Интертекстуально-философские, постмодернистские и литературоведческие концепции французских постмодернистов наибольшей интерес вызвали в США, куда они проникают в 70 –е гг. и где с середины десятилетия начинает складываться теория постмодернизма. Хотя, установлено, что «термин «постмодерн», давший жизнь термину «постмодернизм», появился «преждевременно», когда самого явления ещё не существовало, и впервые был употреблён Р.Панвицем в книге «Кризис европейской культуры» (1917). В 1934 Ф.Онис использовал такой же термин для характеристики промежутке между первой и второй фразами развития модернизма. В кратком однотомном изложении Д.Соммервилом первых частей труда Арнольда Джозефа Тойнби «Исследование истории» (1947) термин «постмодерн» служил для обозначения нового, послевоенного периода развития западноевропейской цивилизации, и главным признаком его оказывалось политическое мышление не в масштабах национальных государств, а в глобальных категориях мирового содружества». [ 7, 9 – 10]
Множество теории, интерпретаций, определений, накопившихся вокруг литературного постмодернизма, создаёт впечатление, что сам постмодернизм придуман критиками для собственного удовольствия и исчезнет как только они, критики, договорятся о том, что же всё-таки имеется в виду. «Наиболее распространённый аргумент против существования постмодернизма как художественного феномена, сводится к указанию на то, что все приметы постмодернистской поэтики не раз встречались в литературе задолго до Борхеса, Набокова, Кортасара, Эко и прочих постмодернистских авторитетов. Так, например, Э.Смит, как водится, обнаружив весь «джентльменский набор» постмодернизма у Рабле, Сервантеса и Стерна делает вывод о том, что «постмодернизм должен быть понят как условия чтения»! – и только». [5,7] Иными словами, все определяется желанием читателя воспринять то или иное произведение как постмодернистское.
«Существуют различные подходы к этой проблеме. Традиционно выделяют принцип эстетического претворения, определяющий логику «переработки» внетекстовой реальности в художественный мир; принцип художественного обобщения, определяющий механизмы конкретного образного воплощения эстетически «переработанной» реальности, и принцип эстетической оценки, осуществляемой изнутри возникающей художественной структуры». [4, 42 – 46]
Но в каждой художественной системе эти принципы реализуются посредством разных поэтик. Поэтому изучение функции доминантных элементов поэтики может послужить пониманию логики формирования эстетической целостности, собственно, и определяющей своеобразие художественной системы.
Свойственное постмодернистской ситуаций, в целом семиотическое понимание реальности нашло своё преимущественное воплощение в самом пожалуй, броском свойстве постмодернистской поэтики, который вслед за Ю.Кристевой было названо интертекстуальностью.
Термин «интертекстуальность» возник сравнительно недавно: впервые этот неологизм, созданный Ю.Кристевой, прозвучал осенью 1966 года в её докладе о творчестве М.М.Бахтина, сделанном на семинаре Р.Барта и опубликованном весной 1967 г. в виде статьи «Бахтин, слово, диалог и роман».Появившийся в критической литературе это понятие становится необходимой принадлежностью любого литературного анализа. «Можно подумать, что это сугубо современное понятие, однако на самом деле оно охватывает древнейшие наиважнейшие практики письма: ни один текст не может быть написан вне зависимости от того, что было написано прежне него; любой текст несёт в себе, в более или менее зримой форме, следы определённого наследия и память о традиции». [6, 48]
Теоретики постструктуализма придали этой категории значение всеобщего закона литературного творчества. Например, Ролан Барт писал «Всякий текст есть интертекст по отношению к какому-то другому тексту, но эту итертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски «источников» и «влияний» соответствуют мифу о филиации произведения, текст же образуется из анонимных неуловимых и вместе с тем уже читаных цитат – цитат без кавычек». [ 1,418]
Таким образом, из данной цитаты можно сделать вывод о том, что такое понимание интертекстуальности имеет самое прямое отношение к постмодернизму, в котором свойственно стало осознанным приёмом.
Г.Косиков в журнале «Вопросы литературы», комментируя ранние работы Ю.Кристевой отмечает, что «интертекстуальность не сводится к простой цитатности. Цитатность – лишь одно из стилевых проявлении интертекстуальности». [3, 42]
Интертекстуальность в полной мере предполагает активного читателя; именно он должен не только распознать наличие интертекста, но и идентифицировать его, а затем и дать ему своё истолкование. Ведь интертекст отсылает читателя к другому тексту.
Однако чтение интертекста не ограничивается локализацией оставленных им следов; читатель должен также исполнить ту роль, которой его наделяет текст. Он может стать сообщником рассказчика или автора, а может быть привлечён и в качестве истолкователя, способного разглядеть за иносказанием действительный смысл, понять косвенный способ выражения, когда интертекст используется наподобие маски, которую надо сорвать, или наподобие кода, подлежащего дешифровке.
Итак, память читателя – главное средство распознания интертекста.
В отличии от журнала, постмодернизм не признаёт приоритеты жизни перед эстетикой: напротив он понимает все сущее как реализацию всеобщих семиотических процессов.
Особенно остро стоит вопрос о границе между модернисткой и постмодернистской интертекстуальностью. «Характерная черта модернистского стиля – опора на интертексты…» [8, 181] - отмечает А.К.Жолковский и доказывает этот тезис своими наблюдениями над интертекстами Ахматовой, Мандельштам, Зощенко, Оленин. Теоретики постмодернизма фиксируют принципиально иное разрешение той же эстетической коллизии. Во-первых, в этой поэтике размывается сама категория самовыражения «я». Так Р.Барт вводит дифференциацию между автором и скрипторам. Понимая автора как надтекстовое мировоззренческое единство, воплощённое в глубоко личностном начале, пронизывающем все произведение, Барт доказывает, что в постмодернистском тексте автор умирает, остается лишь скриптор: …в его (автора) власти только смешивать различные виды письма, сталкивать их друг с другом, не опираясь всецело ни на один из них; если бы он захотел выразить себя, ему все равно следовало бы знать, что внутренняя «сущность», которую он намерен передать, есть не что иное, как уже готовый словарь. Скриптор, пришедший на смену автору, несёт в себе не страсти, настроения, чувства или впечатления, а только необъятный словарь, из которого он черпает своё письмо, не знающее остановки; жизнь лишь подражает книге, и книга сама соткана из знаков; сама подражает чему-то уже забытому, и так до бесконечности». [1, 388 – 389]
А во-вторых, «изменение художественного контекста и образа автора сказалось и на интерпретации категории новизны и оригинальности, принципиальных для эстетики эпохи modernity». [5,13] По сути дела, начиная с романтизма оригинальности «ни на что не похожесть», качественная новизна творения стала важнейшим доказательством художественной состоятельности не только произведения, но и самого автора.
Причина такого противоречивого функционирования интертекстуаль-ности в поэтике постмодернизма, по-видимому связана с тем, что если интертекстуальность формирует сложный механизм перевода внетекстовой реальности в текст, то принципы построения образной структуры, воплощающей рождающуюся художественную семантику, уже не охватываются этой категорией. Здесь начинают работать другие художественные механизмы которые в свою очередь не могут повлиять на функционирование интертекстуальности. Интертекстуальность, таким образом, – это устройство, с помощью которого один текст перелаживает другой текст, а интерстекст – это вся совокупность текстов, отразившихся в данном произведении, независимо от того, соотносится ли он с произведением или включается в него.
В отличие от классицизма или средневековой литературы, постмодернизм оперирует не одним канонимическим языком, а многими языками и традициями различных, хронологически и эстетически несовместимых эпох и культур, как бы одновременно сосуществующих в едином духовном пространстве. В.С.Библер полагает, что именно эта особенность определяет общую специфику культуру ХХ века – получившего, добавим мы, системное оформление, только в поэтике постмодерна: «различные формы культуры, различные всеобщности исторического бытия постепенно подтягивались в одно культурное пространство и сопрягались в нём взаимоотносительно, равноправно, с векторами в обе стороны». [2,37]
Причины такого противоречивого функционирования интертекстуаль-ности в поэтике постмодернизма, по-видимому, связана с тем, что если интертекстуальность формирует сложный механизм перевода внетекстовой реальности в текст, то принципы построения образной структуры воплощающей рождающуюся художественную семантику, уже не охватываются этой категорией.
И наконец, хотелось бы отметить, что интетрекстуальность решительным образом подрывает монолитный характер смысла литературного текста; вводя инородные элементы, отсылая к уже сформировавшимся значениям, она изменяет его однозначность. Она также нарушает линейный характер чтения, ибо требует от читателя вспомнить какой-то другой текст. И наконец, она полностью меняет статус текста, ибо в современной эстетике упор делается на разнородность и дискретность как на констутивную особенность всякого текста в который вторгаются фрагменты другого.
Литература
1. Барт Ролан. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989
2. Библер В.С. Нравственность. Современность. М.: Знание, 1991
3. Косиков Г. Вопросы литературы, 1993, № 2
4. Лейдерман Н.Л., Барковская Н.В. Введение в литературоведение. Екатеринбург, 1992
5. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. Екатеринбург, 1997
6. Пьеге-Гро Н. Введение в теорию интертекстуальности. М.: ЛКИ, 2008,
7. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М.: Флинта: Наука, 2001
8. Жолковский А.К. Блуждающие сны: Из истории русского постмодернизма. М.: Советский писатель, 1992
