«Хронику Воробьиного переулка» (нем. «Die Chronik der Sperlingsgasse») можно рассматривать как в некоторой степени автобиографическое произведение немецкого писателя, представителя поэтического реализма 19 века Вильгельма Раабе. Отметим, что эта повесть принесла автору настоящий писательский успех.
В 1854 году вольнослушатель Берлинского университета Вильгельм Раабе приехал в Берлин, снял комнату в доме № 11 в переулке Шпреегассе и через полгода, потрясенный социальными контрастами прусской столицы, приступил к работе над рукописью. В повести переулок получит название «Шперлингcгассе» — «Воробьиный переулок». Не только потому, что эта маленькая птичка — постоянный и привычный спутник большого и малого города. В калейдоскопе «Хроники» перед читателем предстают судьбы жителей Воробьиного переулка: на первый взгляд ничем не примечательных, — подобно серым воробушкам, — простых, трудолюбивых, большей частью бедных людей, которые, несмотря на жизненные тяготы, нужду и вечные заботы, умеют радоваться новому дню и находят свое счастье в замкнутом мирке мещанского квартала.
Ведущий критик «Фоссише цайтунг» («Газеты Фосса») Л. Рельштаб дал весьма высокую оценку повести, первоначально опубликованной под псевдонимом Якоб Корвинус: EinreizendesBuch, warmwiedieMärzensonne, dieuns überdieBlumenbretterinsFensterschaut, heiterwiederFrühlingshimmel, dochzugleichsinnvollernst, mildmelancholischwieeinHerbstsonnenuntergang[2, с. 432]. — Восхитительная книга — теплая как мартовское солнце, которое светит нам в окно сквозь зелень цветов на подоконнике, радостная как весеннее небо, но в то же время полная серьезных мыслей и умеренно печальная как осенний закат (перевод наш — И. Б.).
С точки зрения жанровой принадлежности «Хронику Воробьиного переулка» принято называть повестью. Правомерным такое определение делают следующие признаки: небольшой объем произведения, отсутствие четкого разграничения между главными и второстепенными персонажами, хроникальные сюжет и композиция, преобладание статических компонентов произведения. В повести в форме дневниковых записей и с помощью приема воспоминаний описываются явления жизни из прошлого и настоящего, свидетелями которых были рассказчик и/или другие герои «Хроники».
На первых страницах повести В. Раабе, говоря словами профессора Вахгольдера, жителя Воробьиного переулка, главного героя «Хроники», ее «автора», особо отмечает: Ich schreibe keinen Roman und kann mich wenig um den schriftstellerischen Kontrapunkt bekümmern; was mir die Vergangenheit gebracht hat, was mir die Gegenwart gibt, will ich hier, in hübsche Rahmen gefaßt, zusammenheften [3, с. 11]. — Я пишу не роман, и меня мало волнует литературный контрапункт; то, что мне принесло прошлое, то, что мне дает настоящее, я хочу скрепить здесь, поместив в красивую рамку(перевод наш — И. Б.). Фраза «Ich schreibe keinen Roman» выполняет смыслообразующую и разъяснительно-пояснительную функции, дает автору неограниченную свободу повествования, позволяет использовать самые разнообразные техники подачи сюжетной информации: от прямого воспроизведения мыслей и чувств персонажей и диалогов до чтения чужого письма. При этом в произведении отсутствует строгость содержания. Автор не заботится о стройности композиции: Ich weile in der Minute und springe über Jahre fort: ich male Bilder und bringe keine Handlung; ich breche ab, ohne den alten Ton ausklingen zu lassen: ich will nicht lehren, sondern ich will vergessen, ich — schreibe keinen Roman! [3, с. 66]. — Язадерживаюсь на одной минуте и перескакиваю через годы; я рисую картины, но не развиваю действие; я прерываю рассказ, прежде чем он успел отзвучать: я не хочу поучать, но хочу забыть; я пишу не роман! (перевод наш — И. Б.). С ручейком сравнивает рассказчик свою летопись: Einem Wässerchen will ich diese Chronik vergleichen<…> [3, с. 20]. Автору важно познакомить читателя с историями обитателей здешних мест: с историями печальными, часто трагическими, сентиментальными, порой забавными. Автору важно показать благородные душевные качества простых людей, их чувство человеческого достоинства, отзывчивость, трудолюбие. Повествование от первого лица придает повести интимный, субъективный и лирический характер. Основной тон повествования — умиротворенный, сердечный, неторопливый, часто юмористический. Благодаря специфическому типу повествования — сказу — создается ощущение живого разговора, «тихой беседы». Этому способствуют, помимо всего прочего, многочисленные синтаксические включения: обращения (Sieh! Beugt! Schaffe weiter! Lass sie sprechen! Horch! Leb wohl!), междометия (Oh, Ach, Pah, Hurra! Bravo! Holla! O je, o je!), а также восклицания (Ehrlicher alter Bursch! Arme, arme Mutter! Welch ein Tag! Wie die Jahre kommen und gehen! O glückliche Kindheit! O wie schön! Himmel!).
Пространственно-временная модель «Хроники» характеризуется четкостью пространственной локализации и размытостью временных рамок и представлена как бы двумя параллельными планами, связанными друг с другом, как правило, лишь рассказчиком и, в нескольких случаях, датой (т. е. совпадают дата дневниковой записи и дата описанных событий, например 2 декабря — день смерти Марии).
Первый план находит выражение в дневнике профессора Вахгольдера, охватывающем конкретный временной отрезок с 15 ноября по 1 мая. Место действия — Воробьиный переулок и его окрестности. Пространственные и временные координаты второго плана, организующие художественный образ воспоминаний, не вполне конкретизированы. Они прерывны и часто выражены имплицитно. Их понимание требует определенное ментальное усилие читателя. Так, например, в следующем отрывке время предельно уплотняется, теряет свойство текучести, становится художественно-зримым: Ich lebe durch kurze Jahre von schmerzlich süßem Glück; ich sehe während dieser Jahre eine feine blondlockige Gestalt lächelnd, wie unser guter Genius, Franz und mich umschweben und ihre schützende Hand ausstrecken über seine leicht auflodernde Wildheit und meine hinbrütende Traurigkeit; — ich sehe bald ein kleines Kind — Elise genannt in den Blättern dieser Chronik — des Abends aus den Armen der Mutter in die des Vaters und aus den Armen des Vaters in die des Freundes übergehen, mit großen, verwunderten Augen zu uns aufschauend — [3, с. 17]. — Я снова проживаю эти короткие годы щемяще-сладкого счастья; на протяжении этих лет я вижу нежный образ с белокурыми локонами, который, как наш добрый ангел-хранитель, с улыбкой кружит надо мной и Францем, протягивая ладони и оберегая его легко вспыхивающую страсть и мою зарождающуюся печаль; — вскоре я вижу маленького ребенка, — прозванного на страницах этой хроники Элизой, — переходящего из рук матери в руки отца, а из рук отца в руки друга и глядящего на нас большими удивленными глазами — (перевод наш — И. Б.). С целью достижения эффекта уплотнения и компактного, но в то же время образного изображения прошлого автор употребляет конструкцию аccusativus cum infinitivo, где глагол sehen стоит в настоящем времени. Сложное предложение делает возможным разнообразие связей и зависимостей между временными, причинно-следственными явлениями действительности. Большую роль играет при этом графическое оформление высказывания, а именно знаки препинания: точка с запятой и тире. Тире выполняет функцию своеобразных временных вех. Создается впечатление «просмотра» кадров из прошлого.
Одним из аспектов художественного своеобразия «Хроники» является наличие несколько типов проблематики. Наряду с социокультурным типом существуют также национальная, философская и идейно-нравственная проблематика. Исторический фон (наполеоновские войны, революция 1848 г., период Реставрации) и признаки романной проблематики (история любви Иоганнеса к Марии, Густава и Элизы, параллель «дядя Вахгольдер и Элиза») играют важную роль, создают содержательное своеобразие и влияют на стилеобразование произведения. В повести имплицитно упоминаются Крымская война 1853–1856 годов («Auf der Ferne liegen blutig dunkel die Donnerwolken des Krieges».), война между Грецией и Турцией 1827–1828 годов («<…> was geht mich die Orientalische Frage an und der General Sabalkanskoi und die Schlacht bei Navarino?!»), эпидемия холеры в середине 18 века («<…>und über die Nähe haben Krankheit, Hunger und Not ihren unheimlichen Schleier gelegt <…>»). Несколько раз автор обращается к теме эмиграционной волны в Америку («<…> sie haben ihn im Jahr Achtzehnhundertundneunundvierzig nach Amerika gejagt<…>»).
В срезе философской проблематики интерес автора направлен на осмысление закономерностей бытия человека, общества и природы, как в онтологическом, так и в гносеологическом аспектах. Например, в записях от 3 декабря можно найти размышления о человеческой жизни: Sieh um dich, Johannes: Verkehrt auf dem grauen Esel «Zeit» sitzend, reitet die Menschheit ihrem Ziele zu. Horch, wie lustig die Schellen und Glöckchen am Sattelschmuck klingen, den Kronen, Tiaren, phrygische Mützen — Männer- und Weiberkappen bilden. Welchem Ziel schleicht das graue Tier entgegen? Ist's das wiedergewonnene Paradies, ist's das Schafott? Die Reiterin kennt es nicht; sie — will es nicht kennen! Das Gesicht dem zurückgelegten Wege, der dunkeln Vergangenheit zugewandt, lauscht sie den Glöckchen, mag das Tier über blumige Friedensauen traben oder durch das Blut der Schlachtfelder waten sie lauscht und träumt! Ja, sie träumt. Ein Traum ist das Leben der Menschheit, ein Traum ist das Leben des Individuums. Wie und wo wird das Erwachen sein? [3, с. 25] — Посмотри, Иоганнес: сидя задом наперед на сером осле, по кличке «Время», скачет человечество навстречу своей цели. Прислушайся, как весело звенят бубенцы и колокольчики на седле, украшенном коронами, тиарами, фригийскими колпаками, другими мужскими и женскими головными уборами. Куда движется серое животное? К вновь обретенному раю или на эшафот? Наездник этого не знает, вернее, не хочет знать! Взор обращен к пройденному пути, к темному прошлому, ухо чутко ловит звон колокольчиков; скачет ли зверь галопом по покрытым цветами мирным лугам, или бредет по залитым кровью полям сражений — всадник внимает звону и грезит! Да, он грезит. Сон — есть жизнь человечества, сон — есть жизнь человека. Каким и когда будет пробуждение? (перевод наш — И. Б.).
Специфический аспект мещанской действительности осмысляется, прежде всего, в системе социокультурной проблематики. Автор в специфической мягкой и юмористической манере изображает устоявшиеся, повторяющиеся черты бытия и сознания жителей Воробьиного переулка, которые образуют систему персонажей повести.
Это, в первую очередь, карикатурист Ульрих Штробель — «тот странный высокий человек из дома напротив в заношенном сером драповом пиджаке, с рыжеватой и довольно-таки жалкой шляпой в руке» («jener sonderbare lange Mensch von drüben, im abgetragenen grauen Flausrock, einen ziemlich rot und schäbig blickenden Hut unter dem Arme»), «отчаянный бродяга («der tolle Vagabond»)», «чьи зарисовки пером были действительно замечательными» («dessen Federzeichnungen wirklich ganz prächtig waren»). Небезынтересно, что Карл Хоппе, известный немецкий исследователь творчества В. Раабе, отмечает черты сходства между писателем и его персонажем Штробелем. Кроме художника видное место в повести занимает журналист, доктор философии Генрих Виммер — «долгое время главный герой и паяц Воробьиного переулка» («eine geraume Zeit der Hauptheld und Faxenmacher der Sperlingsgasse»), обладатель громового баса и солидного живота, который писал «отличные передовицы и плохие романы» («der seine guten Leitartikel und schlechten Romane schreibt»). Доктор Виммер, «который уже тогда не имел денег, но зато чувство юмора и хорошее расположение духа» («Geld besaß er schon damals nicht, aber viel Humor und guten Mut»), изгнанный позже властями из столицы Пруссии за свои дерзкие и оппозиционные комментарии. Емкую характеристику Виммеру дал его давний друг учитель Родер: Das ist ein sonderbarer Menschentypus: die personifizierte Gutmütigkeit unter dieser tollen, barocken Maske [3, с. 72] — Это удивительный тип человека: олицетворение добродушия под этой сумасбродной барочной маской (перевод наш — И. Б.). И профессор Вахгольдер добавляет: Und aussterben wird diese Art nicht in Deutsch land, solange man noch die Namen: Bier, Romantik und Politik nennen hört [3, с. 72] — И подобный тип никогда не вымрет в Германии, пока существуют понятия: «пиво», «романтика» и «политика (перевод наш — И. Б.).
Но главное место в сюжетной линии повести занимают, бесспорно, Мария Ральфф, урожденная Фолькман и Франц Ральфф — возлюбленная и друг, в одночасье, один за другим ушедшие в вечность. И, конечно же, Элиза Иоганна Ральфф, дочь Марии и Франца, которая «подобно солнечному лучу» озаряла жизнь Иоганнеса Вахгольдера. Именно их имена и образы можно встретить на каждой страницы «Хроники Воробьиного переулка».
Среди персонажей второго, но никак не второстепенного, плана назовем «маленькую балерину», чья трагическая судьба никого не оставит равнодушным, «старую Марту» — верную служанку Марии и няню маленькой Элизы, котельщика Маркварта — свидетеля дней минувший и нынешних, плотника Вернера — любителя бесед на политические темы, его тещу Маргарет Карстен — неиссякаемый источник сказок, потешек и историй-воспоминаний, сапожника Бургера, вынужденного с семьей покинуть родину. А еще это Густав Теодор Максимилиан Берг — друг детства Элизы Ральфф и ее будущий супруг. Какими только эпитетами не наделял его профессор Вахгольдер! Это и der Taugenichts der Gasse, и das mauvais sujet, и der Faulpelz, der Übeltäter, der Missetäter, der Schlingel, der Bengel, и, наконец, das Genie. На страницах «Хроники» место нашлось и для Рецензента — собаки доктора Виммера, «почтенного, черного пуделя».
Так появляется перед читателем галерея образов окраинной улицы столичного города. Так возникает «Хроника Воробьиного переулка» — безыскусная, идиллическая летопись Шпреегассе 50-х годов 19 века.
Литература:
- Hoppe K. Wilhelm Raabe als Zeichner. — Göttingen, Vandenhoeck & Ruprecht, 1960.
- Raabe W. Sämtliche Werke, Bd.: 1, Die Chronik der Sperlingsgasse. Ein Frühling. — Göttingen, 1965. S. 432.
- Raabe W. Chronik der Sperlingsgasse. — Verlag Philipp Reclam jun. Leipzig, 1989.
