Статья посвящена проблеме становления новой антропологической модели, изменяющей человеческую размерность, преодолевающей трагическую раздвоенность человека. Автор выделяет три принципа, которые должны лежать в основании новой антропологии: сложность, синергия и холархия.
Ключевые слова: природа, синергетика, синергия, сложность, фрактал, холархия, человек.
Современная западная культура утратила простые отношения с вещами. Постиндустриальное общество существует под «знаменами» сложности, нестабильности и риска. Нельзя сказать, что риск и ощущение опасности являются для человека чем-то новым, в той или иной степени они сопровождают человечество на протяжении всего его существования. Вместе с тем новые риски становятся перманентными, вынужденными и неотвратимыми. Страх перед неопределенностью будущего, необходимость «вписаться» в текучую современность, примириться с идеологией релятивизма формирует человека нового типа. В рамках возникновения онтологии сложности необходимо доопределение бытия человека в контексте изменившейся человекомерности.
Человек является одной из вечных проблем религиозного, философского, а затем и научного знания. Этот интерес человека к самому себе вполне объясним, так же как и первые попытки концептуально обозначить границы человеческого бытия, снять противопоставление между «сложным» многообразием человеческих проявлений и потребностью найти «простое», общезначимое выражение его сущности.
В философии Древнего Востока человек выступает в качестве целостности, органично включенной в ритмику вечно повторяющихся процессов интеграции и дезинтеграции, смерти и рождения. В греческой философии с исходной интуицией по отношению к человеку мы встречаемся в рамках дионисийско-орфических течений, для которых характерно дуальное рассмотрение человека. Мистический опыт и оргиастическая практика сформировали представления о сложной человеческой природе, двух противоположных началах в человеке — смертном и бессмертном.
Следующим этапом становления антропологической модели человека является философия Платона. «Человеческое» Платон, как известно, связывал с бессмертным и вечным миром идей. Здесь оказывается, что «человеческое» — это не только некоторое качество, но и место. Кроме того, здесь оказывает свое влияние и мотив поиска этого места, мотив возращения. Эти идеи продолжают активно развиваться в рамках неоплатонизма, который сближает антропоцентризм платонизма с христианским теоцентризмом. Становление и развитие христианского дискурса, сохранив двойственную природу человека, перенесло акценты в понимании человека в сферу трансцендентного. Будущие отличия Западного и Восточного христианского дискурса о человеке связаны с отношением к этой трансцендентной сфере. Западное христианство подчеркивает юридическую причастность человека к миру горнему, в то время как христианство Восточное указывает на иррациональную, мистическую природу этого явления.
В философии Аристотеля человек выступает как «политическое животное». По мысли Аристотеля, если бы природа человека была проста, то однообразная деятельность была бы ему наиболее приятной. Всё что обладает сложностью, по мысли Аристотеля, несовершенно, а значит, неизбежно должно пребывать в движении («испорченный человек есть самый изменчивый» [1, с. 220]). Человек постоянно испытывает иррациональнее «давление» сложности в разнообразных формах её проявления. Следуя мысли Аристотеля, можно сказать, что человек вынужден развиваться вследствие своего несовершенства — сложности. С другой стороны, отвечая на «вызовы» сложности (вызовы своей несовершенной природы) человек на всех уровнях своего бытия вынужден посредством упрощения действительности всякий раз её преодолевать.
Эпоха Возрождения сместила акценты в понимании человека, эстетизировав античное понимание человека и совместив его с христианским представлениями. Новое время в рамках картезианского дуализма еще в большей степени углубило эту онтологическую «разорванность» человека. Человеческое бытие оказалось двойственным, фрагментарным, а его телесная природа отчуждалась от его разума. Отсюда, как известно, вытекал монологичный характер классической науки в целом.
Основной пафос этих далеко не полных интенций состоит в том, что человек последовательно углублял свою сложность, фрагментарность, редуцируя «человеческое» к деятельному, рациональному началам. Человек отказывался от своей цельной, «простой» природы. Это обусловило экологический кризис как в сфере природы, так и в сфере духа. Осознание пагубных последствий такого разделения явилось побудительным мотивом построения модели новой антропологии, основанной на повышенном внимании к ценностно-целевым структурам и осознанию того, что целое — больше простой суммы своих частей. Поиск всеобщего, универсального синтеза в понимании человеческого бытия ныне определяется синергетикой, выражающей вектор развития не только науки, но и философии.
При всем многообразии подходов и определений, центральным онтологическим принципом синергетики является пафос «возращения» к простой природе — «естественному», где природа представляет собой единство антропологических и гносеологических характеристик, а «естественное» — непротиворечивое единство противоположностей. Наиболее адекватное понимание природы для синергетики должно выглядеть так: «сущностная основа, от которой зависит человек и порождением которой он выступает» [2, с. 106]. Простота природы выражается в наличии её простых инвариантных законов существования сложных саморазвивающихся систем. Необходимость поиска такого рода закономерностей обуславливает поиск простых размерностей в которые оказывается упакована сложная природа.
«Ответы природы» ученый по-прежнему записывает с использованием базовых принципов логики, что составляет основу логической простоты научного знания. При этом упрощение логических основ и сферы применимости научного знания сопровождается ростом их синтаксической сложности, зависимостью от теоретического языка науки. То, что в одном познавательном «масштабе» оказывается сложным, случайным и непредсказуемым, в другом — является простым, необходимым и вполне предсказуемым. [3 ,c. 90]
В рамках постнеклассической рациональности для объяснения принципов функционирования и структуры нелинейных систем используются самоподобные структуры, которые называются фракталы. Математики структуры многих природных объектов считали избыточно сложными, называли «патологическими» структурами и долгое время не обращали на них никакого внимания. Обнаружение масштабной инвариантности природных объектов позволило на качественно ином уровне вернуться к идее «простой» природы.
Понятие «фрактал» введено математиком Б. Мандельбротом для обозначения множества с дробной размерностью. Действительно, с помощью правильных фигур евклидовой геометрии невозможно описать формы повсеместно окружающих нас предметов. Облака, кора дерева, молния и береговая линия долгое время были недоступными для математики в силу своих изгибов и неровностей. Многообразные формы природы при беглом взгляде избегают соответствовать представлениям классической геометрии о порядке в природе. Оказалось, что морфология того, что на первый взгляд кажется бесформенным подчиняется определенному порядку. Более того, при всей видимой сложности природных объектов, наблюдается их масштабная инвариантность. Сложность в таком случае определяется нашей неспособностью познать, выделить этот самый инвариант в рамках соответствующего масштаба.
Понятие фрактал фиксирует переходное состояние становящейся системы, характеризующееся хаотичностью, нестабильностью, постепенно эволюционирующее к устойчивости и упорядоченности. Для фрактала увеличение масштаба не ведёт к упрощению структуры, то есть на всех масштабных уровнях мы увидим одинаково сложную картину. Учитывая масштабную инвариатность фрактала можно предположить, что принцип простоты (собственно как и идеи поиска единства научного знания) в рамках эмпирического уровня современного научного познания никуда не исчезает. Фрактальные объекты демонстрируют нам новое и весьма интересное сочетание простоты и сложности.
Какое место в этих фрактальных структурах и сложных системах занимает сам человек? Здесь имеет место проблема соотношения «разумной» и «неразумной» природы, рассмотренная Л. В. Денисовой. С одной стороны, с точки зрения синергетики оказывается, что человек — это продукт неразумной природы, с другой — человек созидает разумную природу, познающую и контролирующую неразумную. Это позволяет Л. В. Денисовой различать два типа метафизики: иррантатуралистичекий, отстаивающий приоритет неразумной природы и обосновывающий зависимость человека от нее и ранатуралистический, отдающий предпочтение разумной природе и пытающийся обосновать необходимость её преобладания над всей активностью человека [2, с. 239]. Идеи природного единства получают продолжение в категориях синергетической онтологии и конкретизируют становящуюся модель синергетической антропологии.
Развитие синергетики привлекло внимание к феномену синергизма, который является одним из ключевых особенностей синергетического знания и самоорганизации. Идея синергизма в синергетике дополняется представлениями о хаосе, нестабильности, нелинейности и спонтанности, которая, по словам Н. М. Урманцева, представляет собой: «протест против односторонности мира, утверждении нелинейности мышления» [5, с. 28]. В синергетике сущность спонтанности проявляется через представления об аттракторе, через диалектику категорий действительности и возможности, случайности и необходимости.
В ситуации онтологической и интенциональной неопределенности объектом исследования становятся уникальные, открытые, саморазвивающиеся системы. Человек так же может быть назван саморазвивающейся системой, которая постоянно обменивается со средой энергией, информацией. И здесь нет редукции, а есть попытка найти новую размерность, построить человекомерную онтологию, в которой человек является как частью, так и последовательным выразителем природного единства. В этом отношении человек, его структурная организация, должна быть осмыслена в новых терминах. Наиболее адекватными принципами по нашему мнению, являются: синергия, сложность и холархия.
Порядки сложности оказываются предметом изучения разных наук, но при этом представления об интегральной сложности ускользают от исследователя. В условиях поиска новых размерностей человек должен овладеть «сложным мышлением». Сложное мышление характеризуется тем, что оно имеет междисциплинарную природу, не скованно представлениями об отдельном взятом «порядке сложности». «Сложное мышление» оказывается таксономичным, с одной стороны, и определенным образом настроенным на обнаружение иерархии этих порядков — с другой [4, c. 96].
Сложность предполагает вариативность своего описания и многообразие степеней свободы. На основании этого возможно допустить, что поведение человека — это, в какой-то мере, проникновение в сложность бытия мира и один из способов его выражения. Мир сложен, поэтому многообразен, что делает человека абсолютно свободным в своём выборе. Любой моральный выбор представляет собой фикцию, просто один из возможных вариантов сложного бытия, развития событий. «Сложное мышление» и в таком случае не предлагает нам положительной жизненной программы, выступая как мышление скептическое, этически релятивистское. Одной из задач метафизики сложности является преодоление обнаруженной антиномии «сложного мышления» [4, с. 96-97].
Синергия указывает на динамическую природу человека, в то время как холархия подчеркивает его структурные особенности. Идея синергизма четко прослеживается на примере ключевых течений философии Древнего Востока. Такого рода идею мы так же встречаем у Аристотеля в замечаниях о том, что целое — всегда больше простой суммы своих частей. Идея синергизма особую роль занимает в контексте мистической традиции Восточного христианского дискурса (исихазм). В отечественной философии, философию синергии развивает С. С. Хоружий, противопоставляя ей традиционную метафизику всеединства [6, с. 8]. В этом смысле аналогия между синергетикой и синергийной парадигмой обладает определенной эвристической силой. В синергетике, синергизм — это возможность кооперативного, комбинированного взаимодействия частей целого, когда в итоге результат их взаимодействия оказывается не сводимым к простой сумме взаимодействий частей. Синергизм предполагает более гибкую иерархию соотношения частей в целом. Эффект синергии предполагает соразмерность внутренней структуры системы и условий её бытия (как внешних, так и внутренних).
В целом, феномен синергии имеет телеологическую сущность и связан с тем, что целое существует в контексте цели своего существования, а части отражают в себе всё целое. В синергетике это получило название холархии. Холархия — иерархия целостностей, выступает в качестве наиболее адекватного способа описания той или иной системы. Система в таком случае теряет свои ассоциации с механицизмом и строгим детерминизмом. С одной стороны, оно отражает становление и развитие системы в устремлении к целостности более высокого, с точки зрения организации, порядка, а с другой — учитывает данность системы в контексте ещё большей целостности.
В условиях всё возрастающего давления социокультурной сложности человек погружается в состояние беспрецедентной хронической тревоги. Отказ от целостного представления о собственном бытии видится как возможность, с одной стороны, преодолеть это тревожное состояние, а, с другой — вписаться в социокультурную сложность. Принцип сложности указывает на изменившиеся представления о размерности человека. Принципы холархии и синергии требуют учитывать в контексте какой целостности человек находится. Здесь имеется ввиду не только внешняя среда, но и особое ментальное пространство человека — ценности и нормы, которыми человек руководствуется. Объект познания и вся познавательная традиция начинает «говорить» устами человека не просто как познающего разума, но и как целостного, нравственно-этического существа. Целостность начинает определяться целями, а цели бытия человека определенным образом выстраивают его целостность. В этом отношении вопрошание к бытию всякий раз оказывается вопрошанием к самому себе, к своей трагической раздвоенности или же к природной целостности.
Литература:
- Аристотель. Никомахова этика / Аристотель. Сочинения: В 4-х т. — М.: Мысль, 1984. — Т. 4. — 830 с.
- Денисова Л. В. Догматичекое основание метафизических систем. — Омск: Юридический институт МВД России, 1999. 243 с.
- Ополев П. В. Логический принцип простоты в науках о сложности // Вестник Омского университета. — 2014. — № 4. — С. 87-90.
- Ополев П. В. Метафизика сложности и сложного мышления // Омский научный вестник. — 2014. — № 1(125). — С. 96-99.
- Урманцев Н. М. Самоорганизация и свобода человека // Вестник ТГПУ. Выпуск 7 (58). Серия: Гуманитарные науки. — 2006. — № 7 (58). — С. 26-32.
- Хоружий С. С. После перерыва. Пути русской философии. — СПб. : Алетейя, 1994. 445 с.
