Героический эпос в классическом виде, в каком мы привыкли его понимать, в чувашском фольклоре отсутствует. Однако было бы неверно говорить об отсутствии героической тематики в фольклоре чувашей вообще. Она разрабатывалась одновременно в разных жанрах: в мифе, легендах об улыпах, в исторических преданиях и песнях, а наиболее выражена в сказках о паттырах-богатырях (рис. 1). Мысль эта не нова, но для чувашской фольклористики она столь актуальна, что требует если не доказательства, то обязательного индуктивного изложения и теоретического осмысления.
Рис. 1. Атăл Паттăр — сказочный персонаж чувашского фольклора
Можно считать общепризнанным, что сказки о богатырях относятся к числу эпических текстов. Нет только единого терминологического выражения для этого жанра [1]. Действительно, трудно на каждый конкретный случай применить терминологию, принятую для иноэтнического материала. Чувашские тексты подобного типа сами сказители именуют паттерсем синчен, хывна халапсем, что буквально переводится «халапы, сложенные о паттырах». Все чаще в последние десятилетия употребляется обобщенный термин «юмах». Термины «сказки о героях» или же «о баторах», «о богатырях», «волшебно-героические», «героические сказки» были бы здесь неуместны: ведь из уст чувашских сказителей нельзя услышать слова «батыр», «герой», «волшебно-героические сказки». Они знают паттар’ов и о них рассказывают. Это одна сторона вопроса. Но такой народный термин из нескольких слов слишком неудобен, да и понятен он только данному этносу. Учитывая эту ситуацию и стремясь как-то унифицировать терминологию, предложено называть чувашские сказки о богатырях — «сказки о паттырах», что и практически, и теоретически обоснованно. Ведь терминологически такие словосочетания воспринимаются, как «башкирские сказки о батырах», «нартские сказки в прозе», «эвенкийские эпико-героические сказки нимнгакан», «нанайские нингман», «русские волшебно-героические сказки», «бурятские сказки о мэргенах и баторах» и т. д. Каждое из них несет в себе указание на национальную специфику, хотя типологически все они соотносимы.
Эпические сюжеты чувашских сказок представляют цепь мотивов, из которых складывается биография паттыра. Практика разбора сюжетообразующих эпических мотивов позволяет преимущественно выделить следующие блоки: чудесное происхождение, детство, обретение лошади, обретение богатырского оружия, уход из дома, получение богатырской силы, имени богатырского, обретение покровителей(обладающих магическими способностями), спутников, странствие на тот свет, возникновение эпического конфликта, выбор локуса поединка, поединок с эпическим врагом, одоление препятствий, возвращение с того света, доказательство своей подлинности, женитьба (всего 17). Исследование проблем этнографических связей перечисленных мотивов и сюжетов в целом приводит порой к неожиданным, но в историко-типологическом плане объяснимым выводам.
Была предпринята попытка составления рабочей таблицы эпических мотивов. К разбору привлечено 108 текстов с диапазоном их фиксации более ста лет. Составлен рабочий список мотивов, которые в свою очередь образуют блоки.
Анализ корреляций мотивов и блоков позволяет делать вывод о наличии у них обусловленных связей. Так, герои сказок, включающих мотивы чудесного зачатия от съедобной рыбы, золотого голубя, от отвара лесной травы, от мысли иметь сына, от капли крови и слез, выпитых с водой, в следующем блоке «Богатырское детство» могут быть выражены мотивами быстрого роста, проявления физической силы, рассуждения по-взрослому, но ни в коем случае сказка, имеющая мотив происхождения героя от чудесного зачатия, в блоке «Богатырское детство» не имеет мотива проявления богатырского аппетита. Мотивы «Чудесного превращения», имеющие варианты — происхождение из теста, посоха, осины, коры дуба киремет, заквашенной в тесте, глины, камыша, в следующем блоке порождают мотивы: герой может быстро расти, проявлять физическую силу, рассуждать по-взрослому, а также проявить богатырский аппетит. Конечно, каждый конкретный текст передает эти комбинации в своем варианте. Примеры, как и сами тексты, можно иллюстрировать бесконечно. Так, если в блоке мотивов «Богатырское детство» малыш избивает сверстников, то в блоке мотивов «Обретение богатырской лошади» правомерно ожидать развитие трех вариантов развития сюжета сказки: 1) юноша воспитывается у лесного старика, который завещает похоронить себя таким образом: голову под одну березу, туловище — под другую, ноги — под третью, затем в этих местах появляются лошадь из-под земли, сокол и гончая собака; 2) лесная старуха за спасение от беды дарит лошадь, оставшуюся от мужа; 3) жеребенок выбирается наложением ладони; 4) два брата идут в один дом по совету седобородого старика, там за первой дверью висят узды, а за второй стоят лошади и т. д. В то же время малыш, проявляющий физическую силу, в блоке мотивов «Обретение богатырской лошади» не может фигурировать в следующих вариантах мотивов: 1) конь и паттыр рождены одновременно; 2) юноша в пути у одного человека покупает жеребенка; 3) юноша меняет отцовского коня, не выдержавшего его верхом, на клячу старика, затем девушки из медного и серебряного домов дают юноше взамен его лошади своих пятикрылую и семикрылую лошадей; на последней можно перелететь через высокие ограды волшебного сада к девушке в золотом доме; 4) жеребенок сам идет в узду и т. д.
Таким образом, имея так называемые «неполные» и «неправильные» реальные тексты, можно получить предполагаемый полный текст. Для этого необходимо вывести формулы из имеющихся текстов. Конечно, каждая новая запись или архивная находка могут внести какие-то определенные коррективы. Ценность методологии индуктивной реконструкции текстов на уровне мотивов и блоков мотивов, а также сюжетов в целом заключается в том, что подобные таблицы можно построить на материале сказок любого народа. Прежде всего предстоит обработать множество текстов, разобрать их и собрать в систему мотивов, блоков, сюжетов, скоординировать по горизонтали и по вертикали. Все это остается как черновая рабочая картотека. При этом следует соблюдать высокую точность в обозначении мотивов, каждая ошибка в их классификации способна спутать всю схему в целом. Здесь прежде всего необходимо разработать единый для всех случаев принцип, о чем писал В. Я. Пропп в статье о классификации жанров [4].
Такая работа имеет практическое значение при составлении указателей сказочных сюжетов. Известные существенные недостатки в указателях, думается, повторяются от издания к изданию потому, что в них игнорируются как раз как реальные, так и вероятностные сцепления мотивов в их последовательности и обусловленности. С этой точки зрения следует приветствовать разработки С. А. Гуллакян мотивного состава армянских волшебных сказок [2].
В текстах на один и тот же сюжет трудно отыскать каноническое повторение какого-нибудь отдельно взятого мотива. Даже конкретный эпизод в мотиве каждый вариант передает иначе. К примеру, эпизод обретения сабли знает множество вариантов: добыча, кража, получение, изготовление. В то же время случаи полного совпадения данного мотива составляют, можно сказать, исключение. Иначе и не может быть, так как совершенно точная передача мотивов в каждом тексте, даже если они на один сюжет, гибельно действовала бы на жизнь сказки. Естественно, что общая структура сюжета при этом не должна страдать. И в этих условиях настоящий мастер может передать мотивы каждый раз по-новому. Если сказитель в каждом случае будет излагать наборы копий мотивов, то он быстро потеряет популярность, а этого настоящий сказочник никогда не допустит. Конечно, нельзя отрицать роль традиции в сказительстве. Но потому и поражают слушателей такие сюжеты, где хотя бы один мотив излагается по-новому.
Известные варианты даже по объему текста различны. Это объясняется разными причинами. Одна из них — способ фиксации и степень полноты данных. Так, сказка «Месть» от одного и того же сказителя записывалась три раза через каждые шесть лет. В 1971 г. сам сказитель (К. А. Афанасьев) прислал запись в архив Чувашского научно-исследовательского института; в 1977 г. эта сказка была записана учительницей сельской школы 3. П. Петровой; затем в 1983 г. А. К. Салминым была сделана запись на магнитофоне. К великому сожалению, эта запись оказалась первой и последней фиксацией живого голоса талантливого сказителя. Объемы трех записей одного и того же текста составляют соответственно 14, 8, 18 машинописных листов. Иначе говоря, запись самим сказителем выгодно отличалась от записи собирателя, а запись на магнитофоне оказалась полнее записи самого сказителя. Тексты с большим объемом, естественно, несут большую информацию. Однако при этом все они представляют для исследователя несомненную ценность как равнозначные варианты.
Записывающий сказку так или иначе изменяет ее текст. Как правило, от записи на бумаге страдает весь корпус текста. Помимо опущения всяких нюансов и подробностей, записывающий со своей стороны тезисно запечатлевает содержание, иногда даже излагает своими словами, не говоря уже о тех примерах, когда чрезмерно краткое содержание запечатлевается на бумаге не на языке оригинала. Так случилось с чувашской сказкой «Иван-царь» [5]. Вот некоторые выдержки: «Тут есть подробности, разговоры с матерью»; или: «Потом таким же образом он спас и среднюю, за которой приходил змий с шестью головами, и старшую, за которой приходил змий с девятью головами; так же пировали. Молоток будить себя на первый раз он брал пудовый, затем двухпудовый и трехпудовый». Устный вариант всегда значительно полнее.
Поэтому при реконструкции текста, как вербального, так и невербального, в том числе и чувашского эпического текста, всегда необходимо учитывать все имеющиеся варианты или по крайней мере к этому надо стремиться, ибо при существовании неполных вариантов текст не совпадает с инвариантом [3].
Литература:
- Астахова А. М. Народные сказки о богатырях русского эпоса. М.; Л., 1962;
- Гуллакян С. А. Мотивный состав армянских волшебных сказок (опыт количественного анализа корпуса текстов) // Автореф. дис. докт. филол. наук. Тбилиси, 1985;
- Левинтон Г. А. К проблеме изучения повествовательного фольклора // Типологические исследования по фольклору: Сб. статей памяти Владимира Яковлевича Проппа (1895–1970). М., 1975;
- Пропп В. Я. Фольклор и действительность: Избранные статьи. М., 1976;
- Сказка «Иван-царь», записанная в 1911 г. учеником Мариинско-Посадского 4-классного городского училища Кириллом Родновым (Научный архив Чувашского НИИ, отд. 1, № 210).
