Советская власть в деле построения нового государства и формирования человека советской формации не могла обойти вниманием такую важную сферу социальной политики как здравоохранение, положение в которой оставляло желать лучшего. [1, с. 67] Поэтому одной из важнейших социокультурных задач было провозглашено «обеспечение общедоступной бесплатной и квалифицированной лечебной и лекарственной помощи», «борьба с социальными болезнями». [2, с. 430]
Густонаселенное Поволжье являлось одной из самых опасных в эпидемиологическом плане областей как в имперский период [3], так и в первое советское десятилетие. На территории Нижней и Средней Волги был зафиксирован самый высокий уровень смертности населения. [4, с. 7-8] Положение осложнялось темнотой и отсталостью крестьянства, составлявшего абсолютное большинство жителей региона. Поэтому одних мер борьбы с заболеваниями было не достаточно, требовались мероприятия, повышающие общий культурный уровень населения. Эти два направления деятельности составляли основу нэпа в области здравоохранения.
Решение этих задач требовало существенных финансовых вложений со стороны государства. Однако Новая экономическая политика внесла коррективы в порядок финансирования, организацию и развитие системы здравоохранения. [5] В условиях низкой покупательной способности рубля [6], продолжающегося роста инфляции, повсеместного дефицита денежной массы, сложностей с выплатой жалования медицинскому персоналу и с приобретением необходимых для нужд здравотделов товаров на рынке, в мае 1922 года был осуществлен перевод учреждений здравоохранения на местные бюджеты.
Здравоохранение многих губерний, в том числе средневолжских, оказалось в критическом положении. [7] Возможности органов здравоохранения губерний Среднего Поволжья ограничивались нехваткой квалифицированного персонала больниц, топлива и продовольствия, нехваткой медицинских средств, цены на которые в деревенских аптеках устанавливались очень высокие. [8] В 1923 году на пятом Всероссийском съезде Здравотделов было отмечено, что состояние сельской участковой медицины характеризовалось крайней недостаточностью числа врачебных участков, их большим радиусом и площадью. [9] В национальных районах положение было еще тяжелее по причине ограниченности самой медицинской сети. Так, в Пензенской губернии «сеть лечебных учреждений в мордовских и татарских селениях почти совершенно, вплоть до последних лет, отсутствовала, и только за последние годы Губисполкомом открыто некоторое количество лечебных учреждений. В текущем году (1924 год – Л. П.) в мордовских селениях существует 3 больницы, 4 врачебных амбулатории и 6 фельдшерских пунктов, а в татарских – одна лечебная амбулатория». [10]
В 1923 году был издан декрет ВЦИК и СНК РСФСР «Об основах построения нормальной (волостной) организации здравоохранения». [11, с. 15] Декрет предписывал организацию в каждом волостном и районном центре больниц, осуществляющих лечебные и профилактические функции, борьбу с социальными болезнями, охрану материнства и детства и санитарное просвещение населения. [12] Укомплектование больниц Среднего Поволжья в соответствии с требованиями декрета растянулось до конца нэпа.
Результатом перевода медицинских учреждений на местный бюджет стало закрытие больниц, перевод многих из них на положение врачебно-амбулаторных пунктов, сокращение числа коек и медицинского персонала. Жалование медработникам выплачивалось нерегулярно и не полностью, что вызывало отток квалифицированных кадров из села. Так, в 1921 году лишь 28 % врачей работали в деревне, а 72 % – в городе, к 1922 году в городах было сосредоточено уже более 80 % врачей, а число фельдшерских пунктов фактически было равно числу врачебных участков.
Весь медико-санитарный персонал Среднего Поволжья исчислялся 3122 медицинскими работниками по основному и 396 по побочному занятию. Врачей среди них насчитывалось 323 человека, тогда как сельское население Среднего Поволжья составляло 9097, 5 тыс. чел. Медицинская помощь на селе оказывалась, главным образом, фельдшерами и акушерками, их число равнялось 1306 человек. [13, с. 107] Закономерным следствием дефицита медицинского персонала являлся высокий уровень заболеваемости среди сельского населения средневолжских губерний.
Состояние медицинских кадров на селе требовало корректировки государственной политики в кадровом вопросе. В 1925 году вышел декрет «Об обеспечении сельских местностей медицинской помощью и об улучшении материального положения участкового медицинского персонала» [14], обязывающий Наркомздрав укомплектовать сельские медицинские участки врачами. Для привлечения кадров был разработан ряд льготных условий. [14] Результатом такой политики в сельской местности региона стал небольшой количественный рост старшего медицинского персонала, опережавший аналогичные показатели в городе. [15] Однако кадровый прирост наблюдался не во всех губерниях Среднего Поволжья. [16]
Разрыв в размере и характере обеспечения медицинской помощью города и деревни был еще одной проблемой средневолжского здравоохранения. Расход на здравоохранение горожанина в 11,2 раза превышал расход на сельского жителя, без учета дополнительных средств на медицинскую помощь по социальному страхованию, которая в 1927-1928 году составила 45 % всех средств, выделяемых на эту отрасль. [17] Очевиден приоритет финансирования городской медико-санитарной сферы, как на местном, так и на федеральном уровне.
Положение в сфере здравоохранения осложнялось слабым финансированием со стороны государства, сократившимся по сравнению с довоенным временем. В 1924-1925 годах в Самарской губернии оно составило 35 % от довоенных ассигнований. [18] Доля расходов на здравоохранение в местном бюджете Самарской губернии в середине 1920-х годов составляла 7 %. Для сравнения, затраты на образование в названный период были в два с лишним раза больше (16,5 %). [19, 20] Закономерным следствием такого финансирования, вкупе с прочими факторами, отрицательно сказавшимися на состоянии системы советского здравоохранения, был высокий уровень смертности населения.
Сам крестьянский образ жизни с тяжелым физическим трудом являлся благоприятной почвой для возникновения «профессиональных» заболеваний, таких как болезни суставов, костей, мышц, ревматизма и травм. Однообразная и малопитательная пища вызывала болезни органов пищеварения. С первых дней жизни ребенка начинали кормить жёвкой из хлеба или каши. В последующие годы крестьянин питался преимущественно хлебом, картофелем, капустой, в голодные годы в пищу употреблялась лебеда, картофельные очистки. Хлеб с примесями в губерниях Среднего Поволжья выпекали в течение всего послереволюционного десятилетия. [21] Такой рацион нельзя назвать здоровым и полноценным. Статистика показывала, что катаром желудка болели все бедняки и некоторые середняки средневолжских губерний.
Еще земские врачи были единодушны в том, что 25 % заболеваний напрямую связаны с жизненным укладом. Условия жизни в тесных, иногда курных избах с резким перепадом температур, при нарушении гигиенических норм приводили к заболеваниям органов дыхания, кожным, глазным болезням, а пользование общей посудой, одеждой, тесные контакты способствовали их распространению. Так, в селе Мордовская Муромка Пензенской губернии в 1924 году «и старые, и малые» болели глазной трахомой. «Нет такой семьи, где не было бы больного. В селе 500 дворов, 3200 душ населения. Медицинской помощи никакой нет». [22]
Различия в представлениях о природе болезни, жизненном укладе, правильной организации быта у сельского населения и властей проявлялись особенно ярко во время эпидемий, охвативших регион в голодные годы. Важной частью названных различий являлись взгляды на религиозную обрядность, представлявшую опасность в плане распространения болезни, и медицинские мероприятия: госпитализацию и вакцинацию.
Всякую эпидемию крестьянство губерний Среднего Поволжья считало наказанием божьим, борьба с которым грешна и бесполезна. Единственным средством от болезней служили молитвы и церковные обряды. [23, с. 131, 144] Происхождение ряда болезней объяснялось крестьянами следствием естественных причин: простуды, ушиба, «надсады» или «колдовства». [23, с. 128, 129, 135] Для борьбы с такими заболеваниями в народной медицине Среднего Поволжья имелось множество растительных и магических средств, вырабатывавшихся веками, основывавшихся на практическом опыте, образе жизни и единстве с окружающим миром: «служат молебны, наговаривают на камни и угольки и сбрызгивают, т. е. умывают от сглазу такой водой» и проч. [23, с. 131, 129, 135, 144]
Если не помогали испытанные средства народной медицины и методы домашнего лечения, большинство заболевших сельчан обращались не к врачу, а прибегали к помощи знахарей и знахарок. [23, с. 128] Народное целительство аккумулировало в себе многовековой опыт и наблюдательность сельского жителя, но нередко соседствовало с темнотой и невежеством обывателя, что зачастую являлось причинами высокого уровня заболеваемости и смертности сельского населения Среднего Поволжья. [24, с. 51] Именно в период нэпа наметился разрыв связи с традиционной культурой. На смену многовековому опыту стала приходить бессодержательная мистификация. [25] Одной из задач нэпа было приобщение крестьян к лечению методами научной медицины. К мерам пресечения болезней профессиональной медициной крестьяне губерний Среднего Поволжья относились с недоверием, особенно в первые годы нэпа. Однако, убеждаясь в практической пользе медицины, крестьяне постепенно проникались доверием к ней.
В средневолжских губерниях каждый неурожайный год, которых было немало, кроме недоедания и истощения, сопровождался ростом заболеваний среди сельского населения, в их числе: малокровие, цинга, куриная слепота, желудочно-кишечные заболевания, тиф, туберкулёз. Это подтверждается статистическими показателями заболеваемости крестьянства, отражающими постоянство и закономерность болезней в деревне.
И без того непростая санитарно-эпидемиологическая обстановка в стране осложнилась голодом 1921-1922 годов. [26, 27] Голод заставил многих бросить свои хозяйства и искать спасения в других районах. Беженцы способствовали распространению многих заболеваний: сыпного, брюшного, возвратного тифа, холеры, дизентерии, кори, скарлатины. [28] Предупредительную в эпидемиологическом смысле функцию призваны были осуществить положения серии декретов о борьбе с различными заболеваниями: «О мерах борьбы с сыпным и возвратным тифом», [29] «О мерах борьбы с холерой», [30] малярией, о принудительном лечении венерических больных, о борьбе с проказой, туберкулезом и трахомой, борьбе с проституцией. [31, с. 27]
Для борьбы с холерой в уездах средневолжских губерний были созданы чрезвычайные санитарно-диктаторские комиссии, чьи постановления должны были осуществляться «как боевой приказ», [32] что на практике исполнялось не всегда. Голод особенно сказался на развитии эпидемии тифа. [33] В число наиболее пораженных тифом губерний по стране входили Пензенская и Самарская губернии. [34]
Еще одним распространенным в крестьянской среде средневолжских губерний заболеванием была оспа. [35] Оказываемая усилиями советской власти врачебно-санитарная помощь сельскому населению в виде оспенных и противохолерных прививок была недостаточной. В 1923 году на сто тысяч человек населения приходилось 337 вакцинаций и 256 ревакцинаций, главным образом, среди населения центральных районов. В сельской местности прививки проводились редко. [36] Проведение оспопрививания в сельской местности Среднего Поволжья осложнялось дефицитом прививочного материала. [37]
18 октября 1924 года вышло постановление СНК РСФСР, предписывавшее «всем без исключения гражданам, проживающим на территории РСФСР» проходить обязательное оспопрививание «первично в течение первого года жизни и повторно в возрасте от 10 до 11 лет и от 20 до 21 года». [38, с. 97] Расходы по организации массового оспопрививания населения были возложены на Губисполкомы. На претворение постановления в жизнь потребовалось несколько лет. Крестьяне, поначалу настороженно относились к вакцинациям, как к «печати антихриста». Лишь со временем, когда практика показала, что привитые заболевают реже и легче переносят болезнь, а также благодаря разъяснительной работе среди крестьян, польза привития стала признаваться. На практике заболеваемость деревенских жителей оспой сократилась незначительно. В 1924 году на долю сельских жителей приходилось 89,13 % всех случаев заболеваний оспой, в 1925 году – 86 %, в 1926 году – 86,4 %. [39]
Тесное деревенское жилье, общая одежда, посуда, сам характер быта способствовали распространению среди средневолжских крестьян такого страшного заболевания, как сифилис. [40] На протяжении первой половины 1920-х годов число заболевших сифилисом среди сельского населения росло. [41] Помимо фактора распространения заболевания, его рост можно объяснить еще и расширением медицинской помощи в эти годы, масштабным выявлением больных сифилисом, увеличением числа обращений к врачу со стороны крестьянства. [42]
Средневолжским органам здравоохранения совместно с культурно-просветительными учреждениями на пути к искоренению сифилиса, равно как и прочих инфекционных и социальных болезней необходимо было способствовать изменению отношения сельского населения к заболеванию через его санитарное просвещение, улучшение бытовых условий жизни крестьянства.
Распространенной формой привлечения сельской общественности к оздоровительной работе были санкультпоходы, месячники чистоты, санитарные рейды и эстафеты, в ходе которых читались лекции, проводились собрания, активно пропагандировались правила личной гигиены, использовались плакаты, слагались частушки. [43] «2 июля участковый врач Гармус в селе Дурасовке прочел лекцию о сифилисе, которая привлекла всю молодежь обоего пола. … Такие лекции очень желательны в деревне, и пусть врачи почаще их устраивают». [44]
Борьба с грязью и неряшливостью в личном и общественном быту была провозглашена как один из лозунгов культпохода, в котором приняла участие врачебная секция, проводившая медицинское освидетельствование обучавшихся на ликпунктах. Под началом медицинских работников проводились беседы и другого рода мероприятия по пропаганде чистоты и здорового образа жизни. Санитарное просвещение средневолжского населения должно было стать органичной частью культурно-просветительной работы на селе и осуществляться сельскими клубами, избами-читальнями, являвшимися проводниками государственной политики в этом вопросе. [45]
Главполитпросвет совместно с Наркомздравом издал циркуляр «О санпросветработе в избе-читальне», выпускалось методическое пособие по самообразованию избача «Изба-читальня в борьбе за здоровую деревню», в качестве руководящего пособия издавался специальный сборник «Изба-читальня и санитарное просвещение», рассылаемый на места. [46] В план работы избы-читальни входило обязательное устройство «уголков здоровья». В народных домах организовывались тематические лекции, развешивались плакаты, выполняющие профилактические функции.
Результатом просветительной работы среди крестьянского населения стало улучшение санитарного состояния крестьянского жилища. Чаще белились и мылись стены кирпичных (саманных) и деревянных изб, столы покрывались столешниками, клеенками, на окнах появляются занавески. [47] Но традиции патриархального быта в средневолжской деревне были крепки и подобные тенденции не стали повсеместным явлением. [48] Еще одной причиной этого был характер просветработы не всегда эффективной и проводившейся не повсеместно. «На стенах зала все еще красуются самые разнообразные лозунги, напечатанные на желтой бумаге. Они говорят о своевременной сдаче продналога, о сифилисе, голоде, туберкулезе. Некоторые из них бессменно по пять лет висят на стенах». [24, с. 38]
Распространение туберкулеза в годы нэпа носило угрожающий характер. С 1923 года по стране началось плановое противотуберкулезное строительство, однако на положении с заболеванием в деревне это почти не отразилось. Численность медицинских учреждений оставалась недостаточной. В Самаре до 1925 года действовал один тубдиспансер, затем был открыт второй. В Ульяновске до середины 1920-х годов не было ни одного аналогичного медицинского учреждения. Вопрос о борьбе с туберкулезом неоднократно был предметом обсуждения на заседаниях специально организованных туберкулезных съездов.
Как одна из форм профилактики туберкулеза среди населения в период нэпа организовывались «недели» и «трехдневники» борьбы с этим заболеванием. [49] Как мера борьбы с ростом сельской заболеваемости туберкулезом 18 августа 1925 года был принят циркуляр НК Здравоохранения, предусматривавший, что в районах, где имелся тубдиспансер, крестьянскому населению должна оказываться медицинская помощь наравне с рабочими. [50] Некоторые участковые больницы с достаточным числом врачей должны были взять на себя обслуживание больных близлежащих селений. [50] На 1 января 1927 года в Самарской губернии действовало уже 6 тубдиспансеров. [51]
Во второй половине 1920-х годов в Среднем Поволжье в результате стабилизации экономической ситуации в стране, а также реализации конкретных мер стала наблюдаться положительная динамика в области здравоохранения. На заседании Самарского губисполкома за 1927 год подчеркивалось: «за текущий год сеть лечебно-медицинских учреждений в губернии укрепилась (число коек в больницах увеличилось на 217, возросли расходы на одну койку до 655 рублей в год вместо 532 рублей в прошлом году), улучшилось на 30 % снабжение больниц и амбулаторий медикаментами». [52]
Однако сельская местность продолжала испытывать дефицит в медицинском обслуживании. [53] Так, 64 % больничных коек, обслуживавших 13 % населения Самарской губернии, было сосредоточено в городах, а на долю сельской местности, где проживало 87 % населения, приходилось 36 % больничных коек. На одну больничную койку в городе Самаре приходилось 135 человек, в уездных городах и промышленных пунктах – 158, в сельской местности – 1982 человека. Потребность населения в стационарной медицинской помощи по Самарской губернии удовлетворялось на 64 % от нормы Наркомздрава (1 стационар на участок с населением 8-11 тыс. чел., площадью 314 кв. верст, радиусом 10 верст).
Положение здравоохранения в деревнях Среднего Поволжья продолжало осложняться низким культурным уровнем сельского населения. 12 июля 1927 года Пензенский ГИК, отметив «значительные достижения в деле хозяйственного и культурного строительства по сравнению с предыдущим годом», констатировал «общую и культурно-экономическую отсталость губернии», «в области здравоохранения Пензенская губерния, в особенности сельские местности, находится благодаря низкому культурному уровню населения, в частности, мордвы, где сильно развито знахарство и нет доверия к врачу, в весьма неблагоприятных условиях». [54]
Вместе с тем, крестьяне принимали посильное участие в расширении сети местного здравоохранения, что свидетельствовало о повышении доверия к медицине. В 1928 году в Средне-Волжском крае на их средства было построено 200 больниц, содержалось 250 фельдшерских пунктов. [55] На нужды больниц осуществлялись сборы хлеба, денег, подвоз дров, воды. Крестьянами производился ремонт. Такая поддержка осуществлялась через комитеты крестьянской взаимопомощи, постановления сельских сходов, кооперативы.
Одним из главных показателей эффективности политики в области здравоохранения является уровень заболеваемости населения. Заболеваемость к концу 1920-х годов в городах исследуемых губерний сократилась на 15 %, а в селах возросла на 19 %. Причиной этого явилось активное выявление в сельской местности больных и инфицированных. Несмотря на ряд сложностей, в 1927 году в стране была ликвидирована холера. Однако проблема массовости инфекционных заболеваний продолжала оставаться актуальной [56]: уровень заболеваемости в Среднем Поволжье был выше, чем средний по РСФСР. [57] Ульяновская губерния в нэповский период являлась одной из самых неблагополучных по уровню заболеваемости острыми инфекционными заболеваниями.
В 1929 году ЦК ВКП(б) принял постановление «О медицинском обслуживании рабочих и крестьян». Оно требовало перестройки работы Наркомздрава на основе проведения четкой классовой пролетарской линии. Для этого главное внимание предписывалось уделять улучшению лечебной и профилактической помощи промышленным центрам, особенно основным индустриальным районам, в первую очередь оказывать медицинскую помощь застрахованным гражданам. [58] Такой подход не решал проблемы состояния здравоохранения в целом, а лишь усугублял положение в регионе. Законодательное закрепление приоритета города не только увеличило существующий разрыв между ним и деревней, но и подчеркивало неравенство граждан в обеспечении права на медицинское и санитарное обслуживание.
Основным результатом политики местных органов власти в области здравоохранения явилась стабилизация эпидемиологической ситуации в регионе. В 1920-е годы произошли определенные положительные изменения в массовом сознании, привычках и взглядах крестьянства Среднего Поволжья, что явилось основным влиянием нэпа на социокультурный облик сельского населения региона. Под воздействием культурно-просветительной работы на селе постепенно трансформировалась традиционная культура населения.
С середины 1920-х годов, когда борьба с голодом и эпидемиями постепенно теряла свою остроту, со стороны государства и местных органов стало уделяться более пристальное внимание проблеме организации быта крестьянского населения. Была проведена работа по фактически принудительному подъему культурного уровня населения. В результате государственной политики по внедрению элементарных медицинских знаний в крестьянской среде повысился уровень санитарной культуры, общей культуры быта, возросло доверие к медицинским учреждениям и персоналу, вырос их авторитет.
Однако многовековые традиции крестьянского врачевания были устойчивыми, поэтому сельские жители продолжали прибегать к помощи знахарей. Осознание того, что обыденные лечебные знания не могут конкурировать с медицинскими, заменять их, а призваны, не противореча, дополнять, приходило постепенно.
Литература
1. Потулов Б. М. В. И. Ленин и охрана здоровья советского народа. – М.: Медицина, 1980. – 455 с.
2. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 3. – М.: Политиздат, 1984. – 493 с.
3. Лихачев В. Всеподданнейший отчет и санитарное описание мест Поволжья. – С-Пб., 1898.
4. Статистический справочник. Вып. 1. Население и землевладения России. – С-Пб, 1906.
5. ГАПО. Ф. Р – 85. Оп. 1. Д. 200. Л. 58, 61; ГАРФ. Ф. – 482. Оп. 15. Д. 199. Л. 3, 8.
6. ГАРФ. Ф. – 130. Оп. 5. Д. 955. Л. 116; ГАПО. Ф. Р – 85. Оп. 1. Д. 400. Л. 2.
7. Бюллетень Наркомздрава. 1923. № 1.
8. Новая деревня. Пенза.1924. 8 июня. №27. – С. 4.
9. Лечебное дело в РСФСР. – М., 1924. – С. 111.
10. ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 1085. Л. 77.
11. Виноградов Н. А. Здравоохранение в период перехода на мирную работу по восстановлению народного хозяйства (1921-1925 гг.). – М.: Медгиз, 1954. – 32 с.
12. ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 226. Л. 10.
13. Фёдорова Н. А. Сельское население Среднего Поволжья накануне коллективизации (опыт соц.-демографич. изучения). – Казань: изд-во Казан. ун-та, 1990. – 133 с.
14. Социальное обеспечение. 1932. № 1. – С. 17.
15. ГАУО. Ф. Р – 108. Оп. 4. Д. 17. Л. 44; Там же. Оп. 3. Д. 18. Л. 98.
16. Пять лет советской медицины: сб. ст. – Пг.: тип. им. Гутенберга, 1923. – С. 139; ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 1085. Л. 14.;
17. РГАСПИ. Ф. – 17. Оп. 85. Д. 136. Л. 15-16; См. также: Вопросы здравоохранения. 1929. № 6. – С. 5; То же № 2. – С. 11; То же. № 12. – С. 50.
18. ГАСО. Ф. Р – 749. Оп. 1. Д. 15. Л. 37 - 38; СОГАСПИ. Ф. – 1. Оп. 1. Д. 1704. Л. 70.
19. ГАСО. Ф. Р – 244. Оп. 1. Д. 115. Л. 47.
20. ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 1229. Л. 15.
21. РГАЭ. Ф. – 396. Оп. 3. Д. 467. Л. 75; См. также: ПГКМ. Ф. IV-2. Н/А № 88. Л. 7, 19.
22. Новая деревня. Пенза. 1924. 15 июня. № 29. – С. 6.
23. ПГКМ. Ф. IV-2. Н/А № 88.
24. Голубых М. Очерки глухой деревни. – М.-Л.: Госиздат, 1926. – 124 с.
25. Соколов – Микитов И. С. Былицы (Рассказы). – М.: Огонек, 1925 – 40 с.; Новая деревня. Пенза. 1924. 15 мая. № 20. – С. 2.
26. ГАРФ. Ф. – 1064. Оп. 2. Д. 44. Л. 60, 61, 63; РГАСПИ. Ф. – 17. Оп. 60. Д. 349. Л. 65; См. также: Голубых М. Указ. соч. – М.-Л., 1926. – С. 47.
27. ГАРФ. Ф. Р – 1235. Оп. 99. Д. 79. Л. 6; Там же. Ф. – 482. Оп. 4. Д. 341. Л. 4, 286; Там же. Д. 428. Л. 116,117; Там же. Д. 221. Л. 2-3; Д. 335. Л. 9; Ингулов С. Голод в цифрах. – М., 1922. – С. 14; ГАПО. Ф. Р – 85. Оп. 1. Д. 399. Л. 24.
28. ГАРФ. Ф. – 1064. Оп. 3. Д. 39. Л. 36.
29. Известия ВЦИК. 24 декабря 1921 года. № 290.
30. Там же. 5 мая 1922 года. № 98.
31. Кузьмин М. К. Лекции по истории советской медицины. Лекция 1. // Советская медицина в период строительства социализма и коммунизма (1917-1967гг.). – М., 1969.
32. ГАПО. Ф. Р – 85. Оп. 1. Д. 399. Л. 49.
33. ГАРФ. Ф. – 482. Оп. 4. Д. 341. Л. 4, 286; Д. 115. Л. 8.
34. Там же. Д. 115. Л. 8, 16; Д. 335. Л. 1-4; Д. 317. Л. 10; РГАСПИ. Ф. Р – 17. Оп. 60. Д.349. Л. 65.
35. ГАРФ. Ф. – 482. Оп. 4. Д. 10. Л. 4.
36. Там же. Д. 23. Л. 163.
37. ГАПО. Ф. Р – 85. Оп. 1. Д. 403. Л. 6.
38. Постановления КПСС и Советского правительства об охране здоровья народа. – М., 1958.
39. Статистические материалы по состоянию народного здравия и организации медицинской помощи в СССР за 1913 -1923 гг., – М., 1926. – С. 18 -19; Статистический обзор состояния здравоохранения и заболеваемости заразными болезнями РСФСР в 1926 г. – М., 1928. – С. 38; ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 1085. Л. 19.
40. Московский медицинский журнал. 1922. № 5-6. – С. 75; Шостак Я. Е. Материалы по изучению санитарного состояния Симбирской (Ульяновской) губернии в связи с экономическим благосостоянием. – Ульяновск: изд-е губисполкома, 1925. – С. 73.
41. Залкинд А. Б. Половой вопрос в условиях советской общественности: сб. ст. – Л.: Госиздат, 1926. – С. 16; ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 1085. Л. 14, 41.
42. ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 1085. Л. 70, 73
43. Клуб и революция. 1929. № 1. – С. 34.
44. Новая деревня. Пенза. 1924. 24 июля. № 39. – С. 5.
45. ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 226. Л. 10, 11.
46. РГАСПИ. Ф. – 17. Оп. 85. Д. 26. Л. 55 -56.
47. ГАПО. Ф. Р – 85. Оп. 1. Д. 400. Л. 8; См. также: ПГКМ. Ф. IV-2. Н/А № 88. Л. 25, 32, 125.
48. Новая деревня. Пенза.1924. 20 апреля. №15. – С. 2; ГАПО. Ф. Р – 2835. Оп. 1. Д. 12. Л. 7; ГАПО. Ф. Р – 85. Оп. 1. Д. 400. Л. 24, 56, 8, 14.
49. РГАСПИ. Ф. – 17. Оп. 84. Д. 816. Л. 57.
50. Туберкулёз и борьба с ним. – М., 1926. – С. 334 -335; Бюллетень Наркомздрава. 1925. № 16.
51. СОГАСПИ. Ф. – 1. Оп. 1. Д. 2696. Л. 105; Туберкулез и борьба с ним. – М., 1926. – С. 334 -335; Бюллетень Наркомздрава. 1925. №16.
52. ГАСО. Ф. Р – 81. Оп. 1. Д. 98. Л. 385.
53. СОГАСПИ. Ф. – 1. Оп. 1. Д. 2696. Л. 96-97.
54. ГАРФ. Ф. А – 2306. Оп. 69. Д. 1085. Л. 4, 14.
55. Вопросы здравоохранения. 1929. № 3, 4, 6.
56. Постановления IV Пленума самарского Губернского исполкома Советов 26-28 марта 1928 год. – Самара, 1928. – С. 19-20; Вопросы здравоохранения. 1929. № 3, 4, 6.
57. ГАРФ. Ф. А – 482. Оп. 10. Д. 1014. Л. 8-9.
58. Правда. 1929. 23 декабря; Московский медицинский журнал. 1930 № 1, 4.
