29-я глава 6-й части романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина» повествует нам о губернских выборах. На первый взгляд, глава мало что даёт читателю для понимания двух важнейших сюжетных линий романа — Анны Карениной и Константина Левина. Неискушённый читатель именно так и воспринимает великое произведение: в нём как бы совмещены два романа, две темы, мало связанные друг с другом. Так «Анну Каренину» воспринимали и современники Толстого (например, подобный взгляд высказал в своём письме к писателю ботаник и педагог С. А. Рачинский). Толстой отвечал: «Напротив, я горжусь архитектурой (романа) — своды сведены так, что нельзя и заметить, где замок. И об этом я более всего старался. Связь постройки сделана не на фабуле и не на отношениях (знакомстве) лиц, а на внутренней связи». [1]. Об Анне в этой главе не сказано ничего. Константин Левин не столько участвует в «выборных сражениях», сколько со стороны наблюдает за ними и ещё ведет, казалось бы, ничего не значащую беседу со Степаном Васильевичем, эпизодическим лицом — «помещиком с седыми усами, в полковничьем мундире старого генерального штаба. Это был тот самый помещик, которого Левин встретил у Свияжского». [2]. Попробуем внимательно рассмотреть второстепенные, на первый взгляд, события и лица, осмыслить их значение для романа в целом, помня, что важнейший принцип построения произведения Л. Н. Толстого — «внутренние связи», соотнесённость всех элементов текста. Л. Н. Толстой в одном из своих писем к H. H. Страхову заметил, что при изучении романа «Анна Каренина», как и вообще при изучении любого произведения искусства, «нужны люди, которые…постоянно руководили бы читателей в том бесконечном лабиринте сцеплений, в котором и состоит сущность искусства, и к тем законам, которые служат основанием этих сцеплений». [3]. Задача нашей работы — пройти в «бесконечном лабиринте сцеплений», «расшифровывая» их; увидеть соотнесённость элементов текста внутри романа; обнаружить толстовские реминисценции в других произведениях русской литературы.
«Узкая зала, в которой курили и закусывали, была полна дворянами. Волнение все увеличивалось, и на всех лицах было заметно беспокойство. В особенности сильно волновались коноводы, знающие все подробности и счет всех шаров. Это были распорядители предстоящего сражения. Остальные же, как рядовые пред сражением, хотя и готовились к бою, но покамест искали развлечений». Начало главы «включает» сразу несколько устойчивых мотивов романа. [4]. Мотив «еды»(закусывали) и «удовольствий»(курили)- «хлеба» и «зрелищ» (развлечений). Впервые эту идиому «хлеба и зрелищ» (лат. panem et circenses) — употребил в своей 7-й сатире древнеримский поэт Ювенал, используя выражение для описания современных ему устремлений римского народа. Губернские выборы — вовсе не легкомысленное дело. Но помещики ищут удовольствий, а не дела. Мотив «игры»: «волновались коноводы», «распорядители предстоящего сражения», «как рядовые перед сражением…готовились к бою». Мы понимаем, что сражение это условное, «театральное». Степан Васильевич, собеседник Левина, иронично называет его по-французски «наш coup d'etat» (государственный переворот). Мы помним ещё по роману-эпопее «Война и мир» излюбленный прием Л. Н. Толстого — использование французского языка при описании светского общества, что отражало его «чужеродность», отрыв от естественной русской жизни. На дворянских выборах несколько неожиданным кажется слово «коновод» — вожак, зачинщик какого-нибудь дела, заправила. «Зачинщик и заправила» в словаре помечены как неодобрительное, что говорит об окраске начинаемого дела. Ещё одно значение слова «коновод» имеет помету «военное»- рядовой, остающийся при лошадях спешившейся кавалерии. [5]. С одной стороны, «вожак», с другой — рядовой при лошадях. В слове объединяется сразу два противоположных по смыслу значения, что создаёт комический эффект, снижая в глазах читателя всё, что происходит на губернских выборах. Ещё один мотив, подспудно возникающий в главе дворянских выборов, — мотив «скачек». Красносельские скачки — символический центр романа «Анна Каренина». Этот мотив подкрепляется фигурой Вронского, который оживлённо беседует с близкими Левину людьми. «Левину не хотелось есть, он не курил; сходиться со своими, то есть с Сергеем Ивановичем, Степаном Аркадьичем, Свияжским и другими, не хотел, потому что с ними вместе в оживленной беседе стоял Вронский в шталмейстерском мундире». [2]. Любопытно в этом описании упоминание о «шталмейстерском мундире Вронского». Шталмейстер — (немец. Stallmeister,-. начальник конюшен) — один из придворных чинов в царской России. Главный конюший, придворный конюшенный, в чине 3 класса. [6]. Вронский — центральный герой в важнейшей для романа сцене красносельских скачек. Не случайно на нём мундир главного конюшенного среди других рядовых коноводов. То, что гонит людей на «гипподром» или губернские выборы и заставляет участвовать в «скачках», не является необходимым и естественным. Всё это «игры» и развлечения взрослых людей, ищущих «хлеба» и «зрелищ». Не имея необходимости думать о куске хлеба, располагая неограниченным свободным временем, герои «занимают» себя, развлекаются. Ими руководят эгоистические желания, а порой и страсти. И в этом Вронский преуспел больше других. Как в любом сражении, на выборах есть рядовые и генералы: «целая толпа помещиков, окружавшая толстого генерала, поспешно приблизилась к Левину. Помещики, очевидно, искали места, переговорить так, чтоб их не слышали». [2]. Есть свои заговорщики и обманутые («напоённые»): помещики «готовились к бою, но покамест искали развлечений(!)». Взрослые играют в свои серьёзные игры. Точнее, то, что должно вызывать серьёзное отношение к себе, «проигрывается» взрослыми. Как древние римляне, русские помещики ищут «хлеба и зрелищ». Толстой вслед за Ювеналом напоминает современникам о «падении нравов». Как и сейчас, римляне жаждали всё новых и новых удовольствий, забыв про то, чем когда-то являлся великий Рим. Современная жизнь в сравнении с героическим прошлым всё больше обнаруживает черты нравственного падения. Левин чувствует себя одиноким на выборах, он не входит ни в какие «партии», а когда его приглашают голосовать, путается. «Скачки» приятелей героя не вдохновляют. Он в эти игры не вовлечён. Общий язык Левин находит с помещиком, которого встретил когда-то у Свияжского. Оба они сходятся на том, что «дворянские выборы» — «упавшее учреждение» (сравни — павший Рим). Об этом свидетельствуют и реплики помещиков, долетающие до Левина.
«— Как он смеет говорить, что я велел украсть у него брюки!(неужели это дворяне?) Он их пропил, я думаю. Мне плевать на него с его княжеством. Он не смей говорить, это свинство!». [2].
«Украсть брюки», «он их пропил», «плевать на него с его княжеством», «свинство»- вся эта лексика вполне могла бы оказаться в сатирических рассказах А. П. Чехова или М. М. Зощенко, описывающих быт и нравы мещан. Как тут не вспомнить зощенковскую «Аристократку» и почти дословное совпадение: «Довольно свинство с вашей стороны…»
«— А черта мне в статье! Я говорю по душе. На то благородные дворяне. Имей доверие». [2].
Совмещение лексики разной стилистической окраски: «чёрта… в статье» (оговорочка по Фрейду — отношение к печати) — «по душе» — «благородные дворяне» — «доверие» — низкого стиля и нравственно-философских понятий — рождает комический эффект. «Благородство дворян» явно поставлено под сомнение.
«— Ваше превосходительство, пойдем, fine champagne», [2]- напоминает рефреном звучащую строку из рассказа А. П. Чехова «Дочь Альбиона»: «Пойдём водку пить!», принадлежащую уездному предводителю дворянства Фёдору Андреичу Отцову. Совпали и тема — выборы, и герои-помещики, и лексика. Прошло всего шесть лет — коньяк сменила водка. Рассказ был написан и опубликован А. П. Чеховым в 1883году. «Анна Каренина» писалась Л. Н. Толстым 4года — с 18 марта 1873 по весну 1877 года. Хорошо осознавая проблемы своего времени, писатель предчувствовал новое. Тема нарастания бездуховности жизни отражена у каждого из писателей. Л. Н. Толстой, живя в двух эпохах, стал соединяющим звеном «золотого века» классической литературы с модернистской прозой нарождающегося века. Думается, здесь уместно будет вспомнить о наблюдении, сделанном А. П. Чудаковым: «Едва ли не ко всякому мотиву рассказа Чехова можно отыскать параллель — конечно, в масштабе малого жанра, — в романе Толстого». [7].
Осознавая бессмысленность губернских выборов, «упавшего учреждения», Константин Левин наблюдает за происходящим со стороны. Толстой показывает, насколько разнородная публика съехалась на выборы: «Вся Россия съехалась: и камергеры и чуть не министры. — Он (помещик) указал на представительную фигуру Степана Аркадьича в белых панталонах и камергерском мундире, ходившего с генералом». [2]. Стива Облонский «отстаёт» в «скачках» от Вронского. Камергер — придворное звание старшего ранга, первоначально 6 класса в Российской империи, отличительный знак-ключ на голубой ленте. [8].У Вронского придворное звание 3-го класса. То, что происходит в губернии, по аналогии переносится на всю Россию. Падение нравов не только в «благородном дворянстве», но и во всей стране. Ещё один вопрос, занимающий Левина и автора романа, как изменяется дворянство. На губернских выборах мы видим рядовых помещиков, генералов, «камергеров и чуть не министров». «Посмотрите, мундиры — и эти говорят вам: это собрание мировых судей, непременных членов и так далее, а не дворян». [2]. Шталмейстер, камергер, мундиры — всё это позволяет говорить о мотиве «переодевания», «костюма», отражающем неискренность, игру, отсутствие живой жизни, души. Мировые судьи и «непременные члены» противопоставляются дворянам. Всё это должности в коллегиальных органах местного управления в Российской империи. Их обязанность — заниматься проблемами крестьян. Мировые судьи и «непременные члены» входили в губернские присутствия по крестьянским делам. Так называемый непременный член назначался министром внутренних дел из числа кандидатов — помещиков, избранных уездным земским собранием. Он исполнял решения присутствия. [9]. Степан Васильевич отказывается видеть в этих людях дворян. Имя «Степан» восходит к древнегреческому венец, венок, корона и связывается с богиней Герой(охранительницей брака, рожениц). Василий от древнегреческого — царственный, властелин. На реплику Левина: «— Это новое поколение дворянства», он отвечает: — Новое-то новое. Но не дворянство. Это землевладельцы, а мы помещики. Они как дворяне налагают сами на себя руки». [2]. С его точки зрения, внутри дворянства выделились группы, «отпавшие» от него. (Снова мотив падения). Люди в мундирах, уполномоченные властью, и землевладельцы — это не помещики и не дворяне. Помещик — производное от поместье, древнерусское помѣстие — «земельный надел, выданный за службу»,(по мѣсту). [10]. Чем же отличаются землевладельцы от помещиков? Помещиками называли владельцев населенных крестьянами имений, в отличие от землевладельца, владевшего землею без крестьян. После освобождения крестьян название «помещик» присваивается землевладельцам из потомственных дворян. [11]. Можно выделить, таким образом, несколько отличий. Дворянин (помещик)- привязан к конкретному месту (поместью, имению, усадьбе — словарь синонимов), он владеет не только землёй, но и крестьянами. Помещик — это потомственный дворянин. Для него важно понятие «род», «предки», «память». Здесь уместно вспомнить высказывание Л. Н. Толстого: “Есть память своя личная, что я сам пережил; есть память рода — что пережили предки и что во мне выражается характером; есть память всемирная, божия — нравственная память того, что я знаю от начала, от которого изшел”. [12]. Осознавая недостатки дворянства, понимая, что дворянство «уходит», слабеет и деградирует, Степан Васильевич говорит: «— Отжившее-то отжившее, а все бы с ним надо обращаться поуважительнее…Хороши мы, нет ли, мы тысячу лет росли. Знаете, придется если вам пред домом разводить садик, планировать, и растет у вас на этом месте столетнее дерево... Оно хотя и корявое и старое, а все вы для клумбочек цветочных не срубите старика, а так клумбочки распланируете, чтобы воспользоваться деревом. Его в год не вырастишь, — сказал он осторожно и тотчас же переменил разговор». [2]. Осторожность и желание побыстрее переменить тему разговора свидетельствуют о том, что помещик «проговорился», поведал Левину нечто сокровенное и, вероятно, не раз передуманное. Перед нами, если хотите, система ценностей настоящего помещика и дворянина. Обратим внимание на ключевые слова. С прошлым, с историей, какими бы они ни были, надо обращаться уважительно. «Отжившее» — «с ним» — «мы тысячу лет росли». Это прошлое не в прошлом, об этом говорит замена местоимения «с ним» на «мы». Прошлое продолжается в настоящем, в этом помещике, в Левине…Мы — это часть отжившего. «Тысяча лет» имеет свою цену. То, что выросло в тысячу лет, нельзя получить «в год». Думается, что взгляды, высказываемые Степаном Васильевичем, близки автору. Достаточно вспомнить интересные факты из жизни самого Л. Н. Толстого. В Ясной Поляне он особенно заботился о деревьях, посаженных матерью. На вопрос, где он родился, писатель отвечал, показывая на верхушку сорокалетней лиственницы: «Вот там, около самой макушки этого дерева, я и родился». Известно, что дом, в котором родился писатель, не сохранился, а на его месте были посажены деревья. В жизни писателя волею судеб осуществилась мистическая связь: дом- рождение- дерево- предки. Деревья для Толстого замена дома, связь с умершими близкими.
«Столетнее дерево» символизирует и родовое древо дворян, дом, ощущение собственных корней, истории предков. То, что так блестяще сформулировал А. С. Пушкин как необходимое условие «самостоянья человека», не только дворянина…
Два чувства дивно близки нам.
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века,
По воле Бога Самого,
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Животворящая святыня!
Без них душа была б пуста.
Без них наш тесный мир-пустыня,
Душа-алтарь без божества. [13].
Пусть прошлое (дерево) «корявое и старое», а «клумбочки цветочные» — аккуратные и яркие, но помещик надеется, что «не срубите старика», оставите, «чтобы воспользоваться деревом». Не прервётся род, традиция, память. Именно дерево у Толстого оказывается хранителем той «животворящей святыни», без которой «душа пуста» и «мир-пустыня». О связи «дерево — человек», в которой дерево оказывается связующим звеном между поколениями и «хранителем» памяти предков, пишет А. С. Пушкин в стихотворении «Вновь я посетил»: «Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Веселых и приятных мыслей полон,
Пройдет он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет». [13].
Но не в духе русского человека сохранять, продолжать, сберегать. Как заметил поэт Давид Самойлов: «драматически порывистый способ исторического продвижения глубоко свойствен России и является одной из черт её своеобразия…» [14].
Левин и Степан Васильевич занимаются хозяйством «в убыток», относясь к этому со спокойствием и убеждением, «что это так надо». Степан Васильевич даже понимает, что «сын не имеет охоты к хозяйству…Так что некому будет продолжать. А всё делаешь. Вот нынче сад насадил. –Да, да,…Я всегда чувствую, что нет настоящего расчёта в моём хозяйстве, а делаешь…Какую-то обязанность чувствуешь к земле». [2]. Отсутствие расчёта, обязанность к земле, стремление делать на ней то, что тебе реальной и сиюминутной пользы и выгоды не принесёт, — черты дворянского и крестьянского патриархального сознания. Как все любимые герои Толстого, наши помещики живут «без расчёта», естественно, по душе, потому что иначе не могут. В рассказе Степана Васильевича писатель «сталкивает» две модели жизни — дворянскую и купеческую: «Сосед купец был у меня. Мы прошлись по хозяйству, по саду. «Нет, говорит, — Степан Васильевич, всё у вас в порядке идёт, но садик в забросе». А он у меня в порядке. «На мой разум, я бы эту липу срубил. Только в сок надо. Ведь их тысяча лип, из каждой два хороших лубка выйдет. А нынче лубок в цене, и струбов бы липовеньких нарубил». [2]. Взгляды на хозяйство купца и помещика противоположны. То, что для купца «в забросе», для помещика «в порядке». Если дворяне живут «без расчёта», то купец опирается «на разум», а душа эфемерна, её к делу не приложишь. Аллея из тысячи лип не вызывает у «соседа» никакого иного желания, как извести её на «струбы» и «лубок». Чужда купцу поэзия «темных аллей». Как не вспомнить строки Николая Огарева из стихотворения «Была чудесная весна!»...(1842г.)
Была чудесная весна!
Они на берегу сидели -
Река была тиха, ясна,
Вставало солнце, птички пели;
Тянулся за рекою дол,
Спокойно, пышно зеленея;
Вблизи шиповник алый цвел,
Стояла темных лип аллея… [15].
Символика липы очевидна. Это дерево дворянских имений. Липы росли в родовом имении Л. Н. Толстого Ясной Поляне. «И сегодня в парке Ясной Поляны сохраняются 200-летние липы, посаженные Марией Николаевной, матерью писателя. В 90-ые годы ХIХв. Лев Николаевич восстановил беседку в парке, существовавшую во времена его матери и деда». (Вспомним беседку в «Вишнёвом саде» А. П. Чехова — «Направо, на повороте к беседке, белое деревцо склонилось, похоже на женщину», именно это деревцо Любовь Андреевна вначале приняла за покойную маму). Начало садам в имении «заложил ещё дед, Николай Сергеевич…Лев Николаевич значительно расширил яблоневые сады…Они сохраняются и поныне. «Разбит молодой сад. Весной, в цвету и осенью, с отяжелевшими от плодов ветками сады представляют необыкновенное зрелище!» «Весна во всём разгаре. Яблони цветут необыкновенно. Что-то волшебное, безумное в их цветении. Я никогда ничего подобного не видела. Взглянешь в окно в сад и всякий раз поразишься этим воздушным, белым облаком цветов в воздухе с розовым оттенком местами и с свежим зелёным фоном вдали», — писала в дневнике Софья Андреевна, жена Л. Н. Толстого» [16]. Усадьба Ясная Поляна превратилась в имение Болконских Лысые Горы. «Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребцом лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями». [17]. Заколоченный дом, срубленные липы — следы разорения Лысых Гор после оставления русскими Смоленска. Последствия войны с Наполеоном. Разорение дворянских усадеб — черта нового времени, несущего России-саду то же разорение, которое принёс на родную землю враг, иноземец. Купцы — те же иноземцы. «Липа — символ возвращения в золотой век античности. Дерево дружбы и сотрудничества. Символ деревенской жизни. Имеет связь с германскими языками: глаголом «Lindra»-«смягчать». Линдой назывались ленты для пеленания грудных детей. Сердцевидные листья ассоциировались с сердечностью. Дерево-медонос связывалось с женской сущностью: женственность, мягкость, нежность — и было противопоставлено дубу. Западные славяне почитали липу как дерево-родительницу, сопровождавшую их всю жизнь. Липа давала одежду и обувь, укрытие и посуду». [18]. Липа — возвращение к античности. Символизирует материнство, женственность, супружество, мягкость; ассоциируется с «сохранением» и сердечностью. Но что же ценит в липе купец? Его интересует лубок и струбы. Луб, лубок -подкорье, исподняя кора, отделяемая непосредственно от ствола, особенно липовая, идущая на кровли(под тёс), на мочала, а с молодых лип на лыко. Слово «лубок» имеет ещё одно значение — недорогие картинки с подписями, предназначенные для массового распространения, род графического искусства. Это род незатейливого, грубоватого искусства, приобщавшего к чтению беднейшие и малообразованные слои населения. Не поэзия дворянских усадеб, а лубок понятен соседу Степана Васильевича. Купец предлагает срубить липы, когда они идут «в сок». Учитывая, что сок для растения то же, что кровь у человека, а «исподняя кора» создаёт ощущение «тела», уничтожение липы напоминает убийство человека. Возникает
лермонтовский мотив «Трёх пальм»:
По корням упругим топор застучал,
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их сорвали малые дети,
Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли их до утра огнём. [19]. («Питомцы столетий»- «столетнее дерево»).
Хочется обратить внимание и на символику цифр. «Ведь их тысяча лип, из каждой два хороших лубка выйдет». «Тысяча символически имеет значение множества. Двойка — грех, отклоняющийся от первоначального блага, указывает на преходящее, подверженное порче. Без полярностей жизнь не может существовать: свет-тьма, верх-низ, жизнь-смерть и т. д. В то же время наличие двойной системы отсылает нас к парным предметам, связанным, например, с частями человеческого тела. Два — это один из древних способов выражения множественности». [18]. Вспомним, «тысячи лип» — «мы тысячу лет росли»(дворянство), «столетнее дерево»- все эти понятия одного ряда. Желание срубить тысячи лип, превратив каждую в 2 лубка, — грех, отклонение от первоначального блага. По принципу подобия липы соотносятся в нашем сознании с их «хозяевами», дворянами, а уничтожение лип — посягательство на дворянство и весь их образ жизни. Исполнив задуманное, купец бы, по мысли Левина, «накупил бы скота или землицу купил бы за бесценок и мужикам роздал бы внаймы…И он составит себе состояние. А вы и я — только дай бог нам своё удержать и детям оставить». [2]. Удивительно, и Степан Васильевич, и Левин понимают механизм того, как «он составит себе состояние», но не прибегают к нему. Свою задачу они определяют как закон. Толстой использует формы инфинитива, который не имеет никаких непостоянных признаков: «своё удержать и детям оставить». Удержать- 1.Держа, не дать упасть кому-нибудь, чему-нибудь; 2. Сохранить, сберечь. [5].Есть в такой позиции уязвимость: «не дать упасть» и «сохранить» не подразумевает никакого развития, а значит обречено! «Удержать» (дворянское) на фоне агрессивного — срубить «в сок» (купеческое) — выявляет столкновение непримиримых позиций дворянства и купцов с явным преимуществом последних. Возникновение конфликта очевидно. Вспомним ещё жалобы Степана Васильевича на то, что «оставить некому», и тогда позиция патриархальных дворян выглядит совсем бесперспективной. Впрочем, наши дворяне — помещики и это понимают. «Да, что-то странно, — продолжал он (Степан Васильевич). — Так мы без расчёта и живём, точно приставлены мы, как весталки древние, блюсти огонь какой-то. Помещик усмехнулся под белыми усами». [2]. Усмешка — своего рода защита, понимание «странности» подобного выбора. Впрочем, страдательное причастие «приставлены» свидетельствует о том, что выбора на самом деле нет. Они — орудие в чьих-то руках. Приставить- 1поставить близко, вплотную. Мы помним, отличие помещика от землевладельца– привязанность к конкретному месту(имению, усадьбе); сравни- приставить револьвер к виску; // поставить, прислонив- помещик так же зависит от поместья, как оно от него; 2 сделать наставку, прибавить; поместье, имение- это то, что питает, позволяет развиваться и расти; 3 назначить быть при ком-нибудь(для надзора). [5]. Мы видим взаимообусловленность помещика и его усадьбы, имения. Интересно сравнение помещика с весталками, обязанность которых «блюсти огонь какой-то». Итак, «весталки — жрицы богини Весты. Ве́ста (лат. Vesta) — покровительница семейного очага и жертвенного огня в Древнем Риме, символ неподкупности и непорочности. В центральной части священного храма располагался очаг, на котором горел огонь. Его затухание римляне воспринимали как предвестие будущих бед, поэтому за ним тщательно следили. Этот очаг, согласно верованиям древних римлян, являлся центром вселенной и олицетворением самой богини. В храме, в закрытой для общего доступа сокровищнице, находились важнейшие для римлян реликвии, которые по легенде прародитель римлян Эней вывез из пылающей Трои. Кроме того, в храме римляне сохраняли свои завещания. Жриц богини подбирали исключительно из знатных семей. В обязанности весталок, кроме строгого целомудрия, входило поддержание священного огня, соблюдение чистоты храма, совершение жертвоприношений богине Весте и пенатам, охранение палладиума и других святынь. Виновная в угасании священного огня жрица наказывалась розгами. Весталки пользовались большим почётом и многими правами. Вследствие их личной неприкосновенности многие отдавали им на хранение духовные завещания и другие документы». [20]. Помещики — дворяне, как древние весталки, хранят священный огонь семьи, рода, оберегая этим Россию (Рим) от страшных бед, которые могут случиться, если священный огонь в храме по недосмотру жриц погаснет. Ещё одна обязанность дворян, принятая ими от римских весталок, — хранение духовных завещаний, реликвий и других документов (памяти). Дворяне — избранные, им доверены те сокровища, к которым обычным людям допуска нет. Весталки приносят жертвы только Весте и пенатам. Поэтому и помещики не могут служит Мамоне: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне». (Мф. 6:24, Лук. 16:13). Понимая, как достичь богатства, дворяне не могли нарушить свой долг, свои обязанности. «— Но для чего же мы не делаем как купцы? На лубок не срубаем сад? — возвращаясь к поразившей его мысли, сказал Левин.
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское дело. И дворянское дело наше делается не здесь, на выборах, а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или не должно. Вот мужики тоже, посмотрю на них другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, все пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
—- Так так и мы, — сказал Левин. — Очень, очень приятно было встретиться…». [2]. Итак, «дворянское дело»- блюсти огонь, хранить род и память о нём, беречь духовные документы и реликвии. От дворян, от исполнения ими своего предназначения зависит судьба не только конкретного имения или усадьбы, но и всей России. Лев Толстой в своём дневнике 30 сентября 1906 года размышляет: “Что такое порода? Черты предков, повторяющиеся в потомках. Так что всякое живое существо носит в себе все черты (или возможность их) всех предков (если верить в дарвинизм, то всей бесконечной лестницы существ) и передает свои черты, которые будут бесконечно видоизменяться, всем последующим поколениям. Так что каждое существо, как и я сам, есть только частица какого-то одного временем расчлененного существа — существа бесконечного. Каждый человек, каждое существо есть только одна точка среди бесконечного времени и бесконечного пространства. Так я, Лев Толстой, есмь временное проявление Толстых, Волконских, Трубецких, Горчаковых и т. д. Я частица не только временного, но и пространственного существования. Я выделяю себя из этой бесконечности только потому, что сознаю себя”. [12]. Эти размышления Л. Н. Толстого вновь возвращают нас к сходству дворян и весталок. По Толстому, дворянин должен «блюсти» огонь. Огонь в храме, поддерживаемый весталками, — это и огонь семейного очага, рода; это и огонь, поддерживающий будущее России. Этот огонь — олицетворение самой богини Весты. Вспомним, дворяне «точно приставлены» — вот, кто их приставил. Этот очаг, по верованиям римлян, был центром вселенной. Толстой, рассуждая о породе, осознаёт себя частью вселенной.
В финале разговора помещиков Толстой использует контекстные антонимы, требующие комментария. «И дворянское дело наше делается не здесь, на выборах, а там, в своем углу». «Выборы» не принимаются автором не только потому, что это «упавшее учреждение», не только потому что это игры и развлечения скучающих людей. Они неприемлемы для настоящих дворян по сути. У них нет выбора, у них есть только служение, и даже жёстче — «свой угол». Вспомним выражение «загнать в угол»- поставить в тяжёлое, безвыходное положение. Что же включает в себя символика «угла»? «Угол — часть дома или другого хозяйственного строения, отделяющая «свое» (замкнутое) пространство от «чужого» (открытого, не освоенного человеком). Вспомним, красный угол, в котором находились иконы и стоял стол. Внутренний угол символизирует весь дом («иметь свой угол»). Похоронные причитания сироты, потерявшей родителей, звучали так: «…к которому мне теперь углу приткнуться». Угол соотносился с родителями. «Свой угол» противопоставляется «чужому» — «скитаться по чужим углам». «Чужой угол» связан со смертью, горем, запустением, бедностью. Сравни в причитаниях «А мы ж то с своего угла повышли». Кроме того, угол дома как пограничное пространство традиционно считался местом обитания нечистой силы и духов умерших, вспомним представление о домовом, живущем в углу». [21]. Таким образом, в тексте романа антонимы «обрастают» колоссальными дополнительными смыслами. Неестественному, общественному, «упавшему» устройству выборов противопоставлено частное, интимное, родовое пространство «угла». Символика «угла» связана с верой и ценностями (иконы, стол), родителями, домом, смертью, духами умерших — всем тем, что питает душу человека, поднимает его. По принципу подобия угол соотносим с домом и имением в целом, а значит со всей Россией и вселенной. Именно «своими углами» питается и живёт не только Россия, но и вселенная. Так, по непонятным духовным законам малая пространственная точка: «я, сознающее себя», или «свой угол», сад — хранят в себе не только Россию, но и вселенную.
Итак, мы прошли в «бесконечном лабиринте сцеплений», «расшифровывая» их. Выявленные ряды мотивов помогли нам на их «пересечении» обнаружить скрытые глубинные смыслы, заложенные писателем. Так, мотивы, возникающие в 29 главе «Анны Карениной» Л. Н. Толстого: «хлеба и зрелищ», игры, скачек, переодевания, — позволяют обнаружить важнейшую для автора тему фальши, «падения» современного мира. Толстой рассматривает приметы этого «падения». Одна из них — расслоение дворянства: «истинные дворяне» и землевладельцы. «Истинные дворяне», верные «сословному инстинкту», хранящие «священный огонь», «свои углы» как древние весталки. Их меньшинство, и, вернее всего, они обречены. Но уступят они не землевладельцам — переродившимся дворянам, а разночинцам, купцам. Совместить ценности дворян и купцов невозможно. Дело дворян — сохранение, купцов — уничтожение(история с липами) и нажива. «Выхода» Толстой не даёт. Остаётся только следовать «своему инстинкту», «душе» — «блюсти огонь» и делать дело в «своём углу». Пантеистическое сознание Толстого ориентировано на античность (падший Рим, мотив «хлеба и зрелищ», весталки, дерево, липа). По Толстому, именно малое: «я, сознающее себя», а также труд в «своих углах»- хранят Россию и вселенную. По духовным законам, открывшимся Толстому, жизнь на земле — это выделение себя из «расчленённого временем и пространством бесконечного существа… только потому, что сознаю себя». Симпатии автора отданы «истинным дворянам», несмотря на то, что в реальной жизни они, скорее всего, будут уничтожены. Это понимают и сами герои, и автор. Россию ждут катастрофы, потому что «древний огонь» дворяне сохранить не смогут. Вся надежда не на земное, а на законы вселенной. Здесь уместно вспомнить замечание русского филолога Сергея Маратовича Телегина: «Почти всякое художественное произведение как бы раздваивается: оно имеет конкретный, реальный план, развитие сюжета, перипетии и конфликты, но за всем этим всегда скрывается что-то еще, некий тайный, глубинный план, который и заполняется мифом. Как у человека существует подсознание, заполняемое мифом, так и у сотворенного им художественного произведения почти всегда есть подтекст, организованный тем же мифом». [22]. «Миф Толстого» выводит «из угла» во вселенную.
Литература:
- Письма Толстого и к Толстому. — М.-Л., 1928. — С. 223.
- Л. Н. Толстой «Анна Каренина» ч.6, гл.2.
- Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. В 90 т. Т. 62. — М., 1992. — С. 269.
- О мотивах в романе «Анна Каренина» смотри статью В. Е. Ветловской «Поэтика «Анны Карениной» (Система неоднозначных мотивов)// // Русская литература. 1979. № 4. С. 17–37.
- Толковый словарь Д. Н. Ушакова.
- Толковый словарь Даля В. И. 1863–1866.
- Чудаков, А. П. Поэтика Чехова. Мир Чехова: возникновение и утверждение / Александр Павлович Чудаков; СПб.: Азбука: Азбука-Аттикус, 2016.
- Большой энциклопедический словарь,2000.
- По материалам Большой Российской Энциклопедии.
- Этимологический словарь Макс Фасмер.
- Исторический словарь
- Цитаты по статье Аллы Полосиной «Л. Н. Толстой об аристократизме и аристократах», журнал «Нева», 2009,9.
- А. С. Пушкин Сочинения в 3-томах, т.1, «Стихотворения. Сказки. Руслан и Людмила», М., «Художественная литература», 1985, стр.496 и 573.
- Д.Самойлов «Памятные записки», «Время», 2014, стр.85
- Николай Огарёв «Была чудесная весна», http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=9998
- https://kraeved1147.ru/yasnaya-polyana/
- Л. Н. Толстой «Война и мир» в двух книгах, книга 2, стр.123, М., «Художественная литература», 1970.
- Энциклопедия символов, сост. В. М. Рошаль, -М., АСТ; СПб: Сова, 2007.-1007, стр.44, 89, 744.
- М. Ю. Лермонтов «Три пальмы» — https://ilibrary.ru/text/1037/p.1/index.html.
- Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона.-СПб.;Брокгауз-Ефрон.1890–1907
- http://www.symbolarium.ru/index.php/ %D0 %A3 %D0 %B3 %D0 %BE %D0 %BB
- Телегин С. М. «Русский мифологический роман». — М.: Компания Спутник +, 2008, стр.80.
