На сегодняшний день итогом многовекового развития нормативной конструкции подстрекательства в отечественной науке можно считать положения ч. 4 ст. 34 действующего УК РФ, согласно которым «подстрекателем признается лицо, склонившее другое лицо к совершению преступления путем уговора, подкупа, угрозы или другим способом». Эти же предписания выступают отправной точкой анализа вопросов его правовой природы и признаков, которому будет посвящено нижеизложенное. При этом, учитывая, что понятие подстрекательства в целом является в достаточной степени исследованным в науке, мы позволим себе ограничиться анализом лишь тех правовых характеристик этого феномена, которые, на наш взгляд, требуют дополнительного анализа.
Начнем с вопроса об институциональной природе подстрекательства. В отечественной науке слово «институт» («правовой институт») весьма часто используется для характеристики самых разных правовых образований: от некоторой совокупности близких по содержанию норм до отдельной правовой нормы, что само по себе не является правильным [1]. Такой подход был применен и для описания нормативных основ понимания подстрекательства к преступлению. В. Г. Мирзоян, в частности, пишет, что подстрекательство являет собой институт уголовного права, то есть структурный элемент системы уголовного законодательства, закрепленный в статьях Обшей и Особенной частей УК РФ, представляющий собой совокупность однородных уголовно-правовых норм, устанавливающих общие условия, основания и пределы ответственности подстрекателя преступления. Институт подстрекательства, по ее мнению, обладает следующими свойствами: 1) по своей системе складывается из совокупности статей Обшей и Особенной частей УК РФ, регламентирующих ответственность за подстрекательство к преступлению; 2) по функциональному назначению включает единый комплекс охранительно-регулятивных норм, определяющих содержание уголовно-правовых отношений, связанных с соучастием в преступлении; 3) по структуре состоит из нескольких взаимосвязанных нормативных предписаний, входящих в относительно обособленные группы норм в рамках института соучастия; 4) по отраслевой принадлежности является уголовно-правовым. При этом родовой институт соучастия в преступлении объединяет в себе два видовых института — видов соучастия и форм соучастия [2, с.14].
Представляется, что с теоретической точки зрения такая конструкция весьма уязвима и отражает неоправданную тенденцию максимального дробления правовых институтов. Нормативные предписания о подстрекательстве являют собой не более чем элемент системы предписаний, образующих институт соучастия в преступлении, и не могут претендовать на статус отдельного института в виду того, что не способны обеспечить правовое регулирование целостной совокупности определенного вида уголовно-правовых отношений. Они отражают лишь процесс дифференциации правового материала, образующего собственно уголовно-правовой институт соучастия.
Таким образом, как элемент института соучастия в преступлении, предписания уголовного закона о подстрекательстве ограничены только сферой Общей части уголовного права; они находятся в системном единстве с иными предписаниями Главы 7 УК РФ, образуя уголовно-правовой институт соучастия. Это не означает, что предписания Особенной части УК РФ об ответственности за отдельные виды подстрекательской деятельности можно игнорировать при исследовании самого феномена подстрекательства. Напротив, такой целостный, комплексный подход необходим и будет, по возможности, представлен на страницах настоящей диссертации. Надо только четко сознавать, что подстрекательство в Общей части и подстрекательство в Особенной части — это разные виды подстрекательства, обладающие различной правовой природой и составляющие элементы различных уголовно-правовых институтов. Наличие этих видов показывает одновременно и ограниченность сугубо акцессорных теорий ответственности и теорий самостоятельной ответственности, и возможности их органичного сочетания в рамках одного закона для решения взаимосвязанных задач раннего предупреждения преступлений и дифференциации ответственности.
Далее обратимся к вопросу о правовой природе подстрекательства (и соучастия в целом, поскольку изолированное исследование одного без другого объективно невозможно). По этому поводу в современной науке существует, как известно, несколько позиций, которые в основных своих чертах сложились еще в середине XIX столетия. Можно с большой долей уверенности утверждать, что с тех пор наука не предложила ничего принципиально нового в понимание сути соучастия, лишь модифицируя в той или иной мере существующие подходы. С учетом этого в допустимой степени упрощая ситуацию, следует выделить три основных взгляда на соучастие: основанный на акцессорности ответственности, признающий самостоятельный характер основания ответственности и эклектический. При этом каждый подход имеет в литературе несколько вариаций, различающихся решением некоторых частных задач соучастия.
Сегодня мнения специалистов о том, в рамках какой концепции выдержаны нормативные построения соучастия разделились. Советская наука, как известно, долгое время отрицала акцессорную природу соучастия, склоняясь в пользу теории самостоятельной ответственности соучастников [3]. Открыто в защиту акцессорности высказался лишь М. И. Ковалев [4, с.101]. Развивая его идеи, А. В. Наумов пишет, хотя и с некоторыми оговорками, что «в основе ответственности соучастников по российскому уголовному законодательству лежит именно акцессорная теория» [5, с.466]. В тоже время Ю. Е. Пудовочкин отмечает, что УК РФ стоит на позиции «совмещения отдельных положений различных теоретических концепций, исходя из потребностей предупреждения групповой преступности» [6, с.224]. Аналогичного мнения придерживается А. В. Пушкин [7, с.19], Р. Д. Шарапов [8] и некоторые другие авторы.
Детальный анализ положений российского уголовного закона показывает, что в развернутом и максимально последовательном виде крайние теории соучастия (акцессорности и самостоятельности) никогда не были в полной мере воплощены в законе. Закон всегда отражал некоторую компромиссную концепцию, и действующий УК РФ в этом отношении не составляет исключения.
Водораздел между теориями соучастия проходит на основе принципиального вопроса о том, что же выступает основанием уголовной ответственности лиц, которые лично не выполняют объективной стороны преступления.
Представители теории самостоятельной ответственности полагают, что каждый соучастник отвечает только за выполненное им лично и основанием его ответственности выступают лично им выполненные действия. Последовательное развитие этой идеи приводит авторов к мысли о необходимости конструирования в Особенной части уголовного законодательства отдельных, самостоятельных составов организаторства, подстрекательства и пособничества в совершении преступлении. Еще в позапрошлом веке итальянец Николадони писал, что умысел подстрекателя направлен лишь на совершение своего собственного действия и совершенно отличается от умысла исполнителя. Индивидуальность ответственности подстрекателя заключается в том, что он совершает иное деяние, чем физический виновник (исполнитель), и действует другим умыслом, чем последний. Никакого единства — ни субъективного, ни объективного — в их действиях нет. Подстрекатель должен наказываться за то, что он с личной преступной волей принял участие в опасном для правопорядка действии других и тем самым подверг опасности дальнейшее существование нормальных с точки зрения правопорядка отношений. Отсюда автор делал вывод: «Каждое умышленное подстрекательство на учинение наказуемого, умышленного или неосторожного деяния... составляет самостоятельное преступное деяние, подлежащее всем общим определениям уголовного закона. Для вопроса о составе деяния соучастника представляется совершенно безразличным состав деяния виновника». Подстрекательство, по Николадони, должно рассматриваться так же, как рассматривается прикосновенность к преступлению, то есть как самостоятельное преступление, предусмотренное в Особенной части Уголовного кодекса [9, с.9–10].
Действующий УК РФ, как это с очевидностью следует из его анализа, не придерживается таких взглядов, по крайней мере, в Общей части кодекса при конструировании института соучастия. Но это не означает, что он всецело расположен на позиции акцессорной теории. Согласно основному постулату этой теории, центральной фигурой соучастия является исполнитель; особые условия и формы ответственности соучастников возможны только в том случае, если исполнитель выполнил задуманный соучастниками состав преступления, или, по крайней мере, начал его исполнение. Развитие этого тезиса приводило некоторых авторов к мысли о том, что в рамках акцессорного соучастия подстрекатель отвечает за «чужую вину», что основанием его ответственности выступает не лично исполненное, а деяние, совершенное исполнителем, что явно противоречило основному принципу личной ответственности.
Теоретически было мыслимо два варианта примирения ситуации. Во-первых, можно было признать, что в действиях подстрекателя (а равно и иных соучастников — неисполнителей) нет состава преступления. Об этом, например, прямо писал И. П. Малахов: в поведении соучастников нет состава преступления и им вменяется состав преступного действия исполнителя, поскольку они облегчают его деяния [10, с.14]. В этом случае следовало либо признавать наличие различных оснований ответственности для разных лиц, либо менять представления о составе преступления как об основании ответственности. Во-вторых, напротив, можно было утверждать, что все соучастники выполняют единый, общий для них состав преступления, но такое предположение делало нецелесообразным градацию соучастников на виды и создавало основу для признания самой группы лиц субъектом уголовной ответственности. Эта теория, известная с XIX века как теория комплота или заговора, сегодня проявляет себя вполне отчетливо в рамках норм об ответственности за преступления, совершенные организованной группой или преступным сообществом, но неприемлема при конструировании оснований ответственности подстрекателей.
Очевидно, что ни то, ни другое положение не образует основы конструкции соучастия в действующем уголовном законе, который предусматривает одну единственную, общую для всех норму, определяющую основание ответственности, — ст. 8 УК РФ, согласно которой таковым основанием выступает «совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления», и при этом твердо базируется на началах личной и виновной ответственности[1].
В этом, представляется, состоит главное теоретическое противоречие конструкции соучастия. С одной стороны, соучастники совершают одно, общее для всех преступление. С другой стороны, в действиях каждого из соучастников, имеется свой самостоятельный состав преступления. Единство преступления при множестве составов — вот, на наш взгляд, та характеристика соучастия, которая порождает и проблемы в правоприменении, и многочисленные теоретические споры.
В традиционном понимании признаков соучастия единство преступления связывается с совместностью. Это комплексная характеристика, включающая в себя объективные и субъективные компоненты. Совместность, с объективной стороны, предполагает, что соучастники своими взаимосвязанными действиями сообща причиняют вред охраняемым законом общественным отношениям. О совместном совершении преступления свидетельствуют, в частности, такие обстоятельства, как: взаимосвязанный характер поведения соучастников, общий для всех соучастников преступный результат, причинная связь между действиями каждого из соучастников и преступным результатом. С субъективной стороны совместность предполагает общий умысел соучастников и умышленный характер их действий.
Только при наличии этих признаков можно констатировать наличие факта соучастия и уже после этого приступать к юридической оценке (квалификации) действий каждого из них, учитывая при этом, что согласно ч. 1 ст. 34 УК РФ, ответственность соучастников преступления определяется характером и степенью фактического участия каждого из них в совершении преступления.
Литература:
- Жук М. С. Институты российского уголовного права: понятие, система и перспективы развития: дис.... д-ра юрид. наук. — Краснодар, 2013.
- Мирзоян В. Г. Подстрекательство к совершению преступления в российском и зарубежном уголовном праве: автореф. дис.... канд. юрид. наук. — Краснодар, 2012.
- Бурчак Ф. Г. Учение о соучастии по советскому уголовному праву / отв. ред.: Лановенко И. П. — Киев: Наук.думка, 1969. — С. 72–79; Тельнов П. Ф. Ответственность за соучастие в преступлении. — М.: Юрид. лит., 1974.
- Ковалев М. И. Соучастие в преступлении. В 2 ч. Ч. 1. Понятие соучастия. — Свердловск: Б.И., 1960.
- Наумов А. В. Российское уголовное право. Курс лекций. В 3 т. Т.1. Общая часть. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: ВолтерсКлувер, 2007.
- Пудовочкин Ю. Е. Учение о преступлении. — 2-е изд., исправ. и доп. — М.: Юрлитинформ, 2010.
- Пушкин А. В. Подстрекательство к совершению преступления: автореф. дис. … канд. юрид. наук. — М., 1995.
- Шарапов Р. Д. Соучастие в преступлении: закон, теория, практика // LexRussica. — 2016. — № 10.
- Хейфец И. Я. Подстрекательство к преступлению. Исследование. С предисл. С. В. Познышева. — М.: Изд. юрид. кн. маг. «Правоведение» И. К. Голубева, 1914.
- Малахов И. П. Соучастие в воинских преступлениях в свете общего учения о соучастии по советскому уголовному праву: автореф. дис.... канд. юрид. наук. — М., 1960.
[1]
