Понятие «минус-прием», впервые введенное Ю.М. Лотманом в статье «Анализ поэтического текста», оказалось чрезвычайно актуальным для науки о литературе. Работа с этим понятием велась по двум направлениям, поскольку минус-прием рассматривался, с одной стороны, как отталкивание от литературной традиции, а с другой стороны, как нарушение читательского ожидания, «сформированного внутри текста»[5].
В этой связи творчество В.В. Набокова представляет собой плодотворный материал для исследования проблематики минус-приема, поскольку обнаруживает активное отмежевание от традиций русской классической литературы. Также практически каждое произведение писателя имеет неожиданный финал, разрушающий читательское ожидание и приводящий к не предполагаемым изначально выводам.
В данной статье мы обратимся к двум рассказам В.В. Набокова – «Обида»(1931 г.) и «Лебеда» (1932 г.). Выбор именно этих произведений для анализа функционирования минус-приема в художественном тексте обусловлен рядом причин. Во-первых, оба рассказа объединены детской темой и героем – мальчиком Путей Шишковым. Во-вторых, эти тексты были созданы Набоковым с небольшим хронологическим промежутком и мыслились им как единое целое. В сборнике «Соглядатай» (Париж, 1938 г.) эти рассказы идут друг за другом и образуют единое повествовательное пространство. Не случайно и то, что названия этих текстов составляют некую фонетическую рифму, основанную на диссонансе. В-третьих, анализировать работу минус-приема технически удобнее в произведениях малых жанровых форм, поэтому нами избраны именно рассказы Набокова.
Следует отметить, что мы будет оперировать понятием «минус-прием» в русле второго направления его изучения, а именно – в русле нарушения ожиданий читателя.
Тема детства является одной из важнейших тем творчества Набокова. В рассказах «Обида» и «Лебеда» писатель полемизирует с устойчивым культурным мифом о золотом детстве как о безоблачном времени абсолютного счастья, когда ребенок всем доволен и живет в сказочном мире игрушек и добрых лиц вокруг. Автор ставит под сомнение непреложность подобного взгляда на детство.
Рассказ «Обида» начинается боязнью ребенка разрушить ожидание взрослых и сломать их представление о себе. Набоков сразу же вводит категорию штампов сознания взрослых, считающих, что они лучше знают желания детей. В данном случае, Путю усаживают на козлы рядом с кучером: «Он не особенно любил сидеть на козлах, но кучер и домашние думали, что он это любит чрезвычайно»[2.C.345] Поэтому Путя вынужден сидеть на неудобных козлах рядом с мрачным кучером и придумывать, что бы сказать, поскольку молчать неприлично.
Старшая сестра везет Путю на детский праздник. Казалось бы, ребенок должен радоваться, но для него, на самом деле, предстоящий день – это мучение, что подчеркивается ощущением физического дискомфорта, когда они подъезжают к поместью, где отмечается детский день рождения. «Тесные белые штанишки резали в паху, желтые башмачки сильно жали, неприятно перебирало в животе»[2.C.346]. «День предстоял гнетущий, отвратительный, но неизбежный»[2.C.347]. Автор усиливает тему ошибочности мнения взрослых, не подозревающих об истинном состоянии ребенка.
Поведение взрослых, окружающих Путю, глубоко фальшиво: «Сестра держала ладонь у него на темени, чего никогда не делала дома»[2.C.348]. Ребенок про себя отмечает неестественность ее жестов, изображающих показную заботу и притворство, хотя автор прямо и не говорит об этом.
Истинные же предпочтения Пути состоят в следующем: «Сейчас быть за десять верст отсюда, у себя на мызе, и там проводить летний день, как всегда, в одиноких (курсив мой – Е.Ш.), чудесных играх»[2.C.347]. Ребенку не нужны искусственные развлечения взрослых, которые они придумывают с целью занять детей, чтобы они им не мешали. Путя самодостаточен, но взрослые даже не догадываются об этом.
На празднике сверстники и гувернер, руководящий играми, не замечают Путю, не разговаривают с ним, не обращают внимания на его ловкость в метании копья, хотя перед этим дружно восхищаются другим подростком, попавшим в мишень. В группе детей присутствует девочка, которая нравится Путе, и мальчик, с которым он бы хотел дружить, но они игнорируют его, хотя, когда Путя набирает в ладошку чернику и угощает Таню, она молча «милостиво»[2.C.349] принимает его дар. Однако когда он хочет познакомиться с ней поближе и принять участие в общих играх, Таня заявляет: «Мы с Лелей решили больше с вами не разговаривать». «Почему?» – пробормотал Путя, густо покраснев. «Потому что вы ломака», – ответила она и, отвернувшись, вскочила на скамейку» [2.C.350]. Для Пути, у которого и так трудный день, эта обида оказывается абсолютно неожиданной и непонятной. Он не давал повода для подобных заключений и мучительно переживает случившееся.
Между тем, дети просят гувернера сыграть в прятки. В прятках Путю снова игнорируют и не дают ему водить, хотя считалка и указала на него. Тем не менее, по общей просьбе, водит гувернер, дети разбегаются, а Путя прячется на веранде дома. Сидя в засаде, он напряженно, с горечью размышляет: «Как весело было бы так ждать и поглядывать сквозь разные стекла, если бы Таня… За что? Что я такого сделал?»[2.C.351] Здесь повествование от 3-его лица (авторская речь) внезапно превращается в прямую речь героя, прерывающего самого себя. Набоков, используя здесь одну из разновидностей минус-приема – апозиопезу, указывает на тяжелое внутреннее состояние ребенка, чьи эмоции и мысли спутаны.
Игра в прятки оборачивается неожиданной и неприятной стороной. Путю случайно находит пожилая французская гувернантка и уводит его вглубь дома, чтобы помочь лучше спрятаться. Правил игры она не понимает, и Путя, боясь обидеть ее отказом, оказывается в темном чулане, где его точно никто не найдет. Он сидит там бессмысленно долго, пока старушка, наконец, не уходит, но когда он выбегает во двор, обнаруживается, что игра в прятки закончилась, а про него просто забыли. Ребенок понимает, что все уехали на пикник без него: «Пикник же был единственным более или менее приятным обещанием этого дня» [2.C.353].
Обида, начавшаяся с вынужденной поездки на день рождения, усугубленная Таниным замечанием и окончательно укрепленная забвением, разрастается и направляет мысли мальчика в русло самоубийства: «Он обошел дом с другой стороны, смутно думая, что там где-то должен быть пруд, и можно оставить на берегу платок с меткой и свисток на белом шнурке, а самому незаметно отправиться домой…»[2.C.354]. Конечно, Путя не хочет покончить жизнь самоубийством: этим отчаянным шагом он хочет хоть как-то, пусть и таким жестоким способом, привлечь к себе внимание взрослых и детей, которого он катастрофически лишен в этом социуме.
Однако его план не срабатывает. Путя внезапно обнаруживает, что на пикник еще никто не уехал, а все рассматривают пойманного совенка. Казалось бы, ситуация, наконец-то, обретает необходимую гармонию: Путя не опоздал на пикник и сейчас примет участие во всеобщей забаве. Он уже готов вмешаться в толпу детей и вместе со всеми удивляться толстенькому совенку, однако Набоков нарушает читательское ожидание. Путя приближается к детям и Вася Тучков, мальчик, о дружбе с которым он мечтает, говорит Тане, девочке, которая ему нравится: «А вот идет ломака»[2.C.354].
Этим неутешительным аккордом заканчивается рассказ, и Набоков добивается следующего эффекта: на протяжении всего повествования автор последовательно нагнетает атмосферу сначала трудного, а потом уже просто невыносимого существования ребенка в социуме. Миф о золотом детстве оказывается необходимостью подстраиваться под вкусы взрослых, а нахождение в детском коллективе создает поистине взрослые проблемы, со своими интригами и междоусобицами. Жизнь ребенка трудна, полна огорчений, ничуть не менее тяжелых, нежели у взрослых, и эту сложность жизни, эту «нежную, сочащуюся, алую плоть детства»[4.С.34] Набоков демонстрирует путем последовательного нарушения читательского ожидания, выворачивая традиционные представления о детском общении, играх и развлечения наизнанку.
Использование минус-приема и родственных ему явлений позволяет Набокову разрушить миф о беззаботности детства и напомнить читателю, насколько, на самом деле, уязвимы и беззащитны дети.
Второй рассказ тандема «Лебеда», также повествующий о мальчике Путе Шишкове, уже в самом названии содержит минус-прием. Это название не имеет никакого отношения к теме рассказа, в центре которого – отцовская дуэль главного героя. Набоков маскирует истинный сюжет произведения за случайным словом. Тема дуэли слишком близка к теме смерти, и, учитывая контекст «детского» рассказа, писатель не хочет вводить ее прямо.
Тема дуэли возникает в рассказе исподволь, в сниженном варианте: слабый Путя, бравший уроки бокса у профессионала, неожиданно для всех побивает главного силача класса, «самого сильного, грубого и отсталого в классе»[3.C.355] Щукина. Поединок ошеломляет одноклассников, поскольку от Пути физических побед не ожидают.
Вскоре одноклассник показывает Путе журнал, где нарисована карикатура на отца мальчика и в водевильных стихах написано о предстоящей ему дуэли. Для Пути это известие – полная неожиданность и, растерявшись от услышанного, Путя пишет на доске под диктовку: «…поросший кашкою и цепкой ли бедой…»[3.C.356](вместо «лебедой»). Так появляется название рассказа. «Лебеда» меняется на «беду». В сознании ребенка возникает ощущение страшного несчастья, обрушившегося на его семью, причем всю опасность и непоправимость происходящего Набоков передает путем описания физического состояния мальчика: «Его пронизывала дрожь, которую он не мог остановить»[3.C.356], «Путя сидел бледный, как мел»[3.C.356], «Путя почувствовал спазму в горле»[3.C.357].
Ситуация усугубляется тем, что ребенку ничего не известно о предстоящей дуэли и нельзя ни у кого спросить. Путю охватывает «душная, страшная, ватная тоска»[3.C.357], его преследуют литературные и живописные картины поединков, но все заслоняет мучительный страх за отца: «Невозможно, нестерпимо думать, что этому человеку, лучше которого нет в мире, предстоит драться с каким-то туманным Туманским…»[3.C.358]. И хотя Путя безмерно переживает и боится за отца, он не решается спросить у отца о поединке. С точки зрения взрослых, Путя еще маленький и нет необходимости посвящать его в проблемы взрослой жизни. Набоков указывает здесь на социальный парадокс: ребенок, переживающий те же эмоции, что и взрослый, и готовый пожертвовать собственной жизнью ради отца, оказывается недостойным даже того, чтобы ему рассказали о беде. Общество считает детей слишком инфантильными и неспособными к пониманию серьезных проблем.
Вечер проходит в мучительном ожидании. Путя один в пустом доме: «Страшна была тишина, страшны неподвижные шкафы»[3.C.358]. Мысля в русле литературных традиций, Путя приходит к выводу, что дуэль назначена на утро: «Быть может, завтра утром. Это всегда происходит по утрам, очень рано»[3.C.358]. Набоков вновь замещает голос автора внутренним монологом героя, чтобы отразить нарастание тревоги мальчика.
Утром Путя опаздывает в школу и внезапно узнает от одноклассника, что дуэль произошла, на самом деле, вчера и закончилась абсолютно бескровно. Напряжение Пути разряжается истерикой: «Тут воды прорвались. Швейцар и Дима старались его успокоить, - он отталкивал их, дергался, отстранял лицо, невозможно было дышать, никогда еще не было таких рыданий…»[3.C.360]. Оказывается, что Путя напрасно прожил день в мучительном страхе и напряжении, ситуация разрешилась уже к ужину, о чем герой, естественно, не знал.
Писатель вновь обманывает ожидания читателя: вместо подробного описания дуэли он изображает состояние мальчика, пережившего трагедию, успевшего уже мысленно похоронить отца и вновь воскресить его. «Лебеда» оборачивается не рассказом о поединке двух взрослых людей, а повествованием о безграничной любви ребенка к отцу, о хрупкости человеческого счастья, о «взрослости» детей.
Таким образом, используя минус-прием в «детских» рассказах, Набоков указывает на полную условностей жизнь общества, на недооцененный богатый внутренний мир детства и на уязвимость детей в социуме.
Следует отметить, что работа минус-приема в рассказах «Обида» и «Лебеда» лишний раз указывает на парность и соотнесенность этих текстов друг с другом, поскольку в первом рассказе автор готовит читателя к хэппи-энду, который оборачивается для ребенка тяжелой обидой, а во втором рассказе реципиент наоборот ждет трагической развязки и вновь оказывается обманутым.
Минус-прием обладает большим творческим потенциалом, выступая, с одной стороны, как начало, объединяющее эти два текста и придающее им необходимую целостность, а с другой стороны, демонстрируя разнообразие собственных форм.
Литература:
1. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. – С.-Пб., 1996. -544 с.
2. Набоков В.В. Обида. Собр. соч.: В 4 т. - М., 1990.-Т.2.–448 с.
3. Набоков В.В. Лебеда. Собр. соч.: В 4 т. - М., 1990.-Т.2.–448 с.
4. Трифонов Ю.В. Дом на набережной. – М., 1988. – 576 с.
5. http://ru.wikipedia.org/wiki/Минус-приём
