Статья посвящена исследованию поэтики удвоения и связанным с ней проблемам расщепления личности, оппозиции физической и ментальной составляющих натуры человека, света и тьмы в его душе. Проблема дуальности в малой прозе Стивенсона возникает не случайно. Дуальность, по словам Д.Фаулза, характеризует своеобразие менталитета викторианской эпохи. С этим связана дуальность персонажных пар в повести, оппозиция прошлого и настоящего в их судьбе. Стивенсон, как и литература в целом, осваивает изображение интровертного пространства, где проявляется имеющаяся у каждого своя «неправильность» (Ж. Батай). В мальчике, которого усыновляет доктор Дэпре, под ангельской внешностью скрыто «нечеловеческое существо». Рассогласование внешности и взгляда создает эффект дуальности его натуры, поддержанный рассуждениями о несовпадении лица и маски. Раздвоение личности переживает и сам доктор. Дуальность натуры акцентирована и в образе жены Депрэ не менее сильно, чем в нем самом. Дуальность находит воплощение в поэтике произведения: мотив маски, подлинности и неподлинности, контраст видимости и кажимости. Принцип двойничества затрагивает уже не только область характерологии, оппозиции физической и ментальной природы человека, понятий добра и зла, света и тьмы, созидания и разрушения, но все больше сосредоточивается на сфере сознания и подсознания, что определяет перспективы дальнейшего развития английской литературы. В этой связи происходит и расширение терминосферы, характеризующей феномен дуальности, большинство дефиниций которой сохранилось и вошло в современное литературоведение.
Ключевые слова: расщепленная личность, оппозиция добра и зла, физической и ментальной натуры человека, света и тьмы, поэтика дуальности, терминосфера.
Среди разнообразных произведений, созданных творческим гением Р. Л. Стивенсона, можно встретить и такую разновидность малой прозы, которую Джереми Ходжес определил как «“темную” повесть о дуальности» [Hodges, 2016]. Обращение Р. Л. Стивенсокна к проблеме дуальности представляется не случайным. Джон Фаулз, изучавший своеобразие менталитета викторианской эпохи, описанной в его романе «Подруга французского лейтенанта», замечал: «Тот факт, что у всех викторианцев наблюдалось раздвоение личности, мы должны прочно уложить на полку нашего сознания; это единственный багаж, который стоит взять с собой, отправляясь в путешествие по девятнадцатому веку» [Фаулз, 1990, 366]. Поэтому «лучший путеводитель по эпохе», с точки зрения современного писателя, — «Доктор Джекил и мистер Хайд», в котором «под полупародийной оболочкой “романа ужасов” кроется глубокая правда, обнажающая суть викторианского времени. Раздвоенность была присуща всякому викторианцу…» [Фаулз, 1990, 367].
Повесть «Сокровище Франшара» («The Treasure of Franchard») полное название которой — «Клад под развалинами Франшарского монастыря» (1883), можно считать истоком темы двойственной природы человеческой личности в малой прозе Стивенсона, которая в дальнейшем ярко воплотится во всемирно известных образах Джекила и Хайда. От последующих двух повестей Стивенсона («Маркхейм» и «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»), также посвященных коллизии противостояния разных начал в человеке, «Сокровище Франшара» отличает не свойственная этим последующим произведениям идиллическая тональность. Она определяет атмосферу «Сокровища Франшара», где описывается гармоничный мир, созданный доктором Депрэ в живописном местечке Грец. Там он работает над своим трудом «Сравнительная фармакопея, или Исторический словарь всех медикаментов», собирая растения — материал для книги. Повесть пронизана живописными, сочными и красочными поэтическими описаниями, корреспондирующимися с идиллической тональностью. Свой научный труд доктор украшает, уравновешивая сухие научные формулы, анекдотами, народными суевериями, моральными наставлениями, звонкими эпитетами, что также поддерживает общую тональность гармонии, разлитой в художественном мире Греца, вплоть до драматического события, едва не приведшего к катастрофе. Им становится роковой вызов Депрэ к умирающему паяцу, где он встречается с необычным ребенком Жаном-Маре, «юным философом», в котором видит «сына по духу». До этого момента Депрэ свято следует провозглашенному им девизу: за умеренность и аккуратность, гигиену и личный достаток.
В мальчике, которого доктор усыновляет, под ангельской внешностью скрыто, по его словам, «нечеловеческое существо» («you are no human being» [Stevenson, 1999, 184]). Отличительной особенностью странного мальчика является взгляд горбуна, каковым он не являлся. Это рассогласование внешности и взгляда создает эффект дуальности его натуры. Он поддержан рассуждениями о несовпадении лица и маски и усилен замечанием доктора по поводу этого странного существа с глазами старого друга или старого врага: «…this boy, who was quite a stranger to him had theeyesofanoldfriendoranoldenemy[выделено нами — А.Щ.]» [Stevenson, 1999, 178]). Поэтому и сама его ангельская внешность производит противоречащее ей впечатление. Доктор Депрэ говорит от имени мальчика в конце второй главы «Утренняя беседа», то есть в сильной позиции, подводящей итог этой части повести: «I have no pretension to be a human being. — I am a dive? A dream, an angel, an acrostic, an illusion [выделено нами — А.Щ.]– what you please, but not a human being» [Stevenson, 1999, 184]. («Так и запишите в своей памяти: я не человеческое существо и не имею претензии быть человеческим существом; я обман, сон, ангел, загадка, иллюзия, все, что угодно, но только не человеческое существо!» [Стивенсон, Режим доступа: http://online-knigi.com/page/122347?page=4])
К этому добавляются эпизоды из далеко не безоблачного, но вполне земного прошлого мальчика, в котором было место и неблаговидным поступкам, вынужденному (ради хлеба насущного), а потому и оправдываемому им воровству. Используя формулировку Ж. Батая, можно заметить, что Стивенсон разрушает ригористическую строгость нравственных и моральных границ, изображая, «нравственность как нарушение нравственных границ» [Батай, 1994, 15], как переход границ дозволенного. Литература осваивает изображение интровертного пространства, где проявляется имеющаяся у каждого своя «неправильность» [Бунтман, 1994, 12] — та или иная форма Зла, требующая философского и художественного исследования. Ж. Батай опирается на концепцию В. П. Виткатта [W. P. Witcutt, 1946, 23], который, в свою очередь, исходит их юнгианской типологии характеров, которые делятся на интровертный и экстравертный согласно доминирующей функции: мышление, чувство, интуиция и ощущение. Пафос размышлений видных теоретиков заключается в познании истины, опирающейся на сплетение противоречий. Важно и наблюдение о противоречивости интровертных характеров, приводящих к пограничным состояниям, в которых трудно отделить сознательное от неосознанного и бессознательного, нормальное от измененных состояний сознания и найти способы их художественного выражения, поиск которых велся писателями на протяжении XIX — XХ столетий. Одурманенность злом нередко приводит к помутнению рассудка, подверженности персонажа, как в «Маркхейме» Стивенсона, галлюцинациям. В «Кладе Франшара» Депрэ порой не может отличить, кто кого гипнотизировет — он мальчика или наоборот: «…he was fascinating the boy, or the boy was fascinating him» [Stevenson, 1999, 178].
Соединяя необычайное и обыденное, Стивенсон вводит научный дискурс. В поисках естественнонаучного объяснения своеобразия ребенка (odd boy), его странности доктор ощупывает череп мальчика, как это сделал бы френолог или этнолог, и выносит заключение, что он — кельт. Невежественная в науках госпожа Тентальон этот вывод принимает за синдром болезни — гидроцефалии.
Стивенсон стремится постичь сложности человеческой натуры и, продолжая далее художественное исследование антропологии этого явления в повести о докторе Джекиле и мистере Хайде, говорит о «кошмаре полубольного сознания» [Стивенсон, 1993, 509–555.]
Размышления и комментарии необычного мальчика в повести Стивенсона «Клад Франшара» демонстрируют не столько отсутствие морали и нравственности, сколько «сверхнравственность», по Батаю, или свободу ее толкования, не ограниченную ригористической строгостью викторианских границ. Доктор ненавидел странных людей (odd people), и мальчика характеризует как самого удивительного маленького мальчика в целом мире: «I hate all oddpeople, and you are themostcuriouslittleboyinalltheworld [выделено нами — А.Щ.]» [Stevenson, 1999, 4].
Дуальность натуры акцентирована не только в образе мальчика, но и в образах самого Депрэ и его жены. Его супругу с христианским именем Анастази отличала преданность не столько духовным ценностям, сколько всевозможным благам, будь то устрицы, старое вино или смелые шутки и рассказы. Ее преданность мужу покоится на эгоистических основаниях собственного благополучия. Она властвует над физической стороной природы своего мужа, как отмечает он сам, тогда как пугающее духовное сходство роднит его с Жаном-Маре. Ее добродушие не влечет за собой склонности ни к самоотверженности, ни к самопожертвованию. Обобщающая итоговая характеристика афористически выразительна: «В сущности, в ней было очень много животного, но такое красивое и милое животное приятно иметь подле себя» [Стивенсон, http://online-knigi.com/page/122347? page=7]. Ее отношения с мальчиком также отмечены двойственностью, противоречивостью: это были «две непримиримо враждебные или недоброжелательные друг к другу стороны», но «их отношения в действительности были настолько близкие, дружественные и искренние, насколько это допускала их натура» [Стивенсон, http://online- knigi.com/page/122347?page=7].
Выясняется, что и у доктора была «негодная, скверная половина … личности», тесно связанная с прошлой парижской жизнью. Эту личность он ненавидел и презирал, но она, тем не менее, временами брала верх в его душе в дни хандры и меланхолии, и тогда его тянуло в Париж — «окунуться с головой в его грязь, пошлость, разврат и соблазны!» [Стивенсон, http://online-knigi.com/page/122347? Page=9], утолить дремавшую в Гретце (который доктор называет: «моей академией, моим санаторием, моим раем земным, источником чистых и невинных удовольствий [Стивенсон, http://online-knigi.com/page/122347?page=8]), страсть к азартным играм и женщинам. Его жизнь в этой мирной деревушке, несколько утрачивает идиллический блеск в этой части повествования, приобретая черты неподлинности, недостоверности, театральности, являя собой «байронизм, интересный байронизм несколько искусственной поэзии жизни» [Стивенсон, http://online-knigi.com/page/ 122347?Page=9]. Из повести читатель узнает, что его праведное существование — это существование в состоянии «закупоренности души» (Ж. Батай), а желание свободы (вырваться в Париж) выглядит как стремление сбросить оковы придуманной им самим теории умеренности и аккуратности. Однако в эти моменты в его душе, по словам самого Депрэ, начинает хозяйничать дьявол или черт, и порочные черты его натуры начинают преобладать. С этим связан и мотив маски, подлинности и неподлинности — контраст видимости и кажимости. Появление его у Стивенсона не случайно и связано с изображаемой игрой сознания персонажа, со стремлением автора открыть механизмы и секреты мышления.
Находка клада в развалинах монастыря открывает двойственную природу богатства и денег: не только возможность творить с их помощью добро, но и связанное с ними зло. Под влиянием открывшихся благодаря находке клада возможностей оживает худшая половина натуры Депрэ: доктор, положив конец умерщвлению плоти, мысленно уже видит себя в Париже. Его воображение рисует картины наслаждения и роскошной жизни в этом столичном городе, а Жан–Маре проявляет к ним лишь интерес любознательного ребенка («But the boy had now an interest of his own, a boy’sinterest [выделено нами — А.Щ.]» — [Stevenson, 1999, 17]).
Пережив серию катастроф (окончательное и символическое обрушение старого дома, «храма добродетелей», падение в Париже турецких акций, повлекшее полное разорение, и кражу монастырских сокровищ), Депрэ в возрасте за 40 лет исправляется, и повесть, в отличие от последующих произведений малой прозы Стивенсона, завершается благополучным финалом, подтверждавшим просветительский тезис о торжестве добра как основы добродетельной природы человека: мальчик, якобы выкравший сокровища, а на самом деле спрятавший их, чтобы уберечь Депрэ от погружения в прежний порочный парижский образ жизни, возвращает их.
В повестях Стивенсона принцип двойничества затрагивает уже не только область характерологии, оппозиции физической и ментальной природы человека, понятий добра и зла, света и тьмы, созидания и разрушения, но все больше сосредоточивается на сфере сознания и подсознания, на что обратили внимание Г. К. Честертон, а также зарубежные исследователи: Р. Мэссон и Ф. МакЛинн [Chersterton, 1927; Masson, 1924; McLynn, 1993]. Можно констатировать разнообразие складывающихся в литературе моделей этого феномена, в связи с чем происходит и расширение терминосферы, адресованной ему. Е. Е. Амелина, опираясь на исследование МакЛинна [McLynn, 1993, 261; Амелина, 2014, 109], приводит терминологический ряд, отражающий особенности и многообразие оттенков проявления феномена дуальности в литературе: аmbivalence, ambiguity (неоднозначность), duality, dichotomy, bifurcation. Большинство дефиниций (за исключением ambiguity — неоднозначность) вошло в современное отечественное литературоведение в неизменном виде — амбивалентность, дуальность, дихотомия, бифуркация, — характеризуя разные проявления поэтики дуальности в произведении.
Литература:
- Амелина Е. Е. Феномен двойничества в новеллах Р. Л. Стивенсона «Маркхейм» и «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Вестник Пермского университета: ПГНИУ, 2014. Вып. 2 (26) — 109–114 с.
- Батай Ж. Литература и зло / Пер. с фр. и коммент. Н. В. Бунтман и Е. Г. Домогацкой, предисл. Н. В. Бунтман. — М.: Изд-во МГУ, 1994. — 166 с.
- Бунтман Н. В. Предисловие // Батай Ж. Литература и зло / Пер. с фр. и коммент. Н. В. Бунтман и Е. Г. Домогацкой. — М.: Изд-во МГУ, 1994. –166 с.
- Стивенсон Р. Л. Клад под развалинами Франшарского монастыря. Режим доступа: http://online-knigi.com/page/122347?page=4 (дата обращения 25.12.2018 г.).
- Стивенсон Р. Л. Нравственная сторона литературной профессии / Собрание сочинений в 5 т. М.: Терра, 1993. Том 5, с. 509–555.
- Фаулз Д. Подруга французского лейтенанта. Пер. с англ. М. Беккер и И. Комаровой. М.: Правда, 1990. — 480 с.
- Chersterton G. K. Robert Louis Stevenson. L.: Hodder & Stoughton, 1927. 259 p.
- Hodges Jeremy. «Dark tale of duality» [Hodges Jeremy. Mrs Jekyll and Cousin Hyde: Режим доступа: Home > RLS Day 2016 > Mrs Jekyll and Cousin Hyde]
- Masson R. The Life of Robert Louis Stevenson. L.: Chambers, 1924. 366 p.
- McLynn F. Robert Louis Stevenson: A Biography. N. Y.: Random House, 1993. 567 p.
- Stevenson R. L. The Treasure of Franchard // Stevenson R. L. The Strange Case of DR Jekyll and Mr Hyde with The Merryn Men & Other Tales and Fables — L.: Wordsworth Classics, 1999–177–223 p.
- Witcutt W. P. Blake. A Psychological Study. London: Hollis & Carter, 1946 –133 р.
