помилуй, хоросынький ты мо-ой!».., «никакой болезни… ключ един… ни раны, ни ломоты…» [10, с. 198–200].
Данный Астафьевым заговор восходит к оберегу от всех болезней воспроизведенный Леонидом Майковым в «Великорусских заклинаниях». Вот как выглядит он в полном виде: «Господи Боже, благослови! Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь. Как Господь Бог небо и землю, и воду, и звезды, и сыро-матерной земли твердо устроил и крепко укрепил, и как той сыроматерной земли нет не которой болезни, не кровныя раны, не щепоты, не ломоты, не опухоли, так же сотворил Господь меня, раба Божия; и как сотворил Господь, твердо утвердил и крепко укрепил жилы моя и кости моя, и белое тело мое, так же у меня, раба Божия, не было бы на белом тели, на ретивом сердцы, не на костех моих не которой болезни, не крови и не раны, и не щепоты, не ломоты, не опухоли. Един архангельский ключ. Во веки веков, аминь».
Северяне, как отмечает Астафьев, всю «жизнь свою, особенно в тайге, на промысле, обставляют если не таинством, то загадочными, наезжему человеку непонятными обычаями и ритуалами».
Например, участники рыбацкой артели искренне полагают, что всегда необходимо демонстрировать «притворное равнодушие к добыче, иначе сглазить, прозевать можно удачу». При сортировке пойманной рыбы ни в коем случае нельзя наступить или, «не дай Бог, плюнуть на невод — уловистость снасти испортишь».
В сборнике Даля, к «услугам» которого, как мы могли убедиться, Астафьев обращался регулярно, также приведено поверье о том, что «на невод не ступать и не плевать: рыба не будет ловиться» [8, с. 374].
Так же, как и охотники, рыбаки всерьез верят, что нельзя плевать в костер, где бы он ни был разведен: «Доплюесся, губы заболят!».
Запрет плевать в костер не является сугубо охотничьим или рыбацким суеверием. Как отмечает Максимов С. В. — «Коренной русский человек, с малых лет приглядывающийся к родным обычаям и привыкший их почитать, не осмелится залить или плюнуть в огонь, хотя бы он убедился на чужих примерах, что за это не косит на сторону рот и виноватые в этих поступках не чахнут и не сохнут» [6, с. 415].
Все эти суеверья, бормотанье наговоров и заветов, житье по приметам могут показаться смешными и нелепыми для человека со стороны, человека, принадлежащего к городской цивилизации. Но если длительное время находиться бок о бок с северными охотниками и рыболовами, то неизбежно «проникнешься смыслом этой будничной, однообразной жизни», станешь относиться к ней с неподдельным уважением.
По каким-то причинам Астафьев не приводит в “Ухе на Боганиде” собственно рыбацких заговоров, ограничиваясь изложением соответствующих примет и суеверий.
Творчество Виктора Петровича Астафьева всегда было связано с народом. Народность у Астафьева представлена, прежде всего через естественную передачу мировосприятия. Оно проявляется во всём: в теме семьи, коллективных отношений в поселке; в особом образе автора, который олицетворяет народную мудрость.
Это народное миропонимание жизни тесно связано с элементами фольклора: использованием пословиц, поговорок, описанием обрядов, традиций, обычаев, суеверий, заговоров.
Глубоко национальное и народное творчество Астафьева характеризуется удивительно органичным сочетанием оригинальных, присущих только астафьевской манере слов и выражений с меткими, остроумными, бьющими «не в бровь, а в глаз» устойчивыми словесными сочетаниями.
Писатель даёт нам образцы мастерского использования этих единиц, вводя их в текст без изменений или частично перефразируя. Автор передаёт нам своё мироощущение удивительным по художественной выразительности, ёмким, пластичным языком. Устойчивые обороты придают авторской речи живость, меткость, свойственную народной речи, а в речи персонажей выступают как яркое средство языковой и стилистической характеристики. Включённые в авторское повествование, они являются свидетельством глубокой мудрости народа.
Русские пословицы, поговорки, заговоры и другие устойчивые словосочетания и выражения занимают значительное место среди используемых писателем изобразительных средств, прежде всего потому, что в них заложены большие выразительные возможности. Автор передаёт нам своё мироощущение удивительным по художественной выразительности, ёмким, пластичным языком. Устойчивые обороты придают авторской речи живость, меткость, свойственную народной речи, а в речи персонажей выступают как яркое средство языковой и стилистической характеристики.
Литература:
- Астафьев В. П. Повести и рассказы. — М., 1984.
- Белова О. В. Кровь // Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5-ти томах. Т. 2: Д — К (Крошки). — М., 1999. — С. 681.
- Великорусские заклинания. Сборник Л. Н. Майкова. — СПб., 1994. — С. 135.
- Ефименко П. Обереги и подходы // Труды Архангельского статистического комитета за 1865 г. — Архангельск, 1866. — С. 35.
- Кулишер М. И. Очерки сравнительной этнографии и культуры. Изд. 2-е. — М., 2011. — С. 101.
- Максимов С. В. Неведомая сила // Максимов С. В. Куль хлеба. Нечистая, неведомая и крестная сила. — Смоленск, 1995. — С. 415
- Познанский Н. Заговоры. Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул. — М., 1995. — С. 78–79.
- Пословицы, поговорки и прибаутки русского народа: Сборник В. Даля: В 2 т. Т. 2. — СПб., 1997. — С. 216.
- Русские заговоры и заклинания: Материалы фольклорных экспедиций 1953–1993 гг. — М., 1998. — С. 228.
- Хрестоматия по современной русской литературе для старшеклассников и абитуриентов // Астафьев В. Уха на Боганиде. — Екаринбург, 2004.
