Тюремное заключение преступного лица, признанного виновным судебной инстанцией, является новоевропейским изобретением в искусстве наказания за преступление. Средние века, связанные с широкой практикой казней и истязаний телесности, сменяются практиками принудительного заключения преступника. В данной статье рассматривается специфика тюремного аппарата, его результативность в перспективе тех функций и целей, которые он ставит перед собой в социальном целом. В ходе социально-философского анализа выясняется, что цели тюремного заключения во многом не совпадают ни с их процессуальной реализацией, ни с конечным результатом. Теоретические идеи, которые связанны с тезисом о воспроизводстве делинквентности посредством тюрьмы, находят свое эмпирическое подтверждение на примере американского города Фергюсона, социальные явления в котором анализируются через призму понятия «полицейское государство».
Ключевые слова: тюрьма, делинквентность, пенитенциарные практики, рецидивизм, справедливость, полицейское государство
Функция принудительного заточения, продолжительного изъятия из социума лица, совершившего преступление, отстранение его от общественной жизни, которую выполняет тюрьма, являет собой новый вид наказания. Тюрьма не является в полной мере отрицательной силой. Действительно, она отрицает свободу действия и перемещения, но она являет собой более сложный механизм, воздействующий не только на тело, но и на душу, на образ мысли, на мировоззрение. Тюрьма — это перевоспитывающая структура, в которой заключенный не является исключенным из общества, он является участником, над которым осуществляются различного рода практики, направленные на то, чтобы вытеснить из него все «порочное», «преступное», «вредоносное» для общества. Тюрьма не исключает, она фиксирует, воспроизводит и применяет целый набор дисциплинирующих и воспитательных практик по отношению к своему субъекту. Делинквентность — это понятие не акта, а свойства личности, поведения человека. Тесно связанное с правом и юридической практикой, оно становится возможным благодаря внедрению в правоохранительные практики психологического понимания наклонностей и свойств человека. Это смещение акцентов дает нам уже не определение преступного действия, а понятие преступной личности, понятие подобное девиантному поведению, которое трактуется как отклоняющееся поведение в обществе. В случае с девиантным поведением, имеются различного рода отклонения от принятых обычаев, социальных стереотипов, незакрепленных правом норм, норм морали и религии. В случае же с делинквентностью имеется в виду общественно опасное поведение, поскольку личность, которая обладает этим родом психологическими отклонениями, способна на преступное действие, на крайнюю форму нарушения формального порядка, установленного властью и формально обязательного для каждого члена того или иного государства как члена правовых отношений и обязанностей. Тюремному аппарату нужно знать, не только то, что совершил преступник, необходимо знать то, что есть в человеке от совершенного им преступления, как пишет французский мыслитель 20 века Мишель Фуко: «Введение «биографического» имеет важное значение в истории уголовно-правовой системы. Ведь оно устанавливает, что «преступник» существовал еще до преступления и даже вне его» [1, с. 338]. Именно здесь мы видим криминологический лабиринт, связанный со смешением уголовного и психиатрического дискурсов. Уголовно-исправительная система основывается на сложном выявлении биографии преступника, и даже более — инстинктов, импульсов, наклонностей, характера. Тюрьма как исправительное учреждение работает с делинквентом, который соединяет в себе два образа преступника: как существа морально неполноценного, чудовищного в своих поступках, но и одновременно юридического субъекта, который реабилитируется посредством наказания.
Описав того, на кого нацелена исправительная практика тюремного заключения, нужно понять, как она осуществляется, и какие результаты имеются по мере ее реализации. Необходимо отметить, что тюрьма, как исправительный и воспитательный институт терпит свое поражение. В первую очередь, устрашающий облик данного наказания и его существование не привели на протяжении нескольких веков к снижению преступности, к уменьшению численности преступников и преступлений. Что еще важнее, так это то, что «тюремное заключение порождает рецидивизм» [1, с. 354]. Тот, кто однажды стал заключенным, имеет большую вероятность вернуться в тюрьму, совершить преступление повторно. В этом смысле тюрьма не только воспроизводит делинквента как некий тип человека: некоторый образ человека, с отклоняющимся поведением, на которого нацелена исправительная практика. Но и в прямом смысле, она производит людей, которые обладают этими чертами. Кроме противоестественного состояния, в котором оказывается заключенный человек, мы имеем дело с тюрьмой, как максимальной концентрацией власти. Являя собой симуляцию положительного института, она сосредотачивает в себе право на насилие, которое в силу легитимности власти государства позволяет себе проявляться. Примером являются единичные случаи, которые складываются в системное единство — превышения полномочий среди охранников, тюремщиков, которые зачастую реализуют ту самую преступность внутри данного сообщества. Фридрих Ницше аналогично писал о том, что узаконенная власть осуществляет захват тех практик насилия и жестокости, которые свойственны человеческому сообществу принципиально. Она забирает преступника из рук тех, кому непосредственно был нанесен вред (потерпевшее лицо и его близкие) и по отношению к которому он находится в долгу, перенимая на себя право реализовывать соответствующие практики согласно системе установленных норм [2, c. 79]. Ясно, что преступник, а впоследствии заключенный — делинквент, оказывается там, где его греховная аномальная противозаконная сущность находит подтверждение тому, что насилие действительно реально, что преступление действительно имеет место в обществе, что оно нормально, что оно воспроизводится там, где оно является установленным и приемлемым. Иначе, он оказывается в «своей» среде, в среде поддержания делинквентности, где борьба с делинквентом осуществляется теми же средствами, которыми преступник проложил себе дорогу в тюрьму. Справедливость — это продукт власти, которая берет на себя право судить, вводя третье лицо между оппозициями: «Справедливое наказание остается наказанием, известного рода страданием. В этом смысле наказание как кара вновь открывает дорогу для духа мести, вопреки тому факту, что оно проходит через опосредование, отсрочивается, просеивается через процедуру судебного процесса, но отнюдь не упраздняется, не отменяется» [3, с. 268]. И это абстрактное идеальное понятие на практике пропитано кровью и страданиями, которые не исчезают, а перераспределяются в социуме уполномоченными лицами.
Еще одним аспектом, является тот факт, что тюрьма является концентратом тех лиц, сплочение которых является незаконным в обществе. Организованная коллективная преступность существует и воспроизводится именно в тюрьме, где заключенные вступают в протяженную ежедневную коммуникацию. Это антиобщественный клуб, который образуется не на основании акта преступления, а на основании общих делинквентных антиобщественных свойств. Кроме того, статус делинквента, установленный уголовными и психиатрическими практиками для того, чтобы быть преобразованным тюрьмой, на деле лишь поддерживается, закрепляется за преступником и далее, после выхода из под заключения: «Они находятся под надзором полиции, им предписывают место жительства и запрещают проживание в определённых местах, они «выходят из тюрьмы с паспортом, который должны предъявлять повсюду и где фиксируется вынесенный им приговор» [1, с. 356]. Все это подтверждает то, что статус «преступник» становится социальной ролью, которая закрепляется за человеком и определяет область его возможных действий. Тем самым блокируя многие возможности, свойственные членам общественного целого. Все это усугубляет положение бывшего заключенного, подтверждает его отчужденность от общества, его антисоциальный характер, отсюда следует высокая возможность рецидива. Зачастую бывший заключенный стоит перед выбором — повторное преступление или смерть. Тюрьма становится зачастую даже более привлекательной судьбой, недели нахождение в обществе, где отчуждение не только ощущается, но и постоянно воспроизводится материально. Здесь важно также сказать, как повышается вероятность рецидива и воспроизводство статуса делинквента при наличии у заключенного семьи, которая теряя, например, кормильца оказывается в состоянии потенциальной преступности. Тем самым в этом смысле возможна цепочка последующих преступлений.
И данные рассуждения — это не пустые теоретические построения, что подтверждают такие примеры реально происходящего беспредела власти как Фергюсон. Фергюсон является примером того, где полицейское государство максимально себя проявляет своей деятельностью активного наблюдения, контроля и производства делинквентности. Этот американский город не раз фигурировал в новостных источниках из-за беспорядков в плане систематического нарушения законов, повышенного уровня преступности, столкновения с полицейскими. Самые знаменитые — гибель Майкла Брауна в августе 2014 и беспорядки, связанные с данным событием вплоть до декабря 2014 [4]. Демографическая особенность города заключается в том, что его население больше чем наполовину составляют афроамериканцы. Их население росло в Фергюсоне с 60–70ых годов, после борьбы за права чернокожих, которая, казалось, закончилась положительно. Иллюзорность достижения полного компромисса демонстрируется тем фактом, что с того же времени начинается ужесточение законов в отраслях административного и уголовного права, усиление полицейского аппарата, рост тюремной системы. На сегодняшний день Соединенные Штаты Америки являются страной с самым крупным количеством заключенных — на 2010 год статистические демографические данные приводят цифру в 2.400.000 человек (при том, что в 1975 году цифра была в 6 раз меньше — 380.000, а численность населения увеличилась на 30 %) [5, с. 1]. Для понимания данного роста числа заключенных необходимо понять специфику американского общества заключенных: латино- и афроамериканцы являются 30 % населения США, но в то же время, они составляют собой 60 % от количества заключенных данной страны [6]. И здесь невозможно не задаться вопросом, неужели носители данных расовых, этнических, национальных и культурных особенностей сущностно имеют больше предикатов преступности? Обратимся снова к Фергюсону, данный город — это демонстратор того, как по сегодняшний день, с всеобщим постулированием прав человека и принятием их цивилизованными сообществами, осуществляется членение общества, дискриминация групп, насильственное подавление и контроль. Районы, в которых проживают афроамериканцы, подвержены наибольшему полицейскому наблюдению. Особенно, как подчеркивает социолог Лоик Вакан, гипер-контролю подвержены районы с бедными слоями населения [7, с. 81]. Своеобразные гетто превращаются в тюрьму — жизнь таких районов строится по логике тюрьмы. Ведь если подумать, чем является круглосуточный патруль, полицейские на улицах города, которые имеют полномочия задержания, проверки документов, допроса в любой момент, и право постучаться в дверь гражданина или ворваться в дом при наличии особых обстоятельств — как не современным паноптикумом? И в случаях с данными районами — превышение полномочий находит свое оправдание посредством ссылки на делинквентность как черту данного слоя населения, которое маркируется таким образом. Что более шокирующее, так это то, что на 21 тысячу человек жителей Фергюсона — приходится 16 тысяч ордеров на задержание. А осуществить его могут за что угодно. Можно попасть в тюрьму: "...если у тебя не стрижен газон, если у тебя слишком старая машина, если ты неправильно показал удостоверение, если ты громко слушаешь музыку, если ты идешь по дороге не подобающим образом” [8]. Зачастую, бедные слои населения попадают в зависимость подобную ростовщичеству — административные нарушения накапливаются друг за другом, что не позволяет человеку выйти из своего низкого социального положения. Расплатой в итоге оказывается тюремное заключение, которое длится до тех пор, пока делинквент не отработает штраф и затраты на свое содержание, что еще дает прибыль в городскую казну. Не сложно понять, что по выходу человек снова оказывается в тех же обстоятельствах безысходности. Гипертрофированный контроль создает условия, при которых преступность не исчезает, а постоянно поддерживается и даже усиливается.
В своей этнографии «On the Run: Fugitive Life in an American City» Элис Гофман описала один из подобных районов Филадельфии, в котором она провела более 6 лет. Постоянная угроза со стороны полиции создается через сверх-представленность полиции на улицах и чрезвычайно жесткие судебные практики. Практически все мужское население находится либо в тюрьме, либо под угрозой ареста, вследствие чего постоянно приходиться скрываться, развивать искусство обнаружения, предугадывания и избегания встречи с «копами». В ситуации постоянной легальной прекарности нарушаются обычные социальные связи и сети, определенные услуги и институты становятся недоступны: ты не можешь сказать своим друзьям свое настоящее имя, потому что они могут под давлением сдать тебя «копам»; ты не можешь при необходимости воспользоваться больницей, так как в ней сидят «копы», которые могут задержать тебя; в случае если тебя ограбили, ты не можешь даже пойти в суд — потому что сам сядешь за решетку [9, с. 11–16]. Такое размытие реальных рамок между гражданской жизнью и тюрьмой приводит к тому, что не только афроамериканец на свободе понимается как преступник, но и то, что преступник становится афроамериканцем. Протесты в Фергюсоне связаны именно с обличением этого положения, вытекающего из связки расизма с неолиберальной логикой контроля и эксплуатации афроамериканского населения, гипертрофированной карцеральной системой и полицейским государством.
Все это демонстрирует провальный проект тюрьмы, от которой ожидают сегодня осуществления принципов, о которых мы уже упомянули. Но имеет смысл структурировать их следующим образом: принцип исправления, принцип классификации (в зависимости от тяжести преступления, возраста, наклонностей, методов, применяемых по отношению к преступнику), принцип модуляции наказаний (различие сроков наказания, возможность досрочного освобождения, уменьшения сроков заключения), принцип пенитенциарного воспитания (воспитание в интересах государства), принцип технического обеспечения заключения, принцип вспомогательных институтов (поддержка социализации после заключения). Как мы заметили, данные функции не осуществляются сообразно целям, которые перед ними стоят. Речь не идет о сегодняшнем этапе реализации тюремного аппарата, скорее это то, что ему присуще как элементу власти надзора и наказания. В этой связи стоит говорить не о том, что данная система наказания искореняет преступление из общественного целого, скорее, в духе социолога Эмиля Дюргема имеется реализация тотального контроля того явления, которое является неотъемлемым элементом общественной жизни — аномии: «Если разделение труда не производит в некоторых случаях солидарности, то потому, что отношения органов не регламентированы, потому, что они находятся в состоянии аномии» [10, с. 337]. Преступление — это то, что власть в форме контроля и наказания стремится подчинить, сделать рациональной структурированной системой, которая не давала бы сбоя: «[Власть] стремится вписать нарушение закона в общую тактику подчинения … Система наказания не просто «подавляет» противозаконности, она «дифференцирует» их, она обеспечивает их общую «экономию»» [1, с. 363]. Тюрьма максимально преуспела в этом искусстве, поскольку вместо изгнанного маргинала преступника, мы имеем его как патологическую форму поведения, которая централизованно контролируема. Не говоря уже о том, что без развития тотального полицейского надзора не смогла бы сформироваться делинквентность как замкнутая противозаконность. Следует говорить о своеобразном единстве полиция-тюрьма-делинквентность, некий самовоспроизводящийся и самоподдерживающийся круговорот: «Полицейский надзор поставляет тюрьме правонарушителей, тюрьма преобразует их в делинквентов, которые являются предметом и помощниками полицейского надзора, регулярно возвращающего некоторых из них в тюрьму» [1, с. 376].
Литература:
- Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. — 416 с.
- Ницше Ф. Генеалогия морали. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. — 224 с.
- Рикёр П. Справедливое. — М.: Гнозис, Логос, 2005. — 304 с.
- Беспорядки в Фергюсоне. [Новостная справка на интернет-портале] // РИА Новости. URL: http://ria.ru/spravka/20150809/1166457989.html (дата обращения: 15.01.2017).
- Garland D. The meaning of mass imprisonment // Garland D. Mass Imprisonment: Social Causes and Consequences was previously published as Special Issue of Punishment & Society: The International Journal of Penology, 2011. — P.1–3.
- Obama wirbt im Gefängnis für Strafrechtsreform (нем.) // Frankfurter Allgemeine. URL: http://www.faz.net/aktuell/politik/ausland/amerika/barack-obama-wirbt-im-gefaengnis-fuer-strafrechtsreform-13707291.html (дата обращения: 15.01.2017).
- Wacquant L. Class, race & hyper incarceration in revanchist America // Dædalus, the Journal of the American Academy of Arts and Sciences, Summer 2010, Vol. 139, No. 3. — P. 74–90.
- One year later: Ferguson is still pumping out arrest warrants // CNNMoney. URL: http://money.cnn.com/2015/08/06/news/ferguson-arrest-warrants/index.html (дата обращения: 15.01.2017)
- Goffman A. On the run: fugitive life in an American city (Fieldwork encounters and discoveries) — The University of Chicago Press, 2014. — 288 p.
- Дюркгейм Э. О разделении общественного труда // История социологии в памятниках. — М.: «Канон», 1996. — 432 с.
