В 2018 г. исполнилось 145 лет со дня рождения великого русского певца Федора Ивановича Шаляпина (1873–1938) и 80 лет со дня его смерти. Творчество Ф. И. Шаляпина на протяжении многих лет изучалось в научной литературе, о нем писались научно-популярные и художественные книги. Имя Шаляпина стало легендой русской и мировой культуры, прежде всего музыкального театра, которому он был предан всей душой. И он осмысленно дал своим воспоминаниям название «Маска и душа». Известны последние слова артиста: «Где я? В русском театре?». Богатый материал о его жизнедеятельности дают мемуарные источники, прежде всего воспоминания самого Ф. И. Шаляпина и его дочери Ирины Федоровны Шаляпиной. Некоторые из подобных источников являются на наш взгляд недооцененными исследователями, как, например, дневниковые записи К. И. Чуковского, которым мы посвятили отдельную статью [1]. К этой же категории относится и ряд мемуаров. Так, например, в известной книге профессора РАТИ В. Н. Дмитриевского «Шаляпин» [4] не используются мемуары артистов В. Г. Гайдарова [2], О. В. Гзовской [3] и А. П. Иванова [5], которые и являются предметом нашего исследования.
Артист МХТ и Ленинградского государственного академического театра драмы им. А. С. Пушкина, киноактер Владимир Георгиевич Гайдаров (1893–1976) уделяет Шаляпину значительное внимание в своих воспоминаниях. Гайдаров имел возможность лично общаться с Шаляпиным и записывал за ним его простые и искренние слова. Тем и ценен рассматриваемый нами источник — воспоминания «В театре и в кино», одиннадцатая глава которых посвящена Ф. И. Шаляпину и Л. В. Собинову. В. Г. Гайдаров прежде всего подмечает скептицизм певца в отношении будущего собственного творческого наследия. Как-то Шаляпин произнес следующие слова: «А там, на родине? Забыли. Ну, не совсем забыли, так забудут. Ну, артисты, старые знакомые помнят, а умрут последние — и забудут. Да, не удалась жизнь! Не удалась!» [2, с. 175]. Гайдаров отталкивается от этого утверждения Федора Ивановича и пытается доказать обратное. На этом и построен его рассказ о Шаляпине. Похожие скептические слова певца Гайдаров слышал и в период его переговоров о съемках в кино: «Несчастные мы люди, актеры: почти ничего, никаких следов после нас не останется, когда умрем. Ну, правда, много я напел пластинок, но пластинки — это только половина меня, а другая? Мое тело, мимика, движения — тю-тю!.. их нет! Вот и хотелось бы оставить всего себя» [2, с. 184]. Современный исследователь не сомневается в том, что Ф. И. Шаляпин заблуждался. Его творчество широко известно и всесторонне изучается, а личность не утратила своей популярности. Но Гайдаров исходил из того, что слышал от певца.
В начале главы Гайдаров вспоминает шаляпинское исполнение роли Дон Кихота в одноименной опере Массне в театре С. И. Зимина. Он считает, что спектакль существовал главным образом благодаря блестящей игре Шаляпина. «Именно тут я представил себе ясно подлинную сущность настоящего, покоряющего, прекрасного искусства», — написал Гайдаров [2, с. 175–176]. Кроме того, выступления Шаляпина в опере поражали удивительной гармонией. И еще: «своим исполнением Дон Кихота Шаляпин доказал необычайно просто и более убедительно, чем десятки глубокомысленных трактатов, что нельзя жить без идеала, без великой цели!» [2, с. 176].
Гайдаров познакомился с Шаляпиным в революционное время. Он был приглашен в дом певца на Новинском бульваре. Когда на пороге столовой артист увидел Федора Ивановича, он отметил следующее: «Простота, проявлявшаяся во всем его облике, во всех движениях, говорила о радушии хозяина, радостно принимающего гостей» [2, с. 176]. Шаляпин поделился с Гайдаровым и Гзовской, приехавшими к нему вместе, своими мыслями по поводу работы с молодежью. Он вспомнил то время, когда часто получал «оплеухи» — «такие оплеухи, которые хуже физических. Они бьют по душе» [2, с. 177]. «Эти оплеухи, — говорил Шаляпин, — бывают, так сказать, разных сортов — бывают среди них и незаслуженные, но бывают и те, которые даны тебе «в меру дел твоих» — эта та резкая, придирчивая критика, которая может болезненно ранить душу» [2, с. 177]. В связи с этим певец поставил вопрос о том, насколько даровиты и сильны молодые артисты, чтобы выдерживать оплеухи. О трудностях работы в искусстве необходимо знать с самого начала. Поэтому Шаляпин и сказал: «плохо верю в таланты детей талантов...» [2, с. 178]. Ведь если эти дети мечтают о настоящем театре, то надо, чтобы их мечта не противоречила действительности.
В. Г. Гайдаров отмечает, что во время бесед с Федором Ивановичем понял, как много требует искусство и ощутил, что «даже Шаляпин, пребывавший тогда в большой славе, не только вдыхает запах роз, но и испытывает на себе самом уколы шипов» [2, с. 178–179]. Он вспомнил и концерт артиста в Берлине, перед которым слышал разговоры о том, что у певца проблемы с голосом. Однако артист предстал перед публикой прежним, великим Шаляпиным. После исполнения песни «Перед воеводой молча он стоит» Гайдаров вдруг заметил, что зрители потянулись к Шаляпину. «Уже не видно скучающих, спокойных лиц. У всех восторженно, радостно сверкают глаза. Наконец, Шаляпин заканчивает первое отделение «Клеветой», и, словно лавина, прорываются восторженные овации публики» [2, с. 180]. А какое впечатление произвел на публику «Мельник» Шуберта — величественный и неповторимый в исполнении великого артиста! «И я подумал, — пишет Гайдаров, — какова же артистическая сила Шаляпина, если он может с такой быстротой превращать недоброжелателей в своих верных почитателей!» [2, с. 180].
В воспоминаниях Гайдарова нашли отражение и настроения Шаляпина-эмигранта. Вопрос о его возвращении в Россию никак не решался, и он был очень раздосадован и сердит. Иногда Федор Иванович начинал «рвать и метать»:
«— Вот, говорят, появился какой-то бас в Москве, дескать, Шаляпина заменит. Послали его в Италию учиться. Ну, учился, парень, учился. Приехал домой и запел, да так, что «унеси ты мое горе на гороховое поле». «Фокус не удалси». Так и надо!» [2, с. 183].
Здесь отражено настроение Шаляпина, пребывавшего вдали от родины. «Сколько обиды, досады и вместе с тем удовлетворения прозвучало в этих словах!», — пишет Гайдаров [2, с. 183].
Кроме того, Шаляпин делился с Гайдаровым своими мыслями по поводу музыкального театра. Он говорил, что «всякое искусство требует работы, огромной работы, требует впитывания его в себя и жизни в нем всеми своими потрохами» [2, с. 185]. И не каждому человеку дано сделать в нем что-то значительное. О музыке было сказано отдельно. Шаляпин рассуждал так: «Да, музыка имеет особый запах. Она говорит языком истории, но этот язык — особый! Не понимаешь его — не суйся в музыку! А что теперь за музыканты? Разве они говорят языком музыки? Это не музыканты, а математики, какие-то гомункулусы интегралов и дифференциалов музыки! Поэтому и опера нынешняя ничего не говорит ни сердцу, ни фантазии. А музыка — это язык чувства» [2, с. 185].
Супруга В. Г. Гайдарова, прекрасная русская актриса Ольга Владимировна Гзовская (1883–1962), оставила потомкам воспоминания, в которых содержится глава «Три роли», посвященная Федору Ивановичу Шаляпину. Гзовская известна не только своими ролями в Малом театре и МХТ, но и как преподаватель шаляпинской студии. Она много раз видела на сцене самого Федора Ивановича, часто встречалась с ним в жизни. В своих воспоминаниях она заостряет внимание на отдельных ролях Шаляпина, не пытаясь создать его портрет. Наблюдения Гзовской представляют большой интерес, так как артистка была тонким наблюдателем. Она уловила тончайшие особенности исполнения Шаляпиным отдельных ролей, которые, несомненно, пригодятся исследователям его творчества.
Первый сюжет воспоминаний связан с оперой С. В. Рахманинова «Алеко», в которой Шаляпин пел заглавную партию. Гзовская как воспитанница театрального училища могла посетить генеральную репетицию спектакля. Репетиция проходила в Новом театре, попасть в него было почти невозможно. По воспоминаниям Гзовской, в начале спектакля Алеко-Шаляпин находился в углу сцены, где роль стола играл опрокинутый ящик. Шаляпин сидел на бочонке возле «стола». «Простая рубаха, ворот расстегнут, вокруг талии вместо пояса шарф, шаровары, русские сапоги, загримирован под Пушкина», — так описывает Шаляпина в этой роли Гзовская [3, с. 229]. Алеко внимательно наблюдает за тем, что происходит вокруг него, с интересом слушает пение цыган, наслаждается их плясками. Когда поет печальную песню старый цыгын, Алеко «впитывает каждое его слово, что-то обдумывает, и создается впечатление, что он полон творческого вдохновения, что в его душе рождаются поэтические образы. Глаза одухотворенные, горящие, лучистые... Невольно думаешь: да, это Пушкин среди цыган, это Пушкин, подаривший нам чудесную поэму» [3, с. 229].
О. В. Гзовская вспоминает также постановку в Большом театре оперы А. Н. Корещенко «Ледяной дом» по роману И. И. Лажечникова. Опера была слабой, шла на сцене недолго и вскоре была снята из репертуара. «Но все ее недостатки искупало исполнение Шаляпина», — утверждает Гзовская [3, с. 230]. Артист пел партию Бирона. Когда он выходил в этой роли на сцену, забывались и плохая музыка, и неудачное либретто — «становилось страшно при появлении этого тирана — фаворита императрицы» [3, с. 230]. Гзовскую особенно поражала его голова удлиненной формы в высоком пудреном парике — она усматривала в ней что-то дегенеративное. В целом же шаляпинский Бирон — это грузная фигура в серебряном кафтане с лорнетом в руке. С императрицей он был подхалимом, с крепостными сразу преображался и становился тираном. Бирон-Шаляпин «смеялся, и смех открывал страшный оскал зубов: он пинал ногой несчастных, бил их в ритм музыки, под звуки изящного менуэта, жезлом. Бирон требовал, чтобы шуты не показывали страха: они должны танцевать, веселиться, празднуя свадьбу карлов, которых потом запрут в ледяном дворце на всю ночь, и наутро они превратятся в окоченевшие трупы» [3, с. 230]. Гзовской особенно запомнились глаза Бирона — злые, холодные, мертвые. За один акт спектакля Шаляпин успевал много показать. Он был щедро одарен природой, которая «дала ему все: лицо, фигуру, голос, а он еще постоянным трудом развил ее дары и достиг высот искусства» [3, с. 231].
Еще одна роль Шаляпина, о которой вспоминает Гзовская, — это Гремин в «Евгении Онегине» П. И. Чайковского. Гремин — очень известная басовая партия, но Шаляпин придал ей новое звучание, нашел другие краски. Если до него исполнители роли Гремина торжественно шествовали по сцене, то Шаляпин выделил своего героя из толпы «только внутренним величием и простотой» [3, с. 232]. Он идет по сцене, не блистая выправкой. При исполнении арии «Любви все возрасты покорны» видно его искреннее смущение из-за поздно пришедшей большой любви к Татьяне. В словах, посвященных ей, — особая теплота. «Надо было видеть, с какой нежностью и заботой предлагал Гремин руку Татьяне и как бережно вел ее к выходу. В его глазах светились любовь и поклонение. Великий певец вскрыл своеобразие музыки Чайковского, уловив в ней волнующую правду человеческих отношений» [3, с. 233].
Еще один сюжет из воспоминаний Гзовской связан с исполнением Шаляпиным известной в его время песни «Два гренадера». Артистка отмечает в связи с этим следующую особенность: «Он первый стал петь начало их почти на пианиссимо — словно издали, из далекого плена, с полей необъятной России приближались эти два измученных человека» [3, с. 231]. Кроме того, Гзовская делится своими впечатлениями от прослушивания Шаляпина-чтеца. Однажды на его концерте в Большом зале консерватории она услышала, как певец прочел стихотворение А. С. Пушкина «Желание славы». «Произнося слова, Шаляпин не играл голосом, напротив: он согревал их своей мыслью и чувством. Смысл не исчезал, стих лился, но не скандировался, не выпевался. Вот у кого надо было нам, драматическим актерам, учиться тому, как читать стихи Пушкина», — пишет О. В. Гзовская [3, с. 231]. Не менее сильное впечатление произвело на артистку стихотворение «Ручей» Скитальца. Оно казалось Гзовской очень реалистичным, прочитанным Шаляпиным под воздействием случившихся с ним событий. «Если бы кто-нибудь другой, не Шаляпин, прочел его, оно бы не прозвучало так значительно. Ведь в тексте его нет ничего особенного! Но в исполнении Шаляпина это стихотворение звучало, как крик души!» [3, с. 232]. Кроме того, О. В. Гзовская делает вывод о значении творчества Ф. И. Шаляпина: «Шаляпин научил нас любить искусство, он показал нам, да и всему миру широту и мощь русской души, глубину и силу нашей музыки» [3, с. 233].
Известный артист Большого театра Алексей Петрович Иванов (1904– 1982) оставил в своих воспоминаниях короткий, но заслуживающий внимания рассказ о Ф. И. Шаляпине, услышанный им от К. С. Станиславского. Последний нередко приглашал Иванова в свой кабинет и беседовал с ним об оперных певцах. Перед Шаляпиным Константин Сергеевич «преклонялся, ставил его в истории русского театра едва ли не на первое место» [5, с. 95]. Рассказывая о Шаляпине, Станиславский вспомнил о том, как певец помог ему в работе над ролью. Актеру не удавался образ Сальери, а Шаляпин успешно исполнял эту партию в опере. Станиславский встретился с певцом в его квартире. Шаляпин предложил ему прочесть монолог Сальери, что Станиславский и сделал, стараясь вложить в него всю искренность. «Разве так читают Пушкина? — заметил Шаляпин, прослушав монолог. — Ведь это Островский или Горький, но не Пушкин» [5, с. 96]. И для Станиславского после этих слов все прояснилось. Шаляпин сам прочел этот монолог. «Тут я увидел живого Сальери со всей его пагубной завистью и понял, что хотел сказать Пушкин», — утверждал Станиславский [5, с. 96].
Таким образом, рассмотренные нами воспоминания В. П. Гайдарова, О. В. Гзовской и А. П. Иванова дают много новой информации об артистической силе Ф. И. Шаляпина и его человеческих качествах. Перед нами предстают Шаляпин-певец, Шаляпин-актер, Шаляпин-чтец и т. п. Мы узнаем о скептицизме певца относительно памяти будущих поколений о его творчестве. Особой четкостью изложения мыслей Шаляпина отличаются воспоминания В. Г. Гайдарова, добросовестно записавшего то, что говорил певец. Очень интересны тонкие наблюдения О. В. Гзовской за шаляпинским исполнением отдельных ролей в театре и Шаляпиным-чтецом. Заметки А. П. Иванова об отношениях Шаляпина и Станиславского тоже заслуживают большого внимания. В целом, мемуарные источники — кладезь богатых сведений о Федоре Ивановиче Шаляпине.
Литература:
- Бабенко О. В. Источниковое значение сведений о Ф. И. Шаляпине из «Дневника» К. И. Чуковского / О. В. Бабенко // Вопросы исторической науки: материалы IV Междунар. науч. конф. (г. Москва, ноябрь 2016 г). — М.: Буки-Веди, 2016. — С. 57–59.
- Гайдаров В. Г. В театре и в кино. — Л.; М.: «Искусство», 1966. — 240 с.
- Гзовская О. В. Пути и перепутья. Портреты. Статьи и воспоминания об О. В. Гзовской. — М.: ВТО, 1976. — 430 с.
- Дмитриевский В. Н. Шаляпин. — М.: Молодая гвардия, 2014. — 543 с.
5. Иванов А. П. Жизнь артиста. — М.: «Советская Россия», 1978. — 288 с.
