Широко известен факт, что в современном языкознании произошел резкий поворот от четкого разграничения характеристик и слагаемых собственно языка и речи, предпринятого Фердинандом де Соссюром, обращение к человеческой личности, воплощенной в языке (идеи В.фон Гумбольдта, Э. Бенвениста), проблемам речевой деятельности в самом широком смысле и специфике концептуализации мира с помощью концептов как лингвоментальных единиц. Переход от лингвистики структур и моделей к поиску «человека в языке» был осознан как смена научной парадигмы с системно-структурной («соссюровской») на антропоцентрическую. Двигаясь от изучения конкретных фактов языка к обобщению закономерностей развития конкретных языковых систем, современная лингвистика отвлекалась от частностей и пыталась постигнуть глубинные смыслы и сущности языковых явлений и процессов. Это привело к перекрещиванию и наложению двух методов лингвистического исследования – математизации и конкретизации знания. По существу, речь идет о двух сущностно противоположных процессах, и само их существование в связке дает наглядное представление о эклектичном характере современных лингвистических знаний, который Р.М. Фрумкина охарактеризовала как полипредметность: «В силу специфики своего объекта современная лингвистика – в отличие, например, от лингвистики конца прошлого века, имеет много предметов.<…> Неудивительно, что современная лингвистика в целом не может быть зачислена ни «по ведомству» естественных наук, ни по ведомству гуманитарных наук. Относя ее к «наукам о человеке», мы по умолчанию предполагаем, что имеется в виду иное содержание, чем если бы мы, например, говорили о медицине или антропологии» [7, с. 75-76].
Математизация результатов научного поиска, то есть представление их в формах математических моделей или с использованием математических знаков и законов, является одной из ведущих тенденций науки. В современном мире «одной из важнейших закономерностей развития науки» является «усиление и нарастание сложности и абстрактности научного знания, углубление и расширение процессов математизации и компьютеризации науки как базы новых информационных технологий, обеспечивающих совершенствование форм взаимодействия в научном сообществе» [2, с. 300]. По существу, математизация (формализация) в качестве способа представления лингвистических знаний с необходимостью следует из желания выявить общие законы и принципы функционирования языковых систем и их частей, то есть уловить глубинные основания языковых явлений. Чем более абстрактно знание, тем легче отвлеченно представить его в виде формулы, описать с помощью модели. Стремление к «формульности» лингвистического метаязыка представляет собой наследие структуральной лингвистики в новой парадигме знаний, где основные положения самого структурализма – системность и структурные характеристики языков, разграничение речи и языка как таковых – подверглись если не остракизму, то жесткой критике. В структуральной лингвистике ценность лингвистической теории и методологии определялась способностью предельно точно, отвлекаясь от непосредственных данных анализа конкретных языков, сформулировать общие законы и принципы существования и развития систем: «Нет надобности говорить о тех выводах, которые вытекают из применения структурального метода в лингвистике. Достаточно указать, что лишь благодаря структуральному методу лингвистика, окончательно отказавшись от субъективизма и неточностей, от интуитивных и глубоко личных заключений (в плену которых она находилась до самого последнего времени), оказывается способной стать, наконец, подлинной наукой. Только структурный метод в состоянии покончить с тем печальным положением, которое так хорошо охарактеризовал А. Мейе: «Каждый век обладает особой грамматикой философии…Существует столько же лингвистик, сколько лингвистов». Как только лингвистика станет структуральной, она превратится в объективную науку » [1, с. 247]. Именно к установлению общих закономерностей, определяющих существование всех языков, стремились структуралисты. Моделирование рассматривалось (особенно в отечественной науке) как основной метод языкознания, объектом исследования являлся «анатомированный» Ф. де Соссюром язык как система, строго отделявшийся от «parole» (речи). Соответственно «лингвистика шестидесятых годов была самой точной из всех гуманитарных наук, и самой гуманитарной из точных» [3, с. 63-64], поскольку сосредоточила внимание на выявлении постоянных составляющих в языке – всеобщих принципов и схем построения, смысловых констант и проч. Именно «сухой», точный подход к языковым явлениям предопределил появление генеративной грамматики Н.Хомского, концепции семантических примитивов А.Вежбицкой, трансформационную грамматику Е.В. Падучевой, да и, собственно, саму смену научной парадигмы со структуральной на антропоцентрическую. Более того, в известном смысле все названные семантические школы могут быть включены в систему «формалистских» (Я.Г. Тестелец) взглядов на язык, согласно которым «язык – особенность человеческого мышления, в своей основе врожденная. Врожденными являются, разумеется, не конкретные морфемы, слова, конструкции или правила того или иного языка, но некие абстрактные схемы и принципы, определяющие структуру этих грамматических единиц. Универсальный врожденный компонент знания языка не есть непознаваемая «вещь в себе» - он может быть выявлен в результате исследовательской работы лингвиста и представлен в виде абстрактной модели на метаязыке формальной грамматики…(курсив наш. – А.А.)» [6, с. 483-484].
С другой стороны, тезис Э. Бенвениста о «человеке в языке» раздвинул горизонты языкознания. Оказалось, что те самые смысловые константы, которые пытались выявить структуралисты и «трансформаторы», константами отнюдь не являются и непрерывно варьируются в зависимости от множества факторов. «Иными словами, смыслы нельзя исследовать в отвлечении от говорения и понимания как процессов взаимодействия психических субъектов» [7, с. 90]. Существует мнение, что разработка понятия концепта положила начало новой парадигме в языкознании – когнитивной, характеризующейся теснейшим взаимодействием методов лингвистики и когнитивной психологии. Язык не просто «оказался принципиально менее регулярной структурой, чем это представлялось ранее» [7, с. 101] (курсив автора. – А.А.), он оказался неотделим (во всяком случае, так это декларируется в современных исследованиях) от речи в пространстве речевой деятельности и соответственно несистемен в соссюровском смысле.
Структуральный подход к языку сменился, казалось бы, функциональным и когнитивным: «современное языкознание стремится (“дрейфует”) в речевую бесконечность, ибо сам язык – по своим базовым функциям не что иное, как средство выражения мысли (воли, чувства) и, главное, реальность человеческой коммуникации» [4] (курсив автора. – А.А.). Таково положение дел на сегодняшний день. Однако когнитивный подход изначально являлся прерогативой психологии и, даже учитывая «здоровую» тенденцию к интеграции наук в современной парадигме, следует задумываться о границах его применения в языкознании. Абсолютизация когнитологии и преувеличение роли концепта в изучении языковых явлений, на наш взгляд, ведет не просто к размыванию предмета самой науки (такое явление можно даже признать относительно нормальным в современной системе знания, где главным принципом является связь всего со всем), но утрате целостности языка как такового. Ведь упомянутая «речевая бесконечность» воистину бесконечна, и ни одна система знания не в силах охватить всего множества конкретных фактов и явлений во всем разнообразии ситуаций общения. Это не язык и в строгом смысле слова, и всех «слоев» концепта он выделить не в состоянии, особенно если учитывать не только культурную (более или менее стабильную), но и социальную, и тем более «индивидуальную специфику концепта» [5, с. 8]. Ведь если концепт культуронагружен, то как в таком случае вписать его в современную культурную ситуацию России, которую не раз исследователи и общественные деятели определяли как обстановку постепенного размывания и даже незаметной потери культороспецифических признаков нашим обществом? Концепт не может существовать на одной исторической памяти о культурных феноменах, его следует постоянно «подпитывать» культурной информацией. Сходным образом обстоит дело с социальной стратификацией (ср. появление весьма «расплывчатой» профессии менеджера и даже в некотором смысле новой – хотя и столь же расплывчатой – социальной прослойки менеджеров (достаточно детально это явление через призму языка рассматривается М.А. Кронгаузом))…
Мы не призываем к возврату к идеалам и догмам структурализма. Однако мы убеждены, что дискретность в языке имеет пределы, которые концептология пытается неоправданно расширить. Целесообразно признать, что единственного «человек в языке» нет и не может быть по определению, а обращение к бесконечному множеству говорящих выводит языкознание за пределы научности как таковой. В конце концов может получиться, что количество говорящих пропорционально количеству языков со своими уникальными «концептосферами», а это даже печальнее, чем прямая пропорциональность между количеством лингвистов и лингвистик.
Таким образом, современная лингвистика, усвоив от структурализма формализационный метод в представлении научного знания, сделала его своей неотъемлемой частью. Однако поворот к антропоцентризму и когнитивистике в языкознании поставил необходимость нового подхода – рассмотрения языковых фактов только в контексте конкретных составляющих (речевая ситуация, психологические, социальные и иные параметры участников коммуникации и т.д.), что потребовало метода конкретизации языковых фактов, учета индивидуального в языке, учета речи как базиса функционирования смыслов высказывания и мн.др. То есть наряду с формулами и постулатами лингвистика пытается оперировать многообразием речевых фактов и «сгустков культуры в сознании человека» (Ю.С. Степанов). Подобное состояние современной лингвистики может быть охарактеризовано не только как полипредметность, которая задает необходимость совмещения противоречивых методов исследования.
Библиографический список
1. Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка// Лингвистика ХХ века: система и структура языка: Хрестоматия – Ч.1. – М.: Изд-во РУДН, 2004. – 651 с.
2. Кохановский В.П., Лешкевич Т.Г., Матяш Т.П., Фатхи Т.Б. Основы философии науки. - Ростов-н/Д.: Феникс, 2007. – 603 с.
3. Кронгауз М.А. Русский язык на грани нервного срыва. – М.: Языки славянских культур, 2009. – 232 с.
4. Одинцова М.П. Пределы современного синтаксиса//www. univer.omsk.su
5. Попова З.Д., Стернин И.А.Введение. Некоторые направления современной концептологии// Антология концептов/ Под ред. В.И. Карасика, И.А. Стернина. – М.: Гнозис, 2007. – 512 с. – С. 5-9.
6. Тестелец Я.Г. Введение в общий синтаксис. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2001. - 800 с.
7. Фрумкина Р.М Есть ли у современной лингвистики своя эпистемология?// Язык и наука конца ХХ века: Сб. статей. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995. – 432 с. - С. 74-117.
