Появление философии следует рассматривать как необходимое для духовной жизни человечества. Предмет философии включает в себя прежде всего понимание самой насущной для человека темы — отношения бессмертного и смертного, бесконечного и конечного, вечного и временного, словом, абсолютного и относительного.
Аспекты отношения абсолютного и относительного, первоначала и произведенной им реальности, предполагает обстоятельное изучение вопроса о том, что собой представляет изначальная реальность, по каким законам она живет и как порождает множество конечных предметов. Уяснением именно этих моментов и занималась философия с самого своего возникновения. Из предмета философии как из единого корня вырастают вся ее проблематика и весь ее инструментарий — понятия и категории. Философские категории легко узнаются и отличаются от любых других категорий тем именно, что их происхождение и функционирование связано прежде всего с описанием способов связи бесконечного и конечного. К примеру, категории качества, количества и меры, а также их связь, выраженная в законе превращения количественных изменений в качественные, в генезисе своем представляли собой те формы, с помощью которых древнегреческие физики пытались смоделировать процесс превращения единого первоначала в мир многообразных конечных предметов.
Неизменность предмета философии не исключала возможности рассматривать сквозь его «призму» различные объекты, которые могли привлекать внимание мыслителя в зависимости от того, какой аспект отношения вечного и временного был важен и интересен для человека в тот или иной период истории. От исследования подвижных начал переходили к изучению неподвижных, от познания начал вообще обращались к анализу самого познания и т. д., но всегда за этими многообразными формами в качестве их основы стояло коренное для философии отношение абсолютного и относительного, начала и обусловленного им. И если вдруг абсолютное по каким-то причинам переставало интересовать человека и он рассматривал конечные предметы сами по себе, а не через призму абсолютного, то в этом случае исследование утрачивало философский характер.
В большей или меньшей степени проблема вечного и временного интересовала и интересует человека с точки зрения его непосредственных переживаний. Поэтому непосредственный контакт с подлежащим познанию предметом является самым предпочтительным благодаря своей достоверности и надежности. Лишь в непосредственном, личном переживании открывается человеку та или иная сфера бытия, и он видит себя присутствующим в ней. Пока человек сам не узнает, что такое любовь, вкус, цвет, отвлеченная мысль и т. п., любая информация об этих вещах будет для него бессодержательной и абстрактной.
Несмотря на все достоинства личного опыта, человек не имеет возможности непосредственного переживания бесконечного, вечного, бессмертного первоначала всего сущего, в его распоряжении просто нет таких способностей непосредственного переживания, с помощью которых он смог бы это сделать. В непосредственном опыте человек имеет дело лишь с фрагментом реальности, лишь с конечным, тогда как все совокупное бытие или само абсолютное, вечное и бессмертное в опыте непосредственно ему не даны; в силу этого для человека всегда остается открытой проблема того, что находится за границами непосредственно воспринятого. Следует добавить, что опыт непосредственных восприятий у людей (даже у одного и того же человека в разное время) далеко не одинаковый и нуждается в сравнении и анализе. Кроме того, всегда сохраняется возможность иллюзии и самообмана. Понимание указанных обстоятельств существенно снижает степень надежности непосредственных переживаний. Недоверие к непосредственно данному и сомнение в его самосущности побуждает человека заглянуть по ту сторону воспринимаемого, увидеть породившие его причины, побуждает в себе самом искать надежные критерии, с помощью которых можно отличить истинные и достоверные знания о начале всего от иллюзорных представлений о нем [1, 352].
Выход же за пределы непосредственного осуществляется, по-видимому, разными способами, в том числе и с помощью мышления. Объект познания дан нам сквозь призму мышления и потому не только от самого объекта, но и от субъекта, от его познавательных форм и их зрелости зависит то, какие именно стороны и свойства объекта будут замечены и поняты. Если сознание не рассматривать как чистый лист бумаги, без собственной структуры и задатков, без врожденных человеку способов деятельности, которые не формируются из небытия в акте познания, а лишь своеобразно обнаруживаются в нем, то следует признать, что объект, каким он предстает в теории, это прежде всего объективация наших познавательных способностей.
Философское сознание очень рано уяснило, что его понятия и категории представляют собой не только способы связи всеобщего начала с его метаморфозами, но и формы мышления этой связи. И для правильного постижения предмета далеко не безразлично то, как относятся друг к другу формы бытия предмета и формы нашего знания о нем. Их совпадение и однородность делают возможным познание, а осознание их существенного различия способно вызвать сомнения и породить скептицизм. Поэтому философия, как правило, стремилась к объединению двух моментов: к выявлению единства мира и к выявлению единства мира и мышления [2, 56].
Формы мыслящего опосредования двояки: во-первых, это рассудок, а во-вторых, разум. Каждая из них имеет свои, преимущественно ей свойственные, предметные сферы и способы деятельности. Разум и его «предшественник» — рассудок, набравший силу значительно раньше, являются формами одного и того же мышления, а потому сущность их одна и та же: они сводят многообразное к единству. Мышление оправданно считать сведением многого к единому. В самом деле, когда мы составляем умозаключения, мы складываем некоторое множество суждений в одном заключении; когда мы считаем, то складываем определенное множество слагаемых в одну сумму; когда мы составляем суждение и называем какой-то чувственно воспринимаемый предмет (или множество предметов) одним словом, то мы объединяем множество чувственных восприятий (от какого бы количества предметов они ни исходили) одним значением слова. При этом множественность имеет свой источник в чувственном восприятии, а единство производится мышлением. Можно пренебречь соображением о том, что в процессе мышления одновременно участвуют аналитическая и синтетическая формы деятельности. Это действительно так, но мышление устроено таким образом, что его смысл и задача — прежде всего единство, объединение многого. Даже когда единое в мышлении разлагается на многое, например, из числа извлекается квадратный корень, мышление все равно объединяет (связывает, устанавливает связь, т. е. единство) делимое, делитель и результат деления.
Тем не менее различие между ними есть, и весьма серьезное. Они по-разному видят свой предмет — связь множественности и единства, делают разные акценты и оценки. Рассудок, как первое мыслящее отрицание чувственности, гораздо теснее, чем разум, связан со сферой непосредственного — с чувственностью, множественностью и конечным.
Рассудок формируется тогда, когда сфера чувственного восприятия в основных своих формах уже сложилась, когда сознание уже привыкло переживать чувственно воспринимаемые предметы как настоящую реальность. Каждая вновь пробуждающаяся способность имеет в качестве объекта своей активности ту способность, которая до нее уже сформировалась. Так, восприятие есть способ переживания ощущений, воображение есть определенное манипулирование данными восприятия, рассудок, как мышление, направлено на обработку данных чувственности в целом. Каждая предшествующая способность может существовать до и без существования последующей способности, но каждая последующая способность не в состоянии существовать самостоятельно без предшествующей способности. Предшествующая способность представляется «почвой», на которой стоит и без которой не в состоянии иметь место последующая способность. Непосредственное восприятие таких отношений между способностями формируется в раннем детстве и в подавляющем большинстве случаев сохраняется в течение всей человеческой жизни, создавая предпосылки для определенного — рассудочного — типа мировидения.
На фоне этой привычки переживать чувственно воспринимаемое первичным и «по-настоящему» существующим рассудочная способность высказывать слова о чувственно воспринимаемых вещах выглядит некоторой несамостоятельной второстепенной надстройкой. Чувственно воспринимаемое рассматривается рассудком как его опора, а себя он видит как мысль о чувственно воспринимаемом (о «многом»). Он видит непосредственно данное чувственно воспринимаемое как свой фундамент, как то, без чего рассудок не в состоянии существовать, как то, ради чего он (рассудок) имеет место. Не будь чувственных восприятий, рассудку не о чем было бы высказываться. Как бы высоко в своих абстракциях рассудок ни поднимался, он обречен считать чувственно воспринимаемое единственно подлинной и по-настоящему существующей реальностью, более важной, чем само мышление. Мышление для него — это всего лишь мышление, что-то субъективное, не глубинное, не «настоящее». При конфликте чувственного восприятия и мышления рассудок склонен занять сторону первого, а не второго, и в противостоянии множественного и единого высказаться в пользу многого. Мир предстает ему как бесконечное множество разнообразных, конечных, обособленных друг от друга, главным образом чувственно воспринимаемых предметов, единство которых он не отрицает, но считает производным от множественности.
Разум заявляет о себе как о полной противоположности рассудка. Он есть вторая способность мышления, которая развивается вслед за рассудком и на основе рассудка, так что последний есть «почва» для разума. Не чувственно воспринимаемое, а рассудочное мышление является фундаментом для разума, оно ему непосредственно дано, оно для него более реально, оно для разума является существующим по-настоящему, на него направлена разумная активность. Это обстоятельство весьма важно, поскольку оно указывает на то, что разум нигде и никогда не имеет непосредственного контакта с чувственно воспринимаемым, непосредственно он взаимодействует только с мыслью (рассудком). Чувственно воспринимаемое дано разуму не непосредственно, а преломленным через мысль рассудка об этом чувственно воспринимаемом; чувственно воспринимаемое доходит до разума только в форме мысли. Поэтому сама чувственная воспринимаемость вещей представляется разуму видимостью, чем-то кажущимся. При конфликте чувственного восприятия с формами мышления разум всегда примет сторону последнего. Он смотрит на многое и конечное сквозь призму единства мысли и видит прежде всего именно единство, теряя при этом из виду множественность. Разум отвлекается от множественности, представляющейся ему нереальной и несамостоятельной, и сосредоточивается на единстве, которое только и считается им поистине сущим. Лишь достигая разумной фазы, человек может мыслить противоположности (множество) тождественными (одним).
Одним словом, в отношениях рассудка и разума все строится как бы по законам оптики. Сосредотачиваясь на том, что находится на переднем плане (чувственность, обособленность, многое — то, чему симпатизирует рассудок), мы невольно теряем отчетливость восприятия предметов отдаленных; но стоит только изменить фокус и перенести внимание в даль (сверхчувственное, слитное, единство — объект почитания разума), как резкость и ясность оказываются присущими отдаленному плану, тогда как близкие предметы теряют свои правильные очертания, расплываются, сливаются и делаются трудноразличимыми. То, что считает реальным рассудок, разуму представляется видимостью; напротив, реальное для разума рассудком воспринимается какиллюзия. В логическом отношении рассудок и разум тоже противоположны. Рассудку, поскольку он генетически связан с множественностью, бросаются в глаза прежде всего различия. Он есть способность «различающая». Простейшее действие рассудка — составление суждения — завершится производством противоположностей. Высказывание, например «это стул», указывает не только на то, что именно есть данный предмет, но и на то, чем он не является. Любое определение есть отрицание. Высказав нечто об одном предмете или классе предметов А, рассудок тотчас же формирует и противоположный класс предметов не-А. По-другому он действовать неможет. Отождествление же созданных противоположностей ему дается труднее, чем их производство. Тождество двух противоположных логических классов (например, «белое» и «не белое») он поймет скорее формально, как всего лишь общее понятие (например, «цвет вообще»), а не как цветовую реальность, которая действительно есть тождественное в белом и не белом.
Разум есть способность мышления, нацеленная именно на единство, он есть способность преимущественно «отождествляющая». Противоположности, усмотренные и помысленные рассудком как именно противоположности, он стремится отождествить, для чего строит уже не суждение, а умозаключение. Он видит различия, но пренебрегает ими, отыскивая в противоположностях фактическое единство.
Если мышление и в самом деле есть процесс сведения многого к одному, то множественность здесь оказывается в положении исходного пункта движения мышления, тогда как единство скорее похоже на цель, к которой мысль должна прийти. В этом случае оказывается, что у рассудка «лучше» будет получаться мышление того, что находится в положении исходного пункта движения от многого к одному, а разуму больше должно удаваться обхождение с целевыми состояниями.
Совсем иначе смотрит на дело философское сознание. Здесь порожденное множество не считается самостоятельным по отношению к порождающему единству, и хотя множество обособленных друг от друга и от своего начала предметов налицо, философ смотрит на него так, как будто его нет. Для него существует только одно, и кроме одного ничего нет. Именно так нужно понимать центральный тезис философии «все есть одно». Все есть не более чем одно, оно только кажется чем-то отличным от одного, обособленным и самостоятельным, а по сути, поистине, множественности нет. Возникновение обособленных предметов и возвращение их в свою основу никаких существенных изменений в последней не производит, потому вполне можно сказать, что на уровне сущности никаких рождения и гибели нет.
Такой образ мышления вполне можно считать философским, а историческое начало философии связывать с тем воззрением, которое впервые окажется в состоянии сформулировать свое кредо в виде положения, близкого по содержанию тезису «всё есть одно».
Разумное мышление суть та способность, которая производит философский взгляд на вещи. Но в реальном познавательном процессе разум, рассудок и чувственность переплетаются друг с другом, могут уступать и вытеснять друг друга, могут перехватывать инициативу. Тогда отношения между ними перепутываются, и требуется анализ, способный определить каждой из способностей ее настоящее место.
Литература:
- Макеева Е. А.Исторический и личностный смысл познания // Вестник Казанского технологического университета. – 2014. – Т. 7. – №1. – С. 351–353.
- Чанышев А. Н. Начало философии. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982.
