В данной статье рассматривается категория «покоя» в художественном мире Леонида Андреева на примере рассказа «Покой». При анализе таких понятий, как «смерть», «выбор», «небытие», «вечная жизнь» автор статьи сопоставляет взгляды писателя и воззрения православных богословов.
Ключевые слова: категория «покой», Леонид Андреев, избранность, прототипы автора, критика общества, «вечная» жизнь, смерть, душа, утешение
Личность и творческий путь Леонида Андреева исполнены загадочности и тайны, которые пытались разгадать его современники и разгадывают до сих пор те, кто соприкоснулись с его творчеством.
Стремление стать властителем душ читателей, несомненный талант, симпатия и горячее участие в литературной судьбе М. Горького, сделала Л. Андреева всеобщим любимцем публики. Но сам он всегда оставался в стороне, некой отчужденности, отсюда и у его героев желание абсолютной свободы, одиночества.
Тем не менее, его творчество гуманно в своей основе, но овеяно неукротимым бунтарским духом, полно кричащих диссонансов, разноречий, предельно точно отражает личность самого писателя, пытающегося разделить страдания человека.
Во многих произведениях автора изображается ситуация воздействия на человека внешних и внутренних закономерностей и их преодоление. Так в рассказах «Жизнь Сергея Петровича», «Бездна», «Мысль», «Тьма» представлен герой-бунтарь, идущий наперекор сложившемуся укладу, выступающий против идеалов толпы. И Сергей Петрович, и доктор Керженцев, и Немовецкий считают себя «сверхчеловеком» по ницшеанской теории и жаждут светлых перемен, но, совершив преступление в доказательство своей избранности, «поглощаются бездной».
Интересно, что в годы написания этих произведений, в которых герой пытается «оторваться от обыденности», Андреев пишет рассказ «Покой», в котором раскрывается категория, не присущая прототипам автора. «Умирал важный, старый сановник, большой барин, любивший жизнь. Умирать ему было трудно: в бога он не верил, зачем умирает — не понимал, и ужасался ужасом безумным… Он давно устал жить и когда-то мечтал о покое, но когда пришла пора умирать, захотелось ему пожить еще немного» [2, с. 315].
Конфликт рассказа заключается в выборе, предоставленном сановнику чертом: вечная жизнь в аду, или вечный покой (состояние, когда человек вовсе исчезает). Сановник долго и мучительно делает выбор, боясь «прогадать». Черт предлагает возможность выбора: либо «окончательную смерть», «ненарушимый покой», что в его понимании есть «вечное небытие, молчание, пустота», либо особенную, пусть и «подозрительную жизнь» в аду с сохранением навеки собственного «я».
Согласно учению Исаака Сирина, смерть есть та благословенная суббота, когда человеческое естество обретает покой накануне своего воскресения: «Шесть дней совершаются в делании жизни хранением заповедей, седьмой день весь проводится во гробе, а восьмой — в исходе из гроба... Истинная и несравненная суббота есть гроб, показывающий и означающий совершенное упокоение от тягости страстей и от противного покою делания» [1]. Тем самым, Черт говорит правду о «вечном» покое, абсолютном прекращении существования: «…вы никогда не будете говорить, думать, желать, испытывать боль или радость… — вы исчезните, погасните, прекратитесь…станете ничто…», но и утаивает, что жизнь будущего века является «постоянным и неизреченным покоем в Боге» (II 18. 3).
Мы же знаем, что Христос завещал всем праведникам «жизнь вечную» и Его пришествие в мир заключалось в том, чтобы «всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:15) [4]. Проявления вечной жизни познаются человеком уже на земле, через веру в Бога, соблюдение заповедей, приобщение Церковных таинств.
В чем же состоит жизнь вечная? По словам Сергия Страгородского: «Вечная жизнь противополагается не только смерти, не только скоропреходящей жизни этого мира, но прежде всего и главным образом тем вечным мучениям, которые ожидают в будущем веке грешников. Вечная жизнь, следовательно, есть не только нескончаемое бытие, но и бытие блаженное, бесконечное не хронологическое только, но по своей качественной полноте, по своему внутреннему богатству» [6, с. 195].
Андреев, утверждавший, что «Бога не приемлет», и в то же время говоривший «…сегодня я мистик и анархист — ладно; завтра буду писать революционные вывески… а послезавтра я, быть может, пойду к Иверской с молебном…» [2, с. 12] изменяет понятия, принятые в Православии — «вечная жизнь» и «упокоение» (умиротворение, утешение).
Именно такого утешения и жаждет наша душа. Утешение становится для нас опорой посреди бушующего моря жизненных невзгод, рукой помощи, которую подает нам Христос: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы» (Мф 11:28) [4].
Образы Сановника и Черта восходят к трагедии И. В. Гете «Фауст». Если у Гете образы Фауста и Мефистофеля — это диалектическое единство положительного и отрицательного начал, Добра и Зла, то у Леонида Андреева Черт — лишь утомленный проводник в другой мир, а Сановник — собирательный образ «маленького человека», который даже перед лицом Вечности пытается хитрить, изворачиваться, чтобы добиться лучшей «возможности».
Черт Андреева так же, как и Мефистофель Гете, равнодушен, утомлен созерцанием жизни, разуверился в хороших началах мира: «Черт имел вид усталый и недовольный, долго не начинал разговора и оглядывался брезгливо и кисло, как будто не туда попал…». Выбор между «вечной жизнью» и «ненарушимым покоем» Черт предлагает в «скучных выражениях, тягучим голосом повторяя то, что видимо, самому ему надоело до последней степени» [2, с. 316–317].
Лейтмотивом в рассказе звучит слово «пустяки» — преобладающее настроение незначительности всего происходящего у Черта проявляется в ответах на важнейшие для Сановника вопросы. Черт видит несовершенство мира и не перестает удивляться человеку, который пытается его исправить даже после жизни, устанавливая свои порядки даже в аду, жалуясь на однообразность истязаний, и сам придумывает себе мучения. Автор использует прием обезличивания, поэтому в рассказе «Покой» Черт и Сановник представлены отвлеченными категориями.
Любопытно, что Андреев, часто использующий в своих произведениях образ Человека, в этом рассказе вводит лишь должность — сановник. Это объясняется тем, что автор раскрывает проблему подавления личности, обличает «человека толпы», «массовой культуры» и в своих увлечениях мрачной философией Шопенгауэра идет, кажется, до последней черты в критике общества, морали, разума.
Другая вариация трактовки обезличивания сановника восходит к библейской притче о богаче и Лазаре, рассказанная Иисусом фарисеям: «Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был так же некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача…» (Лк. 16:19–21). Стоит отметить, что имени богача в притче так и не называется, а больной, беспомощный бедняк зовется Лазарем, что в переводе с еврейского обозначает «Божья помощь». Почему бедняк удостаивается такой чести объясняет святитель Иоанн Златоуст «…только имена праведных в книги жизни, а имена грешников изгладятся бесследно».
Автор не говорит нам, куда пал выбор, он лишь фиксирует разочарованную реплику подписавшего документ: «Ах, что же я наделал!» Но концовка нам подсказывает суть выбора умершего: «В это время сановника уже зарывали. Мокрые, слипшиеся комья тяжело грохались о крышку, и казалось, что гроб совсем пуст, и в нем нет никого, даже покойника, — так широки и гулки были звуки». [2, с. 320–321] Сановник выбрал покой, то есть полную пустоту и превратился в ничто, потому, вероятно, что не знал, чего хотел на самом деле, в чем его вселенское счастье. Есть грань, за которой — непостижимое.
Творчество Леонида Андреева знавало времена и восторженного поклонения и полного забвения. Новая эпоха диктовала свое содержание для его творчества, продолжать традиции реализма стало невозможно, поэтому его произведения перестали понимать современники, боялись «безумия и ужаса» в них. «Квинтэссенция умонастроений Андреева — это трагедия одинокой личности, которую утрата веры в Бога — величайшая утрата этой эпохи — поставила перед лицом Абсурда». [3]
Всю свою жизнь Андреев называл себя атеистом, «бежал от Бога», доходил до «бездны» (попытки самоубийства, пьянство, приступы жестокого отчаяния), отрицал жизнь и «воздвигал стены» для смерти, но стремился лишь к одному покою и обрел его в своем доме, построенном на аванс от изданных произведений, в своей семье, окружившей его любовью.
Драматург Ф. Н. Фальковский, сосед и добрый знакомый Андреевых, в своих воспоминаниях пишет: «Клочок земли на финской скале стал миром Леонида Андреева, его родиной, его очагом; сюда он собрал свою многочисленную семью, свои любимые вещи, свою библиотеку и из этой добровольной тюрьмы он очень неохотно, только по необходимости, выбирался на несколько дней по делам своих пьес в Петербург или Москву... Где бы он ни находился, он рвался обратно, в свой дом, роскошно, уютно обставленный, с сотнями любимых мелочей, из которых каждая невидимой нитью тянулась к его мозгу и сердцу.».. [3].
Литература:
- Алфеев Г. В. Исаак Сирин [Электронный ресурс]: сайт / Митрополит Иларион (Алфеев) //Православная энциклопедия, 2012. — Режим доступа: http://www.pravenc.ru/text/674153.html
- Андреев Л. Н. Избранное / Л. Н. Андреев. — Москва: Современник, 1982. — 463 с.
- Леонид Андреев [Электронный ресурс]: сайт / allerleiten // LiveJournal, 1999. — Режим доступа: http://allerleiten.livejournal.com/823203.html
- Николау А. Обретение покоя в руках Божиих [Электронный ресурс]: сайт / Митрополит Лимасольский Афанасий // Православие.ru, 2014. — Режим доступа: http://www.pravoslavie.ru/75515.html
- Русские писатели. XX век: библиографический словарь. В 2 ч. Ч. I. А-Л/ ред. Н. А. Грознова, Н. Н. Скатов. — Москва: Просвещение, 1998. — С. 64–69.
- Страгородский С. Вечная жизнь как высшее благо / Архимандрит Сергий // Богословский вестник, 1895. № 1. — С. 195–213.
