В статье подвергается всестороннему анализу несколько очерков, сделанных российским журналистом Б. А. Сувориным во время посещения Константинополя (ныне — Стамбула) в июне 1919 году с целью реконструкции города в условиях послевоенного времени. Анализируется культурное и бытовое пространство Константинополя в условиях оккупации и присутствия в столице Османской империи войск стран Антанты.
Ключевые слова: Первая мировая война, Константинополь, дипломатия, журналистика, международные отношения.
Константинополь-Стамбул вошел в историю как один из самых колоритных городов мира, в котором умело сочетались традиции византийского прошлого, мусульманского Востока, христианской Греции. Сразу несколько цивилизаций стали владельцами этого города, который стал почти центром мира и мировой политики.
К началу ХХ века этот город был на рубеже перемен, причем не в первую очередь политических, а культурных. Здесь строились заводы, которые находились под неустанным контролем со стороны европейских банкиров, мосты, новые районы. Безусловно, культурное обновление древней столицы Османской империи находилось в тесной связи с политикой, проводимой османским правительством.
Именно в начале ХХ века в Константинополе произошла младотурецкая революция, которая должна была направить страну в русло обновления институтов власти, социальной, экономической и иных систем. Тогда же верным союзником Османской империи стали страны Тройственного союза (Германия и Австро-Венгрия), которым мусульманское государство окажет полную поддержку во время Первой мировой войны 1914–1918гг.
В этот последний период «османского» Стамбула город должен был стать военной добычей для стран коалиции. Известно, что Великобритания и России по-отдельности готовили военные операции по захвату города. Российский контр-адмирал А. Д. Бубнов по поводу военной Дарданелльской операции ВМФ Великобритании 1915–1916гг. писал: «Основной причиной неуспеха Дарданелльской операции, из коей вытекало большинство сделанных при ее исполнении ошибок, была... невероятная торопливость английского правительства. Если бы подождали, пока соберется десантный отряд, и флот при его содействии внезапно начал бы операцию, он без всякого сомнения... прорвался бы в Константинополь» [1, С. 94]. Проведению российской операции по захвату Константинополя и проливов, которой должен был руководить командующий Черноморским флотом вице-адмирал А. В. Колчак, не увенчалась успехом из-за произошедшей в России в 1917 году революции.
Однако участь столицы Османского государства напрямую зависела от поведения ее союзников. Вооруженные силы Османской империи были реформированы в начале ХХ века при поддержке Германии, однако, даже это не помогло в годы Первой мировой войны. 30 октября 1918 года, за несколько дней до фактического окончания «мирового пожара» Османская империя в лице военно-морского министра Хусейн Раюф Обайя подписала Мудросское перемирие. Признав поражение в войне, Османская империя начала последний этап своего существования как единого государства. Не руководствуясь пунктами договора, 13 и 14 ноября 1918 года в Константинополе были высажены 3626 британских, французских и итальянских солдат, которые взяли под контроль турецкие береговые позиции, а также фактически установили контроль над городом и правительством султана Мехмеда VI Вахидеддина (1918–1922). Эти годы стали «самыми интернациональными» в истории города [2, С. 468].
Правительство османского султана под давление англичан было вынуждено распустить парламент, чтобы он не стал националистическим, а в начале 1919 года к власти пришло правительство партии «Свобода и согласие», которое придерживалось англофильских позиций. Город был оккупирован. «В течение следующих четырех слет союзнические представители, именовавшиеся верховными комиссарами, оставались более могущественными, чем сам султан, — кульминация власти послов, постоянно возраставшей с XVII века», — сказал историк Филипп Мансел [2, С. 469].
В этих условиях, а также продолжавшейся Гражданской войны в России, которая достигла своей кульминации в 1919 году, в конце мая — начале июня того же года Константинополь посетил отечественный журналист, представитель яркой издательской семьи Сувориных, — Борис Алексеевич. Редактор газеты «Вечернее время», однако из которых выходила в «белом» Ростове-на-Дону, оставил несколько зарисовок из жизни оккупированного Константинополя. Все репортажи были распределены на несколько номеров газеты, но имели общий заголовок — «В Царьграде». Об их характере нужно сказать главное — большая часть зарисовок, сделанных автором, показывает его политическую позицию. В отношении культуры Востока автор иногда не сдержан, и показывает роль православной культуры выше мусульманской. Репортажи были сделаны в конце мая-начале июня, а опубликованы в газете «Вечернее время» месяцем позже. Однако из заметок, рассказывающая, вероятно, о прибытии на пароходе в Стамбул, не публикуется в силу невозможности найти нужный экземпляр газеты. Попутно заметим, что первая часть заметок рассказывает не о Константинополе, а восприятии Сувориным мировой политики того времени. Именно поэтому автор назвал первую часть «Сном у Золотого Рога». Передаем слово Борису Суворину.
«Сегодня — чудный день, — говорил Суворин в своей первой заметке, — Вид у меня с балкона прекраснейший — на Золотой Рог [залив. — В.Ч] и сейчас ночью любой декоратор назвал бы его волшебным, но я не декоратор и часто даже наоборот, исполняю должность разоблачителя.
Так вот мне снился сон на берегу Золотого Рога. Я не видел журналиста, хотя участвовал в этом странном сне». Далее автор перечисляет всех наиболее авторитетных политиков того времени: французского премьер-министра Жоржа Клемансо, Президента США Вудро Вильсона, премьер-министра Великобритании Дэвида Ллойд-Джорджа и других. Все они, «рассмотрев ответ адмирала Колчака, нашли его удовлетворительным. Ему поставили 3 балла и перевели в следующий класс, в класс Гондураса и Гаити. Все это было во сне. Я присутствовал при этом и имел наглость (что во сне не бывает) заявить этим господам, что разговаривать так с Россией нельзя, что мы не побежденная Германия, а мы величайшая держава в Европе, что мы, наконец, не Никарагуа, а только та самая Россия, которой маршалы Жоффр и Фош отдают должное». Общий смысл всего «Сна у Золотого Рога» передавало общее настроение, которое господствовало в среде интеллектуалов на Юге России — «здесь, оторванный от дорогой мне Армии, я больше чувствую разлуку с ней и вижу русских людей, забывших совесть, я вижу победителей, которые забыли нас» [3]. Известно, что именно в этот момент в Париже проходил Версальский конгресс, который должен был установить новые отношения в мире после окончания мировой войны. Многие русские политики отправлялись туда с целью представлять интересы России, однако, в силу гражданского конфликта и отсутствия дипломатического признания, ни одно правительство от России так и не было представлено там. Именно об этих событиях, представленных в виде сна, говорит Суворин. Интересно, что настроения в Версале, сопровождались похожими настроениями и в разных уголках планеты — в частности в Стамбуле. А о нем Борис Алексеевич говорит уже так:
«Уже второй час, но нас еще не выпускают. Мы завтракаем на пароходе. Но вот и нам пришла очередь.
Капитан разрешает нам садиться в лодки. Наскоро укладываемся и я с грустью замечаю пропажу своего верного пера Waterman, столько давшего мне успокоения и радостей и на пароходе, и на войне, и в моей прерывистой газетной работе в Питере, Москве, Новочеркасске и Ростове.
Мы спускаемся по трапу и голодные руки отнимают от нас наши чемоданы, дико глядят лодочники на невозможном волапюке, валят все в лодку, сажают нас, и мы отчаливаем.
Течение такое сильное, так относит лодку, что приходится далеко грести вперед по обратному направлению против течения менее сильного у берега, чтобы потом спуститься к пристани в Галате [район в европейской части Стамбула, здесь размещались дипломатические представительства. — В.Ч.].
<...>
Мимо нас проходит величественный дредноут “Emperor of India”, под адмиральским флагом. Мы проходим мимо транспорта с английскими солдатами, мимо французского адмиральского корабля и подплываем к пристани после часового путешествия» [6].
Адмиральский английский дредноут, указанный автором в заметке, был последним английским линейным кораблем типа «Айрон Дюк» и в наибольшую длину составлял 190,1 м. Он был спущен на воду 27 ноября 1913 года, а после окончания Первой мировой войны вошел в состав Средиземноморского флота Великобритании. В момент нахождения в Константинополе, эскадрой командовал адмирал Дж. де Робек, который в марте 1920 года отправил HMS Emperor of India на прикрытие белогвардейской эвакуации из Новороссийска [7, p. 463].
Английский линейный корабль HMS Emperor of India в октябре 1920 года
«Тут на нас набрасываются носильщики — хамами, — продолжает Суворин. — Опять крики, ругаются, но мы уже на берегу у таможни, но никто нас не осматривает и усталые от ожидания, мы бросаемся к извозчику, расплачиваемся с носильщиком, и он пожимает нам руки в знак благодарности.
По узкой улице, запруженной людьми в фесках, мы идем вверх в город.
Народ идет посередине улицы и толчея невообразимая.
Продавцы что-то галдят, чуть не попадают под лошадей, и опять орут.
По тротуару проходят иногда турчанки в своих черным полупрозрачных чедрах.
Как-то странно видеть этот пережиток. Иногда за этой завесой блеснут глаза, и является чувство даже немного жуткое, точно тайну какую-то видишь, и кажутся эти глаза далекими, как отражения лиц в темной воде колодца.
“Вот он город Лотти и Фаррера” — мелькает мысль, и жуткое любопытство растет.
***
Шумит и кипит сумбурная жизнь этого странного города. Деревянные грязные постройки навалены как какой-то хлам, как использованные разбитые ящики.
Толпа самая необъяснимая.
Турки, армяне, греки, мундиры всех стран, женщины под вуалями и в черных домино, какие-то накрашенные беспардонные подростки, все это толкается и шумит по сбегающим к центру улице.
Мы выезжаем на Grando rue de Pera — лучшую улицу города. Сворачиваем, и все время нас преследует шум, крики продавцов и бесконечное количество тех же девиц и подростков. Сколько их здесь в этом огромном городе с женщинами в черных полупрозрачных вуалях!
Мой приятель занимает дом на этой узкой улице. И дом узкий в два окна тянется вверх.
Оставляем вещи и идем на улицу Пера. Толкотня невероятная. Кто идет по узкому тротуару, кто по мостовой, звенят трамваи, гудят военные автомобили, и опять этот необычайный галдеж.
Трудно с непривычки идти среди этой толпы или ты толкаешь кого-нибудь.
По туннелю, перекрытому немцами, мы на фуникулере спускаемся от Перы в Галату, прибрежную часть города. Вагоны разделены. Одна часть только для женщин, и опять среди европейских платьев и открытых лиц мелькают черные домино турчанок, и вновь эти глаза из колодца за черной полупрозрачной занавеской.
Наскоро одеваюсь в скверном магазине готового платья, пробуем разменять деньги и в банкирской конторе деньги, принятые Добровольческой Армией, на которых написано “Единая неделимая Россия”, вызывают только недоумение... Их даже никогда и не видели.
Керенки — это деньги, а деньги, принятые Армией, даже неизвестны! Вероятно наши мудрые финансисты из стана так называемых общественных деятелей находят это правильным, но как хотелось бы их отправить хотя бы в переднюю к покойному С. Ю. Витте [Министр финансов России в 1892–1903гг., Председатель Совета министров в 1905–1906гг. — В.Ч.], чтобы он поучил бы их.
Но я, конечно, не прав, и деньги, признанные Добровольческой Армией не должны иметь хождение наравне с керенской рванью, печатаемой большевиками.
***
Вечером я вышел поужинать, но в больших гостиницах уже все было закрыто. Жизнь должна прекращаться в 12 часов. Посидел в маленьком кафе, где победители [представители стран Антанты — В.Ч.] пили вино или внеки, и вернулся к себе. По узкой улице сновали пары, одна за другой.
Улов у этих рыбачек в мутной воде Константинопольской улицы — большой. Матросы и солдаты всех стран побеждены этой бесчисленной накрашенной армией» [...окон].
А в другой заметке Борис Суворин попытался обрисовать другие улицы и особенности древнего города. «Выходишь из своей совершенно европейской гостиницы и поднимаешься по маленькой узкой улице на улицу Перы. Со всех сторон кабачки и в них победители всех стран — матросы и солдаты.
Тут и “a la Victoiro”, и “Верден”, и “Аира”, дорогая сердцу греков, и южноафриканская “Бора” и “Марна” и т. д.
Конечно, в прошлом году это было все немецким и та же девица, которую я видел снимающейся, склонившейся на плечо здорового матроса с “Железного герцога”, наверное, может показать свой портрет с матросом с “Гебена”.
Кабатчицы и девицы закоулков Константинополя признают только победителей.
На улице Перы давка и толкотня. Неудержимый поток несется по ней. Кого только не встретишь на этой шумной артерии города, желающей походить на европейскую улицу. Но боковые улочки то и дело выкидывают всякий сброд, всякий уличный сор, и нельзя разобраться в этой толпе. Толкают нас немилосердно; свистящие и гудящие автомобили, звенящие трамваи, не всегда есть возможность идти по мостовой, как по другим улицам, и сталкиваются эти потоки на узких тротуарах и спешат куда-то.
... речь в том, что ни один город во время войны не имел вид такой космополитичной столицы, как Константинополь в эти дни.
Магазины, чаще всего маленькие, сгрудились и смотрят на нас своими товарами, которых сколько угодно. “Но не для вас пришла весна” и вследствие безусловно искусственного непонимания... для нас все дорого.
Всякий большевик с фальшивой, как челюсти Керенского, керенками, богаче русского человека, приехавшего из Армии.
Такова судьба!
Поражает бесчисленное количество парикмахерских, и, когда приглядишься, понимаешь, в чем дело. Турки почти не носят бород, и вообще бородатых людей почти не видно, кроме стариков.
В маленьких пассажах особая толчея и здесь зверски торгуются...
Но мы берем извозчика с прекрасной коляской и парой хороших лошадей и едем в Стамбул.
Уже в Галате больше фесок и меньше офицеров. Больше моряков, а встречаются и черные, как самая лучшая вакса, даже блестящие негры — французские солдаты. Это народ очень хороший на вид, и, говорят, прекрасный в бою. Они ходят кучками и почти никогда не встретишь среди них белого.
Чаще турецкие дамы в своих шершадах и домано черных...
На мосту через Золотой Рог громадное движение. На рейде много судов.
Мы поднимаемся по узким улицам со множеством кофейных, кабачков, здесь чаще всего турчанки закрывают лица, и фески совершенно доминируют.
У входа в Св. Софию стоят часовые. Один из них перегораживает нам путь винтовкой. Я обращаюсь к своей спутнице, которая лучше меня знает город, и говорю ей, что, очевидно, есть какие-нибудь часы для осмотра. “Русски?”, весело улыбаясь, спрашивает высокий солдат в войлочной шапке и пропускает нас и указывает дорогу.
С внешней стороны храм-мечеть не производит впечатления и вход в него не из красивых, но внутри он удивителен....
Храм поражает своими размерами и легкостью постройки. Громадный купол точно надет на него, и, кажется, что он необычно легок.
Сейчас в нем мало народу. Группа женщин сидит, поджавши ноги в чулках, вокруг муллы, которые им читают что-то. Они сидят с открытыми лицами и держат над грудью руки ладонями вверх, иногда кланяются. По бокам громадного храма какие-то пристройки, не то усыпальницы, слева царское или вернее султанское место, справа кафедра для проповедника.
То там, то здесь попадаются турки на корточках, громко читающие Коран и бьющие поклоны. У самого входа два больших фонтана. У них совершаются какие-то омовения. Множество колон украшают храм. Они из раннего редкого камня. Ужасным диссонансом являются громадные бездарные зеленые круги с надписями из Корана.
Не может быть ни малейшего сомнения, православная Св. София с ее замазанными фресками, с ее алтарями и иконами, светильникам, была гораздо величественнее и красивее Ай-Софии.
Маленький турчонок из Батума, говорящий по-русски, объяснил нам, что русских всегда пускают, а других не любят пускать, вот только офицеров и он показывает группу французских офицеров. Некоторые из них не сразу решаются снять свои кепи, т. к. турки все в фесках.
Показывает нам колону, на которой отпечаталась рука султана, въехавшего по трупам в храм, место, по которому конь его ударил копытом, отбив кусок мрамора, и ковер Магомета [речь о Мехмеде II, завоевавшем Константинополь в мае 1453 года. — В.Ч.].
Мы выходим из храма, опустившегося и величественного в своей пустынности, и скользим в туфлях, теряя их под коврами. Мягко, в чулках, уходят серьезные турчанки.
Крест на Св. Софии? Нет — это мечта, и как бы красива она ни была, она ее и останется.
<…>
По узким улицам мы идем все к мосту. Заглядываем в окно и в нем видим сидящих на коврах турчанок, и опять почтенный мулла говорит свои слова наставления.
***
Вечером я в Petits Champs — так называется единственный, кажется отель.
Открытая сцена, где все как в Европе: хороший ресторан, кафе, почтенная толпа военных всех стран, “смешение языков”, музыка и закрытое кафе-фантан.
В моей гостинице добросовестно обслуживают....
Из моего окна виден Золотой Рог, горит огнями Стамбул. Теперь Рамадан, и в Стамбуле все открыто, так как вечером все постятся.».. [4].
Не забыл рассмотреть Суворин и жизнь «русского» Константинополя. «“Наших” здесь пруд пруди. Несмотря на то, что многим уже удалось добиться пропуска дальше в счастливую Элладу, в Италию и даже во Францию, несмотря на то, что среди наших нашлись честные люди, понявшие, что нельзя сидеть в Константинополе и бить баклуши в то время, как Добровольческая и казачья Армии истекают кровью в неравной, но победоносной борьбе, и отправившиеся на фронт, — все таки “наших” здесь пропасть.
Все они очень озабочены. Во-первых, валютою, во-вторых, пропусками в дальнейшую “заграницу”, и, в-третьих, разыскиванием денег и спекуляцией.
Многих волнует и мобилизация.
В гостинице Токатлиана настоящий русский клуб. Тут вы увидите и цвет Москвы, и Кисловодска, страшно храбрых офицеров, стремящихся догнать адм. Колчака в Москве и ген. Юденича у “Медведя” в Петрограде. С ген. Деникиным они не то в ссоре, не то они слишком близко, а их расстроенным нервам нужна хорошая морская прогулка месяца на два, на три. Они, видите ли, не могут доверить свою драгоценную жизнь генералам Добровольческой Армии, они не хотят дождаться соединения с адмиралом Колчаком через Царицын или через Волгу. Их пути к... адмиралу через Суэц, Индостан, Владивосток, Иркутск, прямо к “Яру” и “Эрмитажу”. А так как ген. Деникин никак не может гарантировать им того, что они доберутся живыми и здоровыми до своих столиков, то они с ними политически не согласны, конечно, только принципиально, но если бы и т. д., они бы все как один человек и т. д., или же они болтаются в гостиницах и ресторанах, на улице Пери и напрасно будете вы по старой привычке искать дорогой всем русский треугольник на левом рукаве их френча или кителя.
Они его, вероятно, пришьют, когда ген. Деникин перенесет свой штаб в Харьков или Курск, когда адмирал Колчак будет держаться свой флаг на Волге, и когда Петропавловская крепость будет салютовать ген. Юденичу.
Они его пришьют и разбредутся, кто куда.
С одним из них я говорил. Он, по его словам, “пробирается” к адмиралу Колчаку, но пока что его “пробирания” привели его к участию в каком-то карточном притоне.
Мое скромное указание, что большинство его старших полковых товарищей на этом фронте, на него не подействовало. Фронт адм. Колчака ближе к той губернии, куда стремится “Гальтимор” [русский житель Галаты. — В.Ч.], как отлично охарактеризовал здесь один из офицеров Добровольческой армии, и поэтому он сидит в Константинополе в клубе.
Все к Колчаку, но непременно через Сибирь, и, не дай Бог, через Царицын [ныне — Волгоград].
Неприятно и грустно писать об этом, но те люди, наши друзья, которые сделали ошибку и в то время не помогали нам на юге, могут с гордостью указать и спросить “а зачем же наши не шли?”
Честь и хвала ген. Тимановскому за то, что он спас цвет офицерства, собравшегося вокруг трехцветного знамени в Одессе. Он спас честь Армии и офицерства.
А что может быть дряннее офицера-беженца? Беглец с поля сражения во много раз лучше. Минутная слабость, нерешительность, и человек может не исполнить свой долг, но постоянное болтание на улицах Перы, и на Принцевых островах — это уже не минутная слабость, а холодный душевный разврат.
Штатские тоже очаровательны. Я не говорю о тех, кто по своим годам должен бежать куда ему не лень. С них взятки — гладки. Нет, посмотрите на эту штатскую или понадевшую штатское платье молодежь!
Ввиду изменившихся обстоятельств (мобилизация — это и есть главное обстоятельство) они разыскали основные признаки своего нерусского происхождения, и новоявленных армянских граждан, грузинских и греческих сколько угодно. Совсем как в нашем Ростове.
Как жаль, что Вильсон не торопится с Сионской республикой, сколько бы сил получила ее новая армия.
Но если Армения объявит мобилизацию, он перестанет быть армянином и станет азербайджанцем, так как у него бабушка была оттуда и т. д. в сторону меньшего сопротивления его мечтам, его связям и его делам.
Гостиницы кишат этими “Гальмонтами”
<…>
И вот стоят перед Босфором эти мальчики и плачут, и, уж молодость пропадает, и дело страдает и все из-за того, что призывают не только простых парней и казаков, а и очаровательных молодых людей с визитками или в черкесках.
Как несправедливо это, как это грустно!
Старший возраст показывает пример и открыл на Принцевых островах интернациональный клуб.
<…>
Конечно, есть и другие русские люди, но они вероятно делают свое дело очень незаметно, а эти красавцы везде и всюду. Я только 48 часов в столице Турции и под... впечатлением от наших будущих “строителей отечества”» [5].
Литература:
- В ставке Верховного Главнокомандующего. / А. Д. Бубнов, В. М. Пронин. — М.: Вече, 2014.
- Мансел Ф. Константинополь. 1453–1924. [пер. с англ. Н. Я. Тартаковской]. — М.: Издательство АСТ, 2017.
- Суворин Б. В Царьграде. Сон у Золотого Рога // Вечернее время. 22 июня (6 июля) 1919г.
- Суворин Б. В Царьграде. Один из дней. // Вечернее время. 25 июня (8 июля) 1919г.
- Суворин Б. В Царьграде. Первые впечатления // Вечернее время. 2(15) июля 1919г.
- Суворин Б. В Царьграде. Первые впечатления (окончание) // Вечернее время. 1(14) июля 1919г.
- Tucker S. C. World War I. The Definitive Encyclopedia and Documents Collection. Volume 1: A-C. Santa Barbara (California), ABC-CLIO, 2014.
