В данной статье проводится анализ феномена правового сознания, который представляет собой сравнительно новый объект научных исследований. Поиск понятия права для юридической науки является традиционным, следовательно, по аналогии возникает вопрос: в чем истинная суть правосознания? Сущность правового сознания определяется его дуальной природой. В таком случае первостепенной задачей становится исследование соотношения общественного и индивидуального правового сознания. В центре внимания подобного исследования стоит анализ таких категорий, как право и сознание, таких понятий, как индивидуальность и социальность, таких концептов, как субъективизм и интерсубъективизм.
Ключевые слова: правовое сознание, право, сознание, общественное правосознание, индивидуальное правосознание, индивидуальность, социальность, коммуникация, правовой субъект, правовой интерсубъект
Поиск истины или какой-либо ее отдельной стороны — это всегда поиск иглы в стоге сена. Как ни парадоксально, таковой поиск зачастую стоит начинать с этимологического анализа. Парадоксальность скрыта здесь в этимологии «этимологии», ведь в составе данного слова кроется сама «истина», на поиск которой нацелена наука. Исследование правового сознания как сложного и неоднозначного явления также следует начинать с этимологического анализа.
Этимология понятия «правосознание» на первый взгляд кажется элементарно простой: сознание своего права, что обнажает генетическую глубинную связь правосознания как феномена с такими категориями, как право и сознание. Действительно, если первая категория — это явление социокультурное, то вторая — психическое и/или психологическое, что, в свою очередь, оголяет основное противоречие, скрытое в понятии правосознания и заключающееся в противостоянии индивидуального и общественного. В этом противостоянии заложен присущий правосознанию дуализм. Без сомнения, говоря о правосознании, мы могли бы привести десяток различных определений данного понятия и описаний данного феномена, основные разногласия всегда начинаются в момент поиска первоисточника, то есть с вопроса: что первично — индивидуальное или общественное правовое сознание? Актуальным, проблемным и неразрешенным этот вопрос остается и в наше время, но таковым он был и во времена зарождения первых отечественных концепций правового сознания, разработанных дореволюционными мыслителями-юристами.
Казалось бы, в поиске ответа на поставленный вопрос первое, что кажется очевидным, соотношение индивидуального и общественного правосознания эквивалентно соотношению индивида и общества, осмыслением которого занято множество величайших умов с древних времен по сегодняшний день. Но являются ли эти соотношения эквивалентом? Как известно, существуют две точки зрения. Согласно первой, социум довлеет над отдельным человеком, согласно второму — индивидуальное первично, а общество представляет собой лишь совокупность отдельных автономных личностей. Сторонники и первой, и второй позиций выдвигают логичные, последовательные и по-своему верные гипотезы, которые в своей совокупности равноценны. Так, знаменитый постулат Аристотеля, согласно которому «человек — по природе [существо] общественное» [1, с.63], марксистская, контовская и другие социологии, отодвигающие индивида на второй план, в том числе и в отношении права и правовых явлений, не менее убедительны и верны, чем теории индивидуалистов, в том числе правовые, например, концепция индивидуальной свободы Дж. Ст. Милля, концепция множества «свободных» Фихте или же анархичный эгоист Штирнера. Единственным безусловным и неопровержимым фактом, признаваемым представителями обеих точек зрения, является тот, согласно которому неотъемлемое свойство любого человека — социальность, то есть индивид в любом случае связан с обществом, и индивидуальность его может оставаться индивидуальностью лишь на фоне социального. Весьма емко и предельно точно концепт социальности человека оформлен в гипотезе изолированного человека Г. Ф. Шершеневича: «Человека, отрезанного от влияния других людей, не может быть, человек всегда продукт общественности, а не самопроизводства» [2, с.63–64]. Именно социальность представляет собой точку равновесия, благодаря которой весы истины, одна чаша которых вмещает теории первичности общества над индивидом, вторая — индивида над обществом, находятся в равновесном состоянии.
В случае, когда мы аналогично рассматриваем отношение индивидуального правового сознания к общественному, мы не находим подобной точки равновесия. Причина кроется именно в столкновении категории права и категории сознания, здесь не идет речь о соотношении общества и индивида, социальность здесь не свойство, а причина. Независимо от того, через призму какого типа правопонимания мы рассматриваем само право, оно есть и будет социальной надстройкой. Право — это и есть сама социальность, вне общества право не может существовать. Робинзон Крузо, обреченный прожить на необитаемом острове один всю жизнь до самой смерти, будет жить вне права и закона, а там, где нет права, не может быть правосознания, так как сознание права индивидом подразумевает наличие права. Но в то же самое время сознание есть сама индивидуальность, наиболее ярко иллюстрирует это дефиниция сознания в рамках системной концепции психики: «Сознание — особое свойство психики, специально направленное на самоконтроль жизнедеятельности индивида, в том числе, на контроль функционирования самой психики» [3, с.49]. Ключевым моментом в данном определении будет являться то, что сознание — это свойство психики конкретного индивида, обладающего нормально функционирующим мозгом как органом и представляющего собой разумное существо, осмысляющее и воспринимающее окружающий мир. В таком случае становится очевидным, что в понятии общественного сознания сам термин «сознание» предстает как абстракция. Общество не является полноценным организмом, общество — это совокупность организмов, то есть сознанием наделен человек, но не общество. При этом опять же следует учитывать, что изолированный человек, как указывалось ранее, — это также лишь абстракция. Как точно отмечает В. И. Молчанов: «Сознание (как и бытие) не есть понятие, но источник всех понятий, схем, образов» [4, с.237]. Человек, существующий с рождения вне общества, обладает обедненным, можно даже сказать, пустым сознанием. Лучшей иллюстрацией сказанного, несомненно, являются феральные люди — люди, лишенные социальности, лишенные права и правового сознания, люди, чье сознание опустошено, лишено изначально понятий и образов, которые должны были быть приобретены индивидуумом в процессе социализации. «Ребенок, который с рождения был бы отдан волчице, явился бы единственным человеком на земле, не затронутым культурой» [5, c.245]. Возвращаясь к примеру Робинзона Крузо, мы обнаруживаем, что этот человек существует вне права, пока существует вне общества, при этом его сознание наполнено знанием о праве и законе, но вне социума необходимость сознавать эти явления, его правосубъектность сводятся на нет.
Определяя правовое сознание как форму общественного сознания, мы автоматически лишаем само понятие правосознания его существенной стороны — осознания права, его понимания каждым отдельным индивидом, существующим в данном обществе. Общество не наделено сознанием, и в таком случае общественное правосознание — это лишь законознание и законопринятие. Таким образом, правосознание может быть только индивидуальным, являясь исключительно психическим явлением, свойственным человеку как существу общественному и как субъекту права. Поскольку правовое сознание — это сознание каждым отдельным индивидом права, поскольку право не может существовать вне общества, постольку понятие общественное правосознание — это абстракция. Обществу может быть свойственна лишь какая-либо конкретная правовая система и правовой менталитет. Осознать, понять, познать право может лишь отдельный индивид, но основные схемы, образы, модели ему диктует именно общество, в котором он существует. Здесь же уместно отметить, что существует аналог дефиниции общественного правового сознания — массовое правосознание, генетически уходящие корнями в социологию Эмиля Дюркгейма. Но «массовое сознание» Дюркгейма, предстающее также в некотором смысле как абстракция и в истоках своих имеющее «сближение сознаний» как необходимое условие объединения ранних человеческих сообществ [6, с.327], также искажает восприятие термина «индивидуальное сознание», не являющегося абстрактным. В то же самое время признание синонимичности понятий общественного сознания и массового сознания является вопросом спорным, а в рамках российской науки дискуссия относительно соотношения этих терминов обременена наследием советской терминологии, в особенности марксистско-ленинской.
В таком смысле, подводя итоги сказанного выше, общественное правовое сознание более верно обозначить иным термином, тем самым обособить его и по содержанию, и по значению от индивидуального правосознания. К примеру, более приемлемым в таком случае предстает понятие «правовой народный дух», вслед за «народным духом» Гегеля (Volksgeist) и идеей «национального характера» Гердера.
Но вопрос признания того факта, что правосознание — индивидуальное свойство, — это в первую очередь оправданный вопрос о валидности данного утверждения. Исходным моментом здесь, как уже отмечалось, становится сознание. Исследования таких социокультурных явлений, как право, а также такого свойства, как правовое сознание, не могут миновать вопросов, связанных с сознанием человека, «поскольку именно сознание является специфическим свойством человека, его родовым признаком, лежащим как в основе выделения человека из окружающей среды, так и в основе всех социально-культурных феноменов. Человек — существо сознательное, а выражением его сознания и мыслительных процессов является язык как универсальное информационно-коммуникативное средство, опосредующее и делающее абстрактными непосредственные и конкретные человеческие восприятия реальности» [7, с.12]. Действительно, право представляет собой лишь символическую форму выражения определенных норм. Без языка не могло бы быть права как такового: коммуникативно-информационная природа права есть его фундамент, выраженный в социальности. Например, в теории общественного договора Гоббса, речь идет о некоем взаимодействии «естественных» людей друг с другом. Очевидно, что взаимодействие это есть нормотворческая коммуникация на уровне примитивных обществ с последующим вступлением в стадию нормативной коммуникации, сопровождающимся усложнением и эволюцией самого социума. Но прежде всего, здесь стоит подчеркнуть то крайне важное обстоятельство, что именно право представляет собой результат подобной коммуникации, а правовое сознание — свойство правовой рациональности индивида как правового субъекта, выражающее себя через информационно-коммуникативное средство — язык. По сути, правовое сознание является формой существования права, более того, право не может существовать вне сознания человека. Правосознание будет играть важнейшую роль, в первую очередь в осознании человеком своей правосубъектности и правоспособности. Самореализация субъекта права, реализация индивидом своего творческого начала в рамках правовой реальности — это результат преобразования реальности, правовой реальности, в сознании человека, правовом сознании.
Со времен философии Канта мы признаем сознание неотъемлемым свойством человека разумного — рационального человека, мы признаем также рационального человека субъектом. Именно из субъективности исходит сознание индивида: «Если бы мы устранили наш субъект или же только субъективные свойства наших чувств вообще, то все свойства объектов и все отношения их в пространстве и времени и даже само пространство и время исчезли бы: как явления они могут существовать только в нас, а не сами по себе» [8, с.61]. Но право — это не отвлеченное явление, способное существовать в сознании изолированного человека, изолированного субъекта. Субъект и субъективность Канта в первую очередь исходят из первичности «чистого» индивида и отодвигают социальность на второй план, что не соотносится с самой природой права как феномена. Априорность права, сама суть этого феномена, может быть раскрыта лишь через интерсубъективный подход Хабермаса, где вскрывается процесс взаимодействия субъектов — процесс коммуникации, что, в свою очередь, обнажает социальную природу права как результата подобного взаимодействия. Лишь в таком свете правосознание предстает в качестве свойства мыслящего субъекта, находящегося в коммуникативном взаимодействии с другими субъектами. «… Организм новорожденного формируется в человека, лишь воспринимая социальные интеракции. Личностью он становится, вступая в публичное пространство социального мира, ожидающего его с распростертыми объятиями. И это Публичное совместно проживаемого Внутреннего нашего жизненного мира является одновременно как внутренним, так и внешним» [9, с.18]. С подобной позиции правовое сознание предстает совершенно в новом свете, так как именно данная точка зрения в полной мере раскрывает суть данного свойства человека как творческого и разумного субъекта права, подчеркивая одновременно исключительную индивидуальность правосознания и социальность как его коренную причину.
Действительно, именно на уровне интерсубъективности правовое сознание преодолевает абстрактность, претерпевает метаморфозу и обретает содержание. Но полноценный правовой субъект, осознающий право внутри себя и право во вне, представляющий собой индивидуальность и одновременно часть социальности, — это не эквивалент всесильного Творца. Он не способен быть творцом права как такового, например, позитивного права во всей его совокупности. Он творец своей правовой действительности, но не правовой реальности. Безгранична свобода полноценного правового субъекта лишь в свободе его выбора, в первую очередь речь идет о выборе «слова» в диалоге, в процессе коммуникации — той творческой силе, что скрепляет социум. Таким образом, правовое сознание отдельного индивида, с одной стороны, представляет собой автономное явление, свойство разума, позволяющее индивиду осмыслять, познавать право как таковое, с другой стороны, оно подразумевает постоянный диалог, в рамках которого одна правовая действительность (одного индивида) сталкивается и взаимодействует с другими. В совокупности правовые действительности отдельных индивидов составляют правовую реальность во всей ее многомерности. В таком случае правовой субъект предстает как правовой интерсубъект или, в соответствии с терминологией М. М. Бахтина, как надчеловек. «Надчеловек, над-я, то есть свидетель и судья всего человека (всего я), следовательно, уже не человек, не я, а другой. Отражение себя в эмпирическом другом, через которого надо пройти, чтобы выйти к я-для-себя (может ли это я-для-себя быть одиноким?). Абсолютная свобода этого я. Но эта свобода не может изменить бытие, так сказать, материально (да и не может этого хотеть) она может изменить только смысл бытия (признать, оправдать и т. п.), это свобода свидетеля и судии. Она выражается в слове» [10, с.361]. Поскольку первостепенным здесь становится вопрос, «может ли это я-для-себя быть одиноким?», постольку, как результат всех вышеприведенных рассуждений, первостепенным становится и вопрос: может ли правовое сознание быть одиноким? И опять же, в соответствии с указанным выше, можно утверждать, что правовое сознание не может быть одиноким — изолированным.
Крайне точной иллюстрацией самой сути правосознания, зависимости одного правового я от другого, является знаменитый отрывок из проповеди английского поэта и проповедника Джона Донна: «Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий — часть континента…» [11, с.226]. Надчеловек, интерсубъект права всегда является частью единого целого, оставаясь при этом уникальным и автономным разумным существом. С такой позиции, категорический императив Канта и основной принцип абстрактного права Гегеля («будь лицом и уважай других в качестве лиц» [12, с.98]) предстают как узкий, ограниченный подход и освещают лишь одну из составляющих правового сознания, преуменьшая «интер», «над». Лишь многомерный взгляд, подчиненный принципу «обладай сознанием и принимай полноценность и равнозначность сознаний других», позволяет предельно приблизиться к пониманию самой сути и содержанию такого явления, как правовое сознание. Трагедия Робинзона Крузо заключается именно в том, что он оказался «островом», а не «частью континента», в том, что он стал сознанием, вырванным из контекста, лишенным возможности продолжить диалог, длящийся несколько тысяч лет и способный завершиться лишь в момент смерти одного из двух последних людей на Земле, воспитанных в обществе.
Итак, в поисках сути и содержания такого сложного явления, как правовое сознание, неизбежной проблемой предстает его дуализм: столкновение индивидуального и общественного. Действительно, как мы могли наблюдать, двойственность правового сознания заключена уже в самой дефиниции, если «право» отсылает нас к обществу, ведь лишь в рамках социума возможно его существование, то «сознание» направляет в сторону индивидуальности. Между тем, при более подробном рассмотрении становится очевидным следующее: дуальность эта переходит в абстракцию на уровне общественного сознания, что позволяет сделать логичный вывод, согласно которому правовое сознание — это свойство отдельного индивида, существующего в рамках правовой реальности. Но наиболее важным моментом в данном случае является социальность как свойство. Наличие у человека разумного сознания, колыбели индивидуальности, и признание его социальности не есть столкновение внешнего и внутреннего, индивида и общества. Скорее, это признание незыблемой целостности самого человека, распространяющейся и на его правовое сознание. И в таком случае речь идет не о правовом субъекте как носителе правосознания, а о правовом интерсубъекте — субъекте диалога, в контексте которого становится возможным существование человека и общества в их единстве. Таким образом, правовое сознание, по сути, — это сознание права, понимание индивидом права, свойство психики, позволяющее индивиду преобразовать существующую правовую реальность в его собственную правовую действительность. Но ни сознание, ни правовое сознание, ни действительность отдельного индивида не представляют собой нечто изолированное от множества других сознаний и действительностей. Как дерево, растущее в лесу, не может быть просто деревом, оно есть лес, оставаясь деревом, так каждый отдельный человек, наделенный правовым сознанием, есть правовая сфера общества, оставаясь при этом уникальным по своих характеристикам и свойствам индивидом, — я есть все, все есть я, но я остаюсь «Я».
Литература:
- Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 4 / пер. с древнегреч. — М.: Мысль, 1983. — 830 с.
- Шершеневич, Г. Ф. Общая теория права. — М.: Изд. Бр. Башмаковых, 1911. — 698 c.
- Горбатенко, А. С. Системная концепция психики и общей психологии после теории деятельности. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1994. — 60 с.
- Молчанов, В. И. Исследования по феноменологии сознания. — М.: Территория будущего, 2007. — 456 с.
- Гердер, И. Г. Философия истории // Избранные сочинения. — М.: Гос. изд-во худ. литературы, 1959. — С. 225–312.
- Дюркгейм, Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. — М.: Наука, 1990. — 575 с.
- Титаренко, И. Н. Современные проблемы философии сознания и лингвистические идеи стоиков // Философия сознания: классика и современность: Вторые Грязновские чтения. — М.: Издатель Савин С. А., 2007. — С. 11–17.
- Кант, И. Критика чистого разума. — М.: Мысль, 1994. — 591 с.
- Хабермас, Ю. Между натурализмом и религией. Философские статьи. — М.: Весь Мир, 2011. — 336 с.
- Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества. — М.: Искусство, 1986. — 445 с.
- Донн, Джон. По ком звонит колокол. — М.: Энигма, 2004. — 432 с.
- Гегель Г. В. Ф. Философия права. — М.: Мысль, 1990. — 524 с.
