Основной проблематикой русской литературы всегда являлись вечные вопросы бытия. В творчестве многочисленных именитых поэтов и писателей прослеживается осмысление сущности и положения человека в мире, духовность, православная традиция, ориентация на христианское мировосприятие. Свое начало древнерусская литература берет именно от православных назидательных поучений, богослужебных текстов, через которые в большей мере познавалось Священное Писание. Можно сказать, что русская литература имеет «христианское основание». И. А. Есаулов в своей статье «Духовная традиция в русской литературе» пишет: «В русской литературе XIX-XX вв. христоцентризм проявляет себя как прямо, так и, гораздо чаще, имплицитно: авторской духовной, этической и эстетической ориентацией — не всегда рационализируемой и осознаваемой — на личность Христа: слишком жива еще в культурной памяти установка древнерусской словесности на «подражание» Христу [5]. А в связи с этим становится понятна насыщенность литературных произведений библейской символикой и тематикой, всегда особые нравственные требования к главным героям, их соответствующий тернистый путь, переосмысление вопросов бытия, добродетелей, тема юродства, многочисленные цитаты, реминисценции, параллели, парафразы. «Глубинная, тесная и никогда не прерывающаяся связь с Новым Заветом –главное, что конституирует единство русской культуры в целом» [5].Чаще всего поэтам и писателям свойственно трепетное отношение к национальному духовному наследию, а даже если встречаются вольнодумцы и богоборцы, то в конечном итоге это лишний раз доказывает, что христоцентричность проявляется во всей мере, но бывают и более интересные, глубинные переживания творческой личности, когда происходит коренное переосмысление истинных ценностей жизни, да и самой жизни. И тогда открывается небывалая потребность разговора с Богом, у поэтов рождаются потрясающие подражания молитвам, парафразы, библейские циклы. Многолика и разносторонне развита библейская поэтика.
В творчестве Н. В. Крандиевской-Толстой мы также встречаем библейские реминисценции, символику, обращения, переосмысление. Творчество этой поэтессы крайне автобиографично, ее лирика является дневником в стихах, каждое событие она невольно запечатлела, так что определенный цикл относится к соответствующему периоду жизни. Поэтому особенно интересным для анализа является цикл «От лукавого», в котором отчетливо видны явные отсылки к библейскому тексту и чувствуется эволюция отношения к миру духовного, которое в процессе жизни преображается.
Реминисценция как один из видов цитирования представляет собой «не буквальное воспроизведение, невольное или намеренное, чужих структур, слов, которое наводит на воспоминания о другом произведении» [2, с. 506]. Основной целью цитаты в целом является возбуждение в сознании читателя тех или иных ассоциаций и отсылок, впечатлений для формирования целостной смыслообразующей картины. И. В. Фоменко подчеркивает, что «основное значение лежит не на точности, а на функции цитаты» [2, с. 507]. Распознавание цитаты актуализирует некоторую перекличку текстов, которая наполняет, делает более насыщенным и живым авторский текст, расширяя смыслообразующие грани. Вплетая цитаты, реминисцинции и аллюзии в свой текст, автор не только обогащает его, но и вступает в многомерный диалог с использованным источником, его автором и всем его творчеством.
В отношениях Библии и русской литературы, указанной христоцентричности, устоявшейся национальной религиозно-духовной традиции реминисцентный уровень особенно четко обозначает устойчивость христианских истин не только на бытовом уровне, но и в истории, искусстве и культуре в целом. В данном случае читателю не приходится погружаться в особый контекст для узнавания реминисцируемых строк, поскольку знание священной истории свойственно любому воспитанному, интеллигентно развитому и культурному человеку. Известные поэты и писатели (А. Ахматова, И. Бунин, Б. Пастернак, А. Тарковский, А. Блок, А. Пушкин и др.) достаточно часто обогащали свои тексты за счет библейских отсылок.
Для нас представляется важным определить функциональную значимость использованных библейских реминисценций, символов и мотивов в творчестве Н. В. Крандиевской-Толстой (на примере цикла «От лукавого» и других ярких проявлений библейской поэтики), а также систематизировать и обобщить отнесенность автобиографической данности ее творчества к национальной духовной традиции.
В цикле стихов «От лукавого» Н. В. Крандиевская-Толстая затрагивает библейский сюжет. Цикл состоит из 14 стихотворений. Заглавие «От лукавого» — это первое, на что обращает внимание читатель и формирует определенное представление, отношение. Заглавие, проходя через весь цикл, определяет целостность цикла, связывает все стихотворения, будто нанизывая на нить. Первостепенно заглавие цикла «От лукавого» указывает на отправную или опорную точку. Это впечатление подтверждается в первом стихотворение: «Не окрылить крылом плеча мне правого,/Когда на левом волочу грехи. / Не искушай, — я знаю, от лукавого / Иголод мой, и жажда, и стихи» [3, с. 72].
В данном стихотворении мы видим, что поэт далеко не пророк, не посланник Бога, а соратник дьявола, поскольку дар преподнесен «от лукавого». Открыто поэтесса заявляет об инфернальной отнесенности своего предназначения, своего пути:«Не ангелом-хранителем хранима я,– / Мечта-кликуша за руку ведет, / Икупина твоя неопалимая / Не для меня пылает и цветет. / Кто говорил об упоенье вымысла? / Благословлял поэзии дары?/ Ах, ни одна душа еще не вынесла / Бесследно этой дьявольской игры!» [3, с. 72].
Создается впечатление, что покровитель поэтов не Бог, и все, кто писал и пытался понять свое вдохновение и свой дар, талант претерпели последствия, влияние потусторонней силы. Дар не дается просто так, дар поэта как следствие человеческого выбора в пользу грехопадения, принятых искушений, страстей. Также в данном стихотворении мы видим первые реминисценции, отсылки к библейским сюжетам: лукавый (Матфей 6:13), Ангел-Хранитель (Даниила 6:20–23; 4 Царств 6:13–17, Деян 7:52–53; Луки 1:11–20, Матфей 1:20–21, 18:10; Деян 8:26, Бытие 21:17–20; 3 Царств 19:5–7, Евреям 1:14), Неопалимая Купина (Исход 3:2) [1].
И в дальнейшем в стихотворениях указываются следующие библейские символы и реминисценции: «Когда архангела труба / Из гроба нас подымет пением» [3, с. 74]. Труба Архангела — выражение, пришедшее из Откровения Иоанна Богослова (Апокалипсиса) (8–11) [1, с. 1609], в котором рассказывается об ангелах, грозно трубящих перед Страшным судом. «И там, на берегах реки, / Где рай цветет нам уготованный» [3, с. 74].Упоминание Рая есть как в Ветхом завете Библии — Эдем (Бытие 2:8–17), так и в Новом завете (Евангелии), где Рай — это Царствие Небесное (Матфей 6:9–12, 33) [1].«Мы сядем рядом, в стороне/ От серафимов, от прославленных» [3, с. 74].В христианстве серафимы — это высший ангельский лик, славящий Бога (Исайи 6:2–3) [1, с. 708]. Используя данные символы, поэтесса запускает процесс ассоциативного механизма, в ходе которого происходит осознание того, что речь идет уже о потустороннем мире, о месте, где рядом Бог, о рае (как его представляет лирическая героиня, опираясь на евангельскую историю). В другом стихотворении лирическая героиня, не сомневаясь в нескончаемости будущей жизни, рассуждает об ее начале и приходит к выводу, что земная жизнь относительна, она начинается и заканчивается вечностью: «Но нет конца ей, вдаль бегущей…/ И я, раздумьем жизнь дробя, / На миг и в прошлом, как в грядущем,/ Теряю в вечности себя!» [3, с. 73]. Лирической героине Н. В. Крандиевской-Толстой свойственны представление и размышления о вечной жизни, которую проповедует православное христианство, и здесь видно не только проникновение библейского сюжета в лирику, но и глубинные размышления о всем человеческом бытие. Это подтверждается и в последующих стихотворениях, где есть не только надежда на вечную жизнь и спасение, но и на вечную любовь, стремление к ней, как высшему дару, несмотря на собственное недостоинство: «О, будь, любовь неумолима / Ко мне, надменнейшей из дев! / Твоих небесных своеволий / Возжаждала душа моя!» [3, с.75].
Одно из самых ярких стихотворений в данном цикле, написанное в Одессе в апреле 1919 года, насыщено не только отсылками к «лукавому», но и литературными, и историческими реминисценциями, в результате чего возникает красочное «многоголосье» [2, с. 509]. Сводя несколько сюжетов в один, создавая некий фон, Н. В. Крандиевская-Толстая обнажает духовную жизнь лирической героини, показывая разносторонность действия нечистой силы: «Фаусту прикидывался пуделем, / Женщиной к пустыннику входил, / Простирал над сумасшедшим Врубелем / Острый угол демоновых крыл. / Мне ж грозишь иными приворотами, / Душу испытуешь красотой, / Сторожишь в углах перед киотами / В завитке иконы золотой. / Закипаешь всеми злыми ядами / В музыке, в преданиях, в стихах, / Уязвляешь голосами, взглядами, / Лунным шаром бродишь в облаках. / А когда наскучит сердцу пениться, / Косу расплету ночной порой, — / Ты глядишь из зеркала смиренницей — / Мною, нечестивою, самой» [3, с. 79]. Прежде всего, бросается в глаза влияние «лукавого» на литературные, исторические личности и саму лирическую героиню, которая рассказывает о своих страстях, слабостях и будто подвергается этой силе. Но если вспомнить евангельский сюжет об искушении Иисуса Христа дьяволом в пустыне, то мы понимаем, что основной смысл конкретного стихотворения отсылает нас к определенному периоду земной жизни Богочеловека. Во многом это символизирует духовную борьбу каждого православного христианина как в мире, так и в монастыре, человек постоянно подвергается испытаниям нечистой силы. А основная цель жизни — стремление ко Христу, выполнение Божьих заповедей, жизнь в любви и смирении, терпении и кротости, а значит, борьба со злом, «лукавым». И здесь название цикла приобретает двусмысленное значение: «От лукавого» в значении точки отсчета, опоры или в значении защиты от нечистой силы.
Рассуждая о духовной борьбе, в нескольких стихотворениях цикла лирическая героиня говорит и христианских добродетелях: любви, вере, надежде, радости. С течением жизни многое меняется, главная героиня отказывается от беззаботной радости и выбирает узкий и трудный путь духовной борьбы: «Очарованье пустяков! / Яих забыла. Труден путь. / Мой груз мне душу тяжко давит, / Имысль, мешая отдохнуть, / Моею жизнью ныне правит. / Итяжким шагом, не спеша, / Как труженик в толпе блаженной, / Проходит ношею священной / Загроможденная душа» [3, с. 80]. Трудно не обратить внимание на возникающую ассоциацию, связанную с отсылкой к нагорной проповеди Христа, где впервые мы слышим заповеди блаженства, которые в процессе формирования богослужебных текстов входят в Литургию, и не могут быть не знакомы Н. В. Крандиевской-Толстой, поскольку ее бабушка была достаточно религиозна и брала внучек (будущую поэтессу с сестрой) в храм.
Духовная борьба всегда обнажает основную цель и говорит о стремлении к Богу, а не к «лукавому», что вновь подтверждает мысль о двусмысленном значении определяющего заглавия.
Дважды лирическая героиня обращается к образу Евы, грехопадению. В первом случае речь идет вновь о духовной борьбе, искушении, сострадании, раскаянии, сокрушении сердца: «Такое яблоко в саду / Смущало бедную праматерь. / Ая, –как мимо я пройду? / Прости обеих нас, создатель!» [3, с. 81].
А в другом стихотворении затрагивается начало библейской истории, грехопадение, запретный плод, стыд, наказание, изгнание и смерть: «Яблоко, протянутое Еве, / Было вкуса — меди, соли, желчи, /Запаха — земли и диких плевел, / Цвета — бузины и ягод волчьих. / Яд слюноюпенной и зловонной / Рот обжег праматери, и новью / Побежал по жилам воспаленным, / Ив обиде божьей назван — кровью» [3, с. 82].
После грехопадения люди стали убивать друг друга, проливать кровь, стыдиться и завидовать. Предательство, совершенное Евой, было спровоцировано змеем, яблоко, «протянутое Еве»– «от лукавого». Заглавие изначально нацеливает нас на определенное восприятие и связывает все стихотворения цикла в одно целое. От стихотворения к стихотворению просматривается не только переосмысление предназначения человека через библейскую призму, воспевание главнейших добродетелей, но и создается яркий исповедальный характер всего цикла, в котором возможно усмотреть основные переживания лирической героини. Так возникает некий диалог с Богом, обращение к Нему, и в стихах предчувствуется молитвенное начало. В последующих циклах еще не раз встречаются библейские реминисценции, но наиболее ярко Н. В. Крандиевская‑Толстая конституирует духовность своей поэзии в цикле «В осаде», который посвящен блокаде. Став реальным свидетелем и участником исторических событий, поэтесса пишет блокадный дневник в стихах, главным качествами которых становится самопожертвование, преданность, верность. Жертвенная любовь заложена в основу Нового Завета, искупительной жертвой является Сам Христос, который омывает Своей Святой кровью грехи человечества и благословляет всех через апостолов причащаться Телом и Кровью Христовой: «сие творите в Мое воспоминание» [1, с. 1010], «во оставление грехов и жизнь вечную». Таинство Святого Причащения является главным таинством церкви Христой. Так, мотив искупительной жертвы пронизывает весь цикл «В осаде» и является ведущей идеологической данностью. В одном из стихотворений поэтесса особенно ярко касается этой темы: «Подымают к небу чашу, / Молят, чашею грозя: / Причаститесь кровью нашей, / Ею брезговать нельзя!» [3, с.177].Отказываясь покидать Ленинград, «город мой, / Венчанный трауром и славой» [3, с. 134],Н. В. Крандиевская-Толстая касается и библейской истории Ветхого Завета, отказываясь повторять поступок Исава: «Нет! Это значило б предать / Себя на вечное сиротство, / За чечевицы горсть отдать / Отцовской крови первородство» [3, с. 135].
В данном цикле обращение к христианским ценностям становится более искренним, поскольку в ранней лирике наблюдается более «бытовое» православие, а с течением времени, переживая определенные события, Н. В. Крандиевская-Толстая переходит к исповедальному, а затем и к жертвенному духовно-нравственному устроению.
Н. В. Крандиевская-Толстая, воплощая в художественных образах личное мировосприятие, использует библейский сюжет, где характеризует дар поэта как ношу «от лукавого», как испытание за грехи. Вникая в цикл «От лукавого», анализируя знаки, коды и межтекстовые связи, мы усмотрели сложную духовную борьбу лирической героини, отказ от беззаботной и бессмысленной радости в пользу смиренного принятие ноши, стремления к христианским добродетелям. В контексте всего цикла и библейского сюжета заглавие приобретает многоплановое значение. «От лукавого» — в значении точки отсчета, опоры, изначального, производящего, а также в значение защиты, духовной борьбы с нечистой силой в ходе стремления к вечной жизни. В дальнейшем лирика поэтессы раскрывает глубинные процессы духовности. Свойственный Н. В. Крандиевской-Толстой исповедальный характер всего творчества особенно ярко предстает в контексте библейских реминисценций.
Итак, функциональную значимость использованных библейских реминисценций, символов и мотивов в творчестве Н. В. Крандиевской-Толстой имеет обогащение лирики за счет внешнего и имплицитного использования библейских символов, что раскрывает миропонимание автора, драматизирует исторические события за счет демонстрации обретения вечных христианских ценностей, показывает черты русского православного человека и подтверждает взаимосвязь библии и русской литературы (даже в творчестве «второстепенных поэтов»). Автобиографическая природа творчества поэтессы связана с национальной духовной традицией обращения к библейским образам. Особенностью лирики Н. В. Крандиевской-Толстой стало то, что библейские и собственно авторские поэтические образы, объединяясь, представляют «сюжетное сходство», позволяющее понять и конкретную «трагедию личности», и общий «народный мир» [4, с. 225].
Литература:
- Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета — М.: Московская Патриархия, 1990 год. — 1615 с.
- Введение в литературоведение: учебник для студ. учреждений высш. проф. образования ⁄ под ред. Л. В. Чернец. — 4-е изд., испр. и доп. — М.: Издательский центр «Академия», 2011. — 720 с.
- Крандиевская-Толстая Н. В. Дорога: стихотворения ⁄ Н. В. Крандиевская-Толстая; авт. предисл. В. Катаев. — М.: Худож. лит., 1985. — 287 с.
- Шпилевая Г. А. Динамика прозы Н. А. Некрасова. Монография / Г. А. Шпилевая. — Воронеж: Изд-во ВГУ, 2006. — 272 с.
- Есаулов И. А. Духовная традиция в русской литературе.− URL:http://jesaulov.narod.ru/Code/articles.html
