Добросовестность — одна из важнейших гражданско-правовых категорий, известная ещё со времён Древнего Рима [2, с. 131–132].
Повышенный интерес к понятию добросовестности обусловливается многозначностью термина «добросовестность», многоаспектностью обозначаемой им юридической категории. Так, в гражданско-правовой науке получили распространение исследования соотношения добросовестности с иными философскими и гражданско-правовыми категориями, рассмотрение добросовестности в качестве принципа, предела осуществления гражданских прав, презумпции, оценочного понятия, различение добросовестности в объективном и субъективном аспектах.
Значимым событием последних лет стало то обстоятельство, что ст. 1 Федерального закона от 30 декабря 2012 г. № 302-Ф3 «О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (ст. 1), вступившей в силу с 1 марта 2013 г. (ч. 1 ст. 2), добросовестность прямо закреплена как основное начало российского гражданского законодательства (п. 3 ст. 1 ГК РФ).
Тем не менее, в условиях современной цивилистики нет оснований говорить о единстве в понимании категории добросовестности, тем более, что некоторые из перечисленных характеристик добросовестности нередко и вовсе рассматриваются в качестве взаимоисключающих.
Традиционным среди цивилистов стало философско-правовое осмысление добросовестности в качестве прежде всего морально-нравственной, этической категории [3, с. 47].
Заслуживает внимания в связи с этим классификация подходов к пониманию категории добросовестности, поддерживаемая, в частности, А. Я. Рыженковым. Автор выделяет лингвистическое (общесоциальное) «понимание добросовестности, опирающееся на грамматическую интерпретацию и морально-этические начала», и «формально-юридическое представление о добросовестности», основанное на законодательстве, доктрине и правоприменении, обращая при этом внимание на взаимодополняющее значение данных подходов [10, с. 69–70].
Рассуждая о «двойственном значении» добросовестности, Г. В. Вердиян отмечает следующее: «когда категория добросовестности выступает как объективная категория, её связь с моралью и нравственностью неоспорима, однако же, эта связь менее заметна в сущности субъективного понятия добросовестности» [3, с. 47].
Отдельного внимания заслуживает в связи с этим вопрос о понятии добросовестности в свете защиты прав добросовестного приобретателя.
Так, например, ещё Л. И. Петражицкий, возражавший в данном случае против рассмотрения добросовестности в качестве нравственной величины и даже предлагавший отказаться от термина «добросовестность», настаивал на таком цивилистическом наполнении данного понятия, которое бы сводилось к незнанию (извинительному заблуждению) субъекта — добросовестного владельца [8, с. 204] (приобретателя) имущества — об определённых обстоятельствах, связанных с незаконностью владения. В качестве извинительного заблуждения критерий добросовестности характеризовал, в частности, и Г. Н. Амфитеатров, однако при этом связывал добросовестность с категорией вины [1, с. 7].
Понятие добросовестного приобретателя также получило закрепление ещё в Древнем Риме, однако в нормах римского права добросовестность владельца — приобретателя имущества не определяла невозможность виндикации данного имущества в пользу невладеющего собственника. Иными словами, виндикация не ставилась в зависимость от добросовестности приобретателя. За виндикацией такого характера в цивилистике закрепился термин «неограниченная» или «абсолютная» [1, с. 6] Добросовестность владельца имела значение, однако определяла лишь такие аспекты его правового положения, с одной стороны, как степень его ответственности за вещь и её состояние, ограниченной промежутком времени с момента предъявления виндикационного иска, а также необходимость возвращения собственнику лишь наличных плодов, принесённых вещью, без учёта плодов потреблённых. С другой стороны, в пользу добросовестного владельца собственником возмещались не только безусловно необходимые, но и «полезные» издержки, понесённые на вещь, а в отношении иных затрат на вещь, произведённых добросовестным владельцем «для удовольствия» или составляющих предмет роскоши, такому владельцу предоставлялось право отделения соответствующих вложений в той мере, в какой это возможно без вреда для вещи [9, с. 125–127].
В современном российском законодательстве, в силу положений пунктов 1 и 2 статьи 302 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ), имущество может быть истребовано у добросовестного приобретателя в случае возмездности его приобретения лишь при условии, что имущество утеряно собственником или лицом, которому имущество было передано собственником во владение, либо похищено у того или другого, либо выбыло из их владения иным путем помимо их воли. Добросовестным признаётся приобретатель, который «не знал и не мог знать» о том, что имущество приобретено у лица, которое не имело право его отчуждать (п. 1 ст. 302 ГК РФ). Таким образом, законодателем сформулирован субъективный формально-юридический критерий добросовестности приобретателя, основанный на незнании данного субъекта или его неспособности знать о факте приобретения имущества у так называемого «неуправомоченного отчуждателя» [4, с. 467].
Данное обстоятельство послужило основанием для выводов о противопоставлении категории добросовестности и «добросовестности» приобретателя в смысле ст. 302 ГК РФ, о вторичном, условном характере термина «добросовестный приобретатель», об отсутствии у него самостоятельного правового значения. По мнению А. А. Маковской, «его можно без всякого ущерба для смысла и содержания положений этой статьи исключить из ее текста» [5].
Между тем, как представляется, ошибочность данного направления научной мысли демонстрирует в том числе и современная правоприменительная практика.
На сегодняшний день ряд прецедентов свидетельствует о расширительном судебном толковании [8, с. 70] или даже подмене данного критерия, что отчасти обусловлено его абстрактным характером. Верховный Суд Российской Федерации (далее — ВС РФ) в ряде обзоров судебной практики по делам, связанным с истребованием жилых помещений от граждан по искам государственных органов и органов местного самоуправления [6, 7], не просто «заменяет» формулу п. 1 ст. 302 ГК РФ «не знал и не мог знать» на «не знал и не должен был знать», но и формулирует такие критерии добросовестности, содержанием которых является совершение приобретателем имущества определённых активных действий.
Как указывает высший судебный орган, добросовестность приобретателя опровержима доказательством того факта, что «при совершении сделки приобретатель должен был усомниться в праве продавца на отчуждение имущества». Если приобретатель «знал или при проявлении разумной осмотрительности должен был знать о приобретении имущества у лица, не имевшего права его отчуждать», такой приобретатель может быть признан недобросовестным [6, 7]. Причём «разумными и осмотрительными» признаются «действия, свидетельствующие об ознакомлении со сведениями» из Единого государственного реестра прав на недвижимое имущество и сделок с ним (далее — ЕГРП), «подтверждающими право собственности лица, отчуждающего жилое помещение», «выяснение наличия обременений», «непосредственный осмотр жилого помещения» [6, 7], «приобретение его по цене, приближенной к рыночной стоимости» [7]. Иными словами, учитывается «осведомленность приобретателя жилого помещения о наличии записи» в ЕГРП, принятие им перечисленных выше «разумных мер для выяснения правомочий продавца на отчуждение жилого помещения» («была ли проявлена гражданином разумная осмотрительность при заключении сделки, какие меры принимались им для выяснения прав лица, отчуждающего это имущество, и т. д».) [6].
Такая интерпретация, поддерживаемая ВС РФ, даёт весомые основания полагать, что суды выходят за рамки сформулированного в ст. 302 ГК РФ формально-юридического критерия и руководствуются иными представлениями о добросовестном приобретателе, предполагающими не просто его неосведомлённость, а необходимость совершения приобретателем имущества ряда активных действий. Таким образом, фактически речь о придании «добросовестному приобретателю» имеющих юридическое значение характеристик, прямо не предусмотренных законом, однако основанных на категории добросовестности.
Справедливо отмечается, что в любом случае невозможно оторвать содержание добросовестности как юридической категории от её морально-нравственной, этической стороны [10, с. 70]. Так и сформулированный законодателем критерий добросовестности приобретателя не может рассматриваться в отрыве от категории добросовестности, на которой данный критерий основан и представлениями о которой определяется его содержание.
Таким образом, представляется, что основания для абстрагирования от категории добросовестности в свете норм ст. 302 ГК РФ отсутствуют. Иной вывод вряд ли уместен с учётом современных реалий и того ранее упомянутого обстоятельства, что добросовестность прямо введена в гражданское законодательство в качестве одного из его основных начал (п. 3 ст. 1 ГК РФ).
Литература:
1. Амфитеатров Г. Н. Иски собственников о возврате принадлежащего им имущества. — М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1945. — 16 с.
2. Бартошек М. Римское право: понятия, термины, определения / пер. с чешск. — М.: Юрид. лит., 1989. — 448 с.
3. Вердиян Г. В. Понятие, содержание и место категории «добросовестность» в системе правовых понятий гражданского права // Бизнес в законе. Экономико-юридический журнал. — 2011. — № 5. — С. 46–51.
4. Гражданское право: учебник. В 3 т. Т. 1 / С. С. Алексеев, И. З. Аюшеева, А. С. Васильев [и др.]; под общ. ред. С. А. Степанова. — М: Проспект; Екатеринбург: Институт частного права, 2010. — 640 с.
5. Маковская, А. А. Судебная защита прав добросовестного приобретателя // Недвижимость и инвестиции. Правовое регулирование. — 2002. — № 2–3. — URL: http://dpr.ru/journal/journal_9_14.htm (дата обращения: 10.05.2016)
6. Обзор судебной практики по делам, связанным с истребованием жилых помещений от добросовестных приобретателей по искам государственных органов и органов местного самоуправления (утв. Президиумом ВС РФ 1 октября 2014 г.) // СПС «КонсультантПлюс». — 2016.
7. Обзор судебной практики по делам, связанным с истребованием жилых помещений от граждан по искам государственных органов и органов местного самоуправления (утв. Президиумом ВС РФ 25 ноября 2015 г.) // СПС «КонсультантПлюс». — 2016.
8. Петражицкий, Л. И. Права добросовестного владельца на доходы с точки зрения догмы и политики гражданского права. — М.: Статут, 2002. — 426 с.
9. Новицкий, И. Б. Римское право. — Изд. 7-е, стереотипное. — М: ТЕИС, 2002. — 310 с.
10. Рыженков, А. Я. Принцип добросовестности в обновлённом гражданском законодательстве // Пробелы в российском законодательстве. — 2013. — № 3. — С. 68–71.
