В статье впервые рассматривается с позиций интертекстуальности роман А. Вербицкой «Ключи счастья» — одно из самых популярных художественных произведений в России начала XX века. В работе говорится о межтекстовых связях, объединяющих данный роман с книгой Ш. Бронте «Джейн Эйр», сопоставляется ряд мотивов, что позволяет сделать вывод об их усложнении и развитии в интерпретации русской писательницы. Это дает дополнительную информацию о замысле автора, что ценно в условиях дефицита данных ввиду запрета на прочтение и изучение текста «Ключей счастья» в советское время.
Ключевые слова: интертекстуальность, аллюзия, мотив, роман, русская литература начала XX века
На рубеже XX-XXI веков категория интертекстуальности стала междисциплинарной, превратившись из объекта научного интереса литературоведов и лингвистов в достояние философов и культурологов. Перенасыщенность современной информационной среды побуждает исследователей обращаться к инструментам, которые дают ключ к феномену диффузного взаимодействия текстов. Это явление стало очевидным с наступлением цифровой эры, когда тексты и их фрагменты без ограничений тиражируются в Интернет-пространстве, постоянно видоизменяясь и перекликаясь. Т. А. Славгородская указывает, ссылаясь на работы А. Н. Веселовского, что разработка проблемы межтекстового взаимодействия ведется с XIX века [13]. Однако, интертекстуальность существовала задолго до первых попыток ее теоретического осмысления, будучи неотъемлемой частью литературы и культуры. М. М. Бахтин подчеркивал, что текст не может существовать в отрыве от контекста — культурного, социального и исторического [2]. В соответствии с постулатом Ж. Деррида «мир есть текст» любое художественное произведение является порождением ряда предшествующих ему. Р. Барт писал, что «каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат» [1, с. 418].
Современный романист Джонатан Франзен отмечает, что и сам писатель не всегда может указать свои литературные источники влияния, поскольку след оставляет практически все, что было прочитано автором [15]. В связи с этим большой удачей для исследователя представляется выявление одного или нескольких ключевых текстов, к которым в своем произведении апеллирует литератор. Сопоставление текста с первоисточником дает новые возможности для его изучения, и, в конечном счете, позволяет больше узнать о специфике авторского замысла. Это особенно ценно для произведений, написанных более века назад, поскольку в подобных случаях исследователь находится вне контекста эпохи и, в отличие от современников, не всегда способен адекватно воспринять интенции автора.
При исследовании популярного в начале XX века романа «Ключи счастья», написанного Анастасией Вербицкой, нам удалось обнаружить в нём множество отсылок к тексту Шарлотты Бронте «Джейн Эйр». В одном из своих автобиографических очерков А. Вербицкая подтверждает, что эта книга оказала на нее большое влияние: «И сейчас бьется сердце при воспоминании, сколько ярких переживаний дал нам этот талантливый роман Шарлоты Бронте! Это было поистине откровение. Любовь, самая реальная, глубоко чувственная и прекрасная; не та грязь, не тот позор, которого учили нас бояться, нет! Самая заманчивая и высокая страсть, изображенная с потрясающим талантом и реализмом, она дышала нам в лицо с этих страниц» [7, с. 194].
По свидетельству А. Вербицкой, весь класс Московского женского Елизаветинского института, где она училась, зачитывался этим романом. Наиболее вероятно, что в распоряжении девочек оказался текст, напечатанный в одном из периодических изданий 1850-х годов. По сведениям Ю. В. Ямаловой, роман «Джейн Эйр» издавался в журнале «Библиотека для чтения», «Отечественных записках», «Современнике» [18]. К этому времени книга была известна в России больше двадцати лет. Изданная в 1847 году, она почти сразу стала популярной, распространяясь посредством частных переводов. А. А. Сыскина указывает: «Еще в 1848 году И. И. Введенский, высылая родным рукопись своего перевода «Джейн Эйр», писал, что роман замечательный и что его с жадностью читали в Петербурге» [14, с. 177].
«Джейн Эйр» и роман «Ключи счастья», который был издан в шести томах с 1909 по 1913 годы, разделяют почти 60 лет, но при этом их взаимосвязь без труда распознаваема. Дж. Франзен объяснял подобные случаи с помощью виртуального диалога между писателем и его коллегами, не ограниченного рамками времени и пространства. В основу диалога Бронте и Вербицкой лег вопрос о необходимости принятия обществом новых демократических ценностей. Роман «Джейн Эйр» в определённой мере стал эхом борьбы английского пролетариата за свои права; «Ключи счастья» также стали отзвуком Первой русской революции 1905 года. В обоих романах остросоциальные проблемы преломляются сквозь призму женской судьбы; но вопросы, которые осторожно поднимает Бронте, для писательницы Вербицкой уже являются пережитками прошлого. Б. М. Проскурнин назвал Эйр «семейной, домашней бунтаркой»: хотя викторианский период стал началом тотального разрушения всей английской системы социально-нравственных отношений, женщинам, в первую очередь, нужно было освободиться от гнета в семье и отношениях полов [12, с. 54]. В эпоху Вербицкой европейские женщины уже далеко продвинулись в борьбе за независимость, они учились и работали, поднимался вопрос о всеобщем избирательном праве. В «Ключах счастья» Анастасия Вербицкая ставит проблемы, немыслимые для ее британской предшественницы: о допустимости полигамии и новом понимании нравственности.
При сопоставлении романов можно отметить некоторые особенности реализации категории интертекстуальности в литературе рубежа XIX-XX веков. В это время авторы активно переосмысливали положения, выдвинутые их предшественниками. Процесс, который к концу XX века увенчался постмодернистской игрой, в его начале был стремлением встать на плечи гигантов и открыть новые горизонты. В частности, Анастасия Вербицкая имела намерение создать более масштабное произведение, нежели Шарлотта Бронте. Главных героинь двух романов — Джейн Эйр и Маню Ельцову — объединяет непреодолимая потребность избавиться от сковывающих их жизненных обстоятельств и обрести свободу быть собой. Изначально обе девушки показаны в равном положении — они юны, бедны, лишены благородного происхождения и вынуждены мириться со строгими и несправедливыми порядками заведений, где воспитываются. Однако развитие событий превращает незначительные различия между героинями в непреодолимую пропасть. Борьба Джейн за независимость не противоречит патриархальной морали, в награду за выпавшие испытания девушка получает достаток, новых друзей и семейное счастье. Маня Ельцова отрицает патриархальные ценности, ее цель — приблизиться к свободному от любых условностей ницшеанскому сверхчеловеку. В отличие от Джейн, Маня не способна довольствоваться малым: чтобы жизнь гувернантки Эйр кардинально поменялась, ей достаточно убежать за несколько десятков километров; балерина Marion завоевывает всю Европу, для нее стерты географические границы, но это не дает ей внутреннего освобождения, в его поисках девушка балансирует на грани реального и потустороннего миров и в итоге прощается с жизнью. Аллюзии, отсылающие к роману «Джейн Эйр», заставляют читателей «Ключей счастья» отмечать произошедший за более чем полвека прогресс в отношении общества к женщине и личности как таковой.
Согласно представлениям Е. М. Дроновой, выделявшей три наиболее распространённые функции аллюзивных вкраплений, в данном случае мы можем говорить об их оценочно-характеризующей функции, а также функции создания исторической соотнесенности [10].
В качестве рабочего определения аллюзии как способа выражения категории интертекстуальности остановимся на трактовке данного термина А. Б. Цыреновой: «Аллюзия предстает как заимствование некоего элемента из инородного текста, служащее отсылкой к тексту-источнику, являющееся знаком ситуации, функционирующее как средство для отождествления определенных фиксированных характеристик» [15, с. 156]. Как пишет Е. Г. Еременко, многие литературоведы сходятся в том, что «главная специфика аллюзии — это косвенная ссылка на другие литературные тексты, которая заставляет работать память читателя» [11, с. 136].
Н. Г. Владимирова сообщает о сложной системе аллюзивных зеркал в произведении, куда включает и мотивы [8]. Используя термин «мотив», мы разделяем мнение Б. М. Гаспарова, который считал таковым «любое смысловое пятно»: событие, черту характера, элемент ландшафта, произнесенное слово, поясняя, что главное при выделении мотива — его репродукция в тексте [9, с. 30–31].
В романе «Ключи счастья» ряд мотивов и средства их воплощения аналогичны используемым в произведении «Джейн Эйр», при этом А. Вербицкая расширяет их функции.
В текстах, в частности, схож функционал мотива природы в его различных реализациях: так иллюстрируются чувства персонажей. Подавленное состояние героини Ш. Бронте почти всегда сопровождается дождем. Он часто шел во время пребывания Джейн в доме враждебного ей семейства Ридов: «Утром мы еще побродили часок по дорожкам облетевшего сада, но после обеда (когда не было гостей, миссис Рид кушала рано) холодный зимний ветер нагнал угрюмые тучи и полил такой пронизывающий дождь, что и речи не могло быть о прогулке» [3, с. 3]. Когда Эйр страшит перспектива увидеть любимого больным и немощным, в Ферндине моросит дождь: «Царила тишина, как в церкви в будничный день. Слышен был только шум дождя, шуршавшего в листьях» [3, с. 470].
А. Вербицкая использует мотив дождя, чтобы, кроме подавленности героев, показать их неуверенность в будущем. Свидания Мани со Штейнбахом, которые она предпочла бы скрыть от окружающих, описаны так: «Дождь идет ежедневно. И Маня в плаще с капюшоном, в калошах приходит в известный час к роще, где ждал ее когда-то Ян. Теперь там ее ждет Штейнбах. <…> Она дрожит за эту тайну! Какой ужас, что ее захватают чужие руки! Будут сплетничать, связывая с улыбкой их имена» [4, с. 187–188]. Дождь идет во время несостоявшегося свидания Мани с Гаральдом, которое положило конец ее надеждам: «Она подходит и, подняв вуалетку, без дум глядит остановившимися глазами на сеющий дождь…на задернутый туманом город; на голые, печальные скелеты деревьев внизу»» [5, с. 228].
Туман в обоих романах символизирует утрату. Таким описан отъезд Джейн из Гейтсхэда в приют: «Сырой и туманный день клонился к вечеру. Когда надвинулись сумерки, я почувствовала, что мы, должно быть, действительно далеко от Гейтсхэда»» [3, с. 42]. Туман становится причиной эпидемии в Ловудском приюте, лишившей Джейн любимой подруги: «Лесная долина, где находился Ловуд, была колыбелью ядовитых туманов и рождаемых туманами болезней. И сейчас началась эпидемия тифа»» [3, с. 78].
В «Ключах счастья», кроме того, появление тумана подчеркивает безвозвратность происходящего. Туман возникает в эпизоде, когда Штейнбах узнает о смерти Лии: «Штейнбах идет, и туман смыкается за ним. Пелена его стала еще плотнее, и даже свет фонарей бессилен ее пронизать» [5, с. 213]. Когда дядя Штейнбаха находит застрелившегося Нелидова и ведет Маню к нему, туман делит жизнь героини на «до» и «после»: «Они спустились с обрыва по знакомой тропинке, погрузились в туман около гребли. Тускло сверкнула темная вода пруда. Закачался за ними туман и скрыл от глаз мирно спящее село, белеющие хаты»» [6, с. 279].
Мотив света и его антонимичная пара — мотив тьмы — появляются в романе «Джейн Эйр» как маркеры исключительных ситуаций и событий в жизни героини. Перед первой встречей с Рочестером Джейн видит такой пейзаж: «Над холмом стояла луна; она была все еще бледна, как облачко, но быстро становилась все ярче и поднималась все выше, озаряя всю деревню, которая тянулась по верху холма, полускрытая деревьями». Когда события сулят неприятности, свет исчезает. Так, после предложения Рочестера пожениться, что незаконно, Джейн видит изменившийся, помрачневший пейзаж: «Но что случилось с небом? Луне еще рано было садиться, а между тем все погрузилось во мрак»» [3, с. 277].
А. Вербицкая характеризует с помощью мотивов света и тьмы не только ситуации и события, но и ключевых персонажей. Тех, чьи устремления понятны и созвучны мыслям главной героини, сопровождает свет; тех, кто остаётся для Мани загадкой, окутывает тьма. Так, Яну Сицкому чаще всего сопутствуют солнечные лучи: «Ярко под солнцем сверкает поросшая аиром вода. <…> Маня так задумывается, что не слышит легких шагов в роще…. Вдруг она оглядывается и вскрикивает. Перед нею Ян» [4, с. 105]. Марк Штейнбах впервые показан во время ночной остановки поезда, и Вербицкая подчеркивает, что этот персонаж наиболее органично выглядит в темное время суток: «Штейнбах недвижен, как темное изваяние. <…> Хочется наглядеться на этот профиль, на эти трагически сросшиеся, точно нарисованные брови, на эту экзотическую, матовую кожу»» [4, с. 155]. Маня не понимает своего возлюбленного, она ничего не может прочесть в его взгляде: «Точно из окна освещенного дома смотришь в темную ночь, прильнув лицом к стеклу» [4, с. 175].
Понимание того, что ряд мотивов в романе А. Вербицкой берут свое начало в тексте Ш. Бронте и могут быть рассмотрены в рамках феномена аллюзии (и шире — интертекстуального подхода), дает возможность распознать их усложнение и развитие в интерпретации русской писательницы. Таким образом мы становимся ближе к осознанию замысла некогда сверхпопулярного и запрещенного советской властью романа: Мария Ельцова — литературный «потомок» Джейн Эйр, раскрепощённая в соответствии со своим временем, открывающая для себя новые грани человеческого бытия. Желание Мани стать свободной во всем, включая сексуальные отношения — это новый виток борьбы Джейн и ей подобных за право быть независимой от обстоятельств и чужой воли. Если Джейн Эйр пытается отвоевать право самостоятельно распоряжаться своей жизнью, Маня на собственном примере стремится убедиться в истинности учения, предназначенного ее наставником Яном Сицким для тысяч людей во всем мире.
Необходимо отметить, что рассмотрение романа «Ключи счастья» в рамках категории интертекстуальности дает основание для его изучения в новом контексте; тот факт, что А. Вербицкая многократно апеллирует к мировой классике, ставит под сомнение принадлежность ее романа к бульварным. На наш взгляд, представление о «Ключах счастья» как о лишенном художественных достоинств коммерческом тексте, сложившееся на основании негативных критических отзывов начала XX века, требует пересмотра. Этот процесс уже происходит в последнее время — так, в книге «Массовая литература XX века» М. А. Черняк указывает на недопустимость причисления «Ключей счастья» к примитивным любовным романам; автор пишет об особой роли А Вербицкой в беллетристике начала XX века — «пишущей женщины», рассказывающей о «новом женском типе» [17, с. 45]. Изучение проявлений интертекстуальности в романе позволяет исследователю воспользоваться достижениями современной научной мысли и, в конечном счете, представить его в новом свете — как достойную изучения и сохранения часть российского литературного наследия.
Литература:
1. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. М.: Прогресс, 1989.616 с.
2. Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук [Текст] / М. М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 369–372.
3. Бронте Ш. Джен Эйр: пер. с англ. В. Станевич. М.: Художественная литература, 1994. 493 с.
4. Вербицкая А. А. Ключи счастья. М.: Типо-литография т-ва И. Н. Кушнерев и Ко, 1909. 224 с.
5. Вербицкая А. А. Ключи счастья. На высоте. М.: Типо-литография т-ва И. Н. Кушнерев и Ко, 1912. 234 с.
6. Вербицкая А. А. Ключи счастья. Победители и побежденные. Выпуск второй. М.: Типо-литография т-ва И. Н. Кушнерев и Ко, 1913. 216 с.
7. Вербицкая А. А. Моему читателю. Автобиографические очерки с портретом автора и семейными портретами. М.: Типо-литография т-ва И. Н. Кушнерев и Ко, 1911. 284 с.
8. Владимирова Н. Г. Мотив пути в романе Г. Грина «Путешествия с моей тетушкой» / Н. Г. Владимирова // Балтийский филологический курьер. Калининград: Изд-во КГУ, 2003. № 2. С.192–200.
9. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века. М.: Наука: Вост. лит., 1994. 304 с.
10. Дронова Е. М. Стилистический прием аллюзии в свете теории интертекстуальности: На материале языка англо-ирландской драмы первой половины XX века: автореф. дисс. … канд. филол. наук: 10.02.04. Воронеж, 2006. 182 с.
11. Еременко Е. Г. Интертекстуальность, интертекст и основные интертекстуальные формы в литературе / Е. Г. Еременко // Уральский филологический вестник. Серия: Русская классика: динамика художественных систем. 2012. № 6. С. 130–140.
12. Проскурнин Б. М. Новый человек и новое время в романе Шарлоты Бронте «Джен Эйр» / Б. М. Проскурнин // Вестник Пермского университета. 2009. Вып. 4. С. 51–62.
13. Славгородская Т. А. Интертекстуальность как один из видов языковой игры в масс-медиа / Т. А. Славгородская // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искусствоведение. 2009. № 4. С. 159–162.
14. Сыскина А. А. Переводы XIX века романа «Джен Эйр» Шарлотты Бронте: передача характера и взглядов героини в переводе 1849 года Иринарха Введенского / А. А. Сыскина // Вестник Томского государственного политехнического университета. 2012. № 3 (118). С. 177–182.
15. Франзен Дж. Дальний остров: сборник статей. М.: АСТ: Corpus, 2014. 477 с.
16. Цыренова А. Б. Аллюзия как средство выражения авторской интенции (на материале английского языка) // А. Б. Цыренова // Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 21 (202). Филология. Искусствоведение. Вып. 45. С. 155–161.
17. Черняк М. А. Массовая литература XX века: учеб. пособие. 3-е изд. М.: Флинта: Наука, 2009. 428 с.
18. Ямалова Ю. В. История переводов романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр» в России [Электронный ресурс] / Ю. В. Ямалова // Вестник Томского государственного университета. 2012. № 363. С. 38–41.
