Гимн, как одна из древнейших форм словесного творчества, берет истоки в культовых практиках далекой древности, зачастую еще не знающей письменности. Само слово «гимн» (торжественная песнь в честь божества) древнегреческое по происхождению, впоследствии применяемое к творческой практике других народов, в узком смысле обозначает именно жанр древнегреческой словесности. Античный гимн, по всей видимости, первоначально был частью торжественных религиозных церемоний, исполнялся хором и, возможно, сопровождался танцем, образуя синкретическое единство речи, музыки и движения. Данный жанр, вероятно, был широко представлен в древнегреческой религиозной словесности. Однако судить об этом мы можем только по дошедшим до нашего времени уже поэтически обработанным произведениям, частично или совершенно утратившим практическое ритуальное назначение, но приобретшим художественную ценность. В частности, к их числу можно отнести сборник так называемых «гомеровских гимнов» (древнейшие из которых относятся к VII-VI вв. до н. э.), гимны Каллимаха, Клеанфа, Прокла и другие. Все они, различные по форме, содержанию и времени написания, имеют сходную структуру, и главное, сходную цель — в них поэт (или жрец) напрямую обращается к божеству с прославлением и просьбой.
Гимн как жанр религиозной словесности традиционно охранялся от десакрализации. Так, А. А. Тахо-Годи [3, c. 8] приводит факт из биографии Аристотеля — сочинение гимна в честь своего друга, — послуживший поводом для обвинения философа в непочитании богов. Однако параллельно с религиозными гимнами стали появляться и светские, сохраняющие жанровую близость с изначальными сакральными произведениями, но иные по тематике и стилистике. По мере выделения личности из родового коллектива все большее место в религиозных текстах начинает занимать человек. Одним из ярких авторов, обозначивших данную тенденцию, стал Пиндар.
Пиндар, мелический поэт, живший в VII — VI вв. до. н. э., создавал свои творения на почве уже наметившейся традиции, разделяющей гимны светские и религиозные — и их, в свою очередь, на более мелкие подвиды в зависимости от тематики и назначения: гипорхемы, энкомии, френы, эпиникии; пеаны, дифирамбы, просодии, парфении и собственно гимны. Пиндар подвизался во всех указанных разновидностях гимнического жанра, однако до наших дней хорошо сохранились только его эпиникии — хвалебные песни в честь победителей спортивных состязаний, об остальном мы можем судить лишь по небольшим отрывкам.
Эпиникии Пиндара — показательный пример того, как жанр словесности, изначально безусловно предназначенный для религиозных, культовых целей, переходит в русло светской литературы, как в гимне меняется объект восхваления, меняется тематика и стилистика, но сохраняется конструкция жанра и его суть. Очевидно, что Пиндар не был революционером в этой области, не стремился сознательно очеловечить сакральный жанр: напротив, он певец традиционных ценностей, и в своей поэзии первое место отводит религиозным гимнам. Однако само существование эпиникиев свидетельствует о давнем, задолго до Пиндара начатом, процессе снижения жанра из области сакрального в область светского.
Эпиникии — своеобразный мостик, соединяющий в гимнической поэзии божественный мир и человеческий. Спортивные состязания в Древней Греции — не праздная игра, но способ выявления воли богов, победа в них — знак божественной благодати. Воспевая конкретного человека и конкретное событие, Пиндар включает современное, сиюминутное, происходящее на земле в контекст вечного миропорядка. Он проводит параллели между восхвалямыми им людьми, богами и, как промежуточном звеном между ними, мифическими героями. Победители состязаний связываются и сравниваются автором с богами и героями через указание на общность их родины (так, в Ол.7[1], посвященном Диагору Родосскому, приводится миф о сотворении Родоса), родство — в случае, если победители ведут свой род от мифических героев (в Ол.2, воспевая Ферона Акрагантского, Пиндар упоминает героев Кадма, его праправнука Эдипа, его внука Ферсандра, уподобляя Ферона его знаменитым предкам), или же какую-либо схожесть обстоятельств жизни (в Пиф.4, желая примирить победителя игр с его политическим противником, Пиндар использует миф о заключении дружбы между ливийским богом и греческим предком восхваляемого победителя).
Светские произведения Пиндара по структуре во многом схожи с религиозными — что и позволят называть их единым словом гимн. Главными составными элементами гимна мы вслед за Т. Я. Елизаренковой [2, c. 484] называем апеллятивную часть, представляющую собой просьбу к божеству, и экспликативную, направленную на прославление божества, которое может реализовываться через простое называние его, описание его качеств либо поэтический пересказ мифов об этом божестве. Эпиникии Пиндара, отталкиваясь от религиозного гимна, не исключают из себя религиозную составляющую, но включают и светскую. М. Л. Гаспаров [1, c. 372–374] выделяет три составляющих эпиникия Пиндара, наиболее часто встречающихся, хотя и не являющихся для него непреложным законом композиции: экспозицию с похвалой победителю, миф, утверждающий, что эта победа не случайна, но является проявлением благости богов, и воззвание к богам с мольбой не отказывать в милости и впредь. Таким образом, традиционные элементы религиозного гимна — прославление бога через мифические описания его деяний и прямая мольба к нему становятся на службу восхваления победы и победителя игр.
При этом эпиникии являются как бы двунаправленным гимном: и к воспеваемому человеку, и к божественным покровителям. Действительно, основная их цель — возвеличить победителя, но для Пиндара также важно и воздать должное богам. Миф, сам по себе уже несущий функцию похвалы, сохраняет ее в эпиникиях. Более того, в тех случаях, когда миф «очерняет» бога, Пиндар находит необходимым опровергнуть его. Так например, в Ол.1 он называет «сказками» миф о том, что Пелоп был предложен своим отцом Танталом в пищу небожителям, и Деметра в рассеянности не заметила обмана и съела его плечо. Пиндар предостерегает: «…Человек о богах / Должен говорить только доброе, / И на нем не будет вины» [1, c. 9]. Таким образом, экспликативная часть включает в себя и прославление человека и прославление божеств. Та же двунаправленность касается и апеллятивной составляющей эпиникия. Одна из жанровых особенностей гимна — личное обращение к объекту восхваления. Обращение к божеству традиционно выражается в мольбе; у Пиндара это мольба о милостях к победителю, городу, который он представляет, к человечеству в целом (в Ол.13: «Свершитель Зевс, / Дай им честный путь / И причастие сладостным отрадам!» [1, c. 56]) или о милостях к себе, как к поэту (в Нем.5: «И для Фемистия / Пусть найдется песнь у тебя, моя Муза…» [1, c. 134]). Однако Пиндар обращается не только к богам, но и к людям — к победителям состязаний и к людям вообще, только обращение к ним из мольбы трансформируется в назидание. Так, он говорит тирану Гиерону, которому посвящен Ол.1: «Разным людям — разное величие; / Высочайшее из величий — венчает царей; / О, не стреми свои взоры еще выше!» [1, c. 13]; так, он обращается к народу в Пиф.9: «Пусть же ни единый из сограждан, / Ни друг, ни враг / Не темнит молчанием добрый труд, что принят за всех, / И не рушит завета морского старца, — / А завет таков: / «Хвали и врага за красивые дела / Всем сердцем, и будешь прав» [1, c. 106]. Таким образом, включая современную ему действительность в извечный миропорядок, связывая человеческое с божественным, Пиндар одновременно направляет гимн и к небу, и к людям.
Существенное отличие эпиникиев Пиндара (и, насколько можно судить по имеющимся фрагментам, других разновидностей гимнов, в том числе и чисто религиозной направленности) от традиционных религиозных гимнов заключается в степени присутствия автора в ткани стиха. Первоначально гимн, предполагая личное обращение человека к божеству, никак иначе не дозволяет автору присутствовать в нем; личность поэта или исполнителя несущественна для гимнов, сохраняющих практическое значение в богослужении. Поэзия Пиндара чрезвычайно авторская, несмотря на то, что биографический фактор в ней раскрывается мало: прежде всего, Пиндар присутствует в тексте как поэт. Он высоко оценивает назначение поэта и часто включает рассуждения о своей поэзии и восхваления ее в эпиникии. «…Текучий мой нектар, дарение Муз, / Сладостный плод сердца моего…» [1, c. 32], «…И вот моя грива украшена соцветьями, / И песня у меня на губах» [1, c. 178], «Моя речь о великом, как стрела из лука, / Метко ударит в цель» [1, c.136]. Поэт в понимании Пиндара несет важную функцию: он пишет историю, увековечивая события современности, которые без него обречены забвению. В Нем.3 Пиндар пишет: «Радуйся, друг! / Я посылаю тебе / Пенную смесь / Меда и белого молока…», и после: «…тебе / За отвагу твою, пожинающую награды, / Клио с пышного своего трона / Дала сиять сияньем тройным — / От Немеи, от Мегар и от Эпидавра» [1, c. 125–126]. Победитель заслужил долгую славу, но лишь поэт способен сохранить ее во времени.
Такое понимание поэзии, конечно, чуждое традиционному религиозному гимну, стало возможно в эпиникии оттого, что главным предметом изображения здесь выступает современность, недавние события, которые еще только предстоит осмыслить. Поэт в таком случае берет на себя задачу осмысления действительности и сохранения памяти о важном. Но кроме того, у автора появляется возможность и повлиять на текущую реальность, ответить на злобу дня. Так, в творчестве Пиндара нередко появляются отклики на политические события — рассуждения, назидания и даже выпады против литературных противников. Первоначальная форма гимна, всегда говорящего о неизменном, усложняется от внесения в его ткань духа современности. При этом устоявшиеся его элементы, простые и практически важные, размываются, сокращаются, меняются местами: даже приведенное выше описание композиции эпиникия, предложенное Гаспаровым, довольно обобщенно и не взято за правило в каждом произведении.
Эпиникии Пиндара, таким образом, являют собой яркое свидетельство постепенного перехода религиозной словесности в светское русло. Они вбирают в себя традиционные составляющие гимнической поэзии, но устоявшаяся композиция гимна в них расшатывается, открывая большую свободу творчества. В них теперь возможно раскрытие авторской личности: рассуждения автора о поэзии и на отвлеченные темы, назидания; они, являясь откликом на недавние события, включают в себя реакцию на современную текущую действительность. Основной объект воспевания в эпиникии — не бог, но человек, однако эта замена происходит постепенно, и хвала человеку в тексте, равно как и обращение к нему, соседствует с похвалой божествам и героям и реализуется через них. Эта двойственность и определяет посредническую роль поэта в трансформации гимнического жанра. С течением времени «божественное» начало будет в нем неуклонно уменьшаться и в итоге окажется почти полностью вытесненным человеческой личностью и предметным миром. В связи с этим уместно вспомнить, что предназначенные для хорового исполнения эпиникии Пиндара назывались также «одами» («песнями»). И если первоначально одой могла быть названа песня абсолютно любых содержания и формы, то ее скрещение с возвышенной гимнической традицией привело к жанровому переосмыслению термина. Благодаря древнегреческому поэту «одой» (точнее, «пиндарической одой») по сей день принято называть масштабное стихотворное произведение возвышенной тональности и восхваляющего содержания. Древний гимн и ода Нового времени обнаруживают свое генетическое родство.
Литература:
- Гаспаров М. Л. Поэзия Пиндара // Пиндар, Вакхилид. Оды. Фрагменты. / Изд. подг. М. Гаспаров. — М.: Наука, 1980. — 504 с.
- Елизаренкова Т. Я. «Ригведа» — великое начало индийской литературы и культуры // Ригведа. Мандалы I-IV. — М.: Наука, 1989. — С. 426–545.
- Тахо-Годи А. А. Античная гимнография. Жанр и стиль // Античные гимны. — М.: Издательство МГУ, 1988. — С. 5–55.
- Топоров В. Н. Пиндар и Ригведа: Гимны Пиндара и ведийские гимны как основа реконструкции индоевропейской гимновой традиции. — М.: РГГУ, 2012. — 216 с.
[1] Сохранилось четыре неполных цикла эпиникиев: в честь победителей Олимпийских игр, Пифийских, Немейских и Истмийских. Здесь и далее названия эпиникий даются сокращенно, где буквы – указание на цикл, а цифры – порядковый номер в цикле. Цит. по изданию: Пиндар, Вакхилид. Оды. Фрагменты. — М.: Наука, 1980. — 504 с.
