В литературе Серебряного века поэзия Ахматовой представляет собой синтез глубокой чувственности и тонкого мироощущения, глобальных философских мыслей и эмоциональной выразительности, предельной словесной точности и ассоциативной недосказанности. Её лирика, по словам Н. В.Недоброво [1, с. 65], «при общем охвате всех впечатлений заключает в себе прекрасные движения души, разнообразные и сильные волнения, муки, которым впору завидовать, гордые и свободные соотношения людей, и всё это в осиянии и в пении творчества». Кроме того, в ней с величайшей психологической точностью и глубиной была отражена неизменная любовь к родному краю, к его истории и духовной культуре.
В контексте патриотических мотивов ахматовских произведений Петербург выступает не просто как фон или второстепенный персонаж, а как реальный, целостный образ, с которым тесно связана трагическая судьба лирической героини. Ранняя лирика раскрывает перед нами город, ставший символом петровской эпохи, творческой колыбелью и источником вдохновения для поэтессы, сообщая ей то необъяснимое ощущение возвышенной одухотворённости и грандиозности, которым был пронизан ещё Петербург Пушкина. Мысль о преемственности литературных традиций в изображении города подчеркнул В. М.Жирмунский, считавший, что в ахматовской поэзии есть «черты вечные и черты индивидуальные, не укладывающиеся до конца во временные и исторические особенности лирики XX века» [2]. В работе «Творчество Анны Ахматовой» он отметил, что «петербургский пейзаж стал поэтическим открытием автора», а сам город «был показан реалистически, но вместе с тем монументально, в классической пушкинской манере, в которой личные воспоминания поэта сплетаются с национальной историей» [3, с.150]. И, действительно, в стихотворениях 1910–1917 гг. Петербург представлен в двух взаимосвязанных ценностных аспектах: личностном и культурно-историческом. С одной стороны, он обретает царственный облик, соединяя традиции разных эпох, а с другой — становится участником тех трагических событий, которые происходят в жизни лирической героини, свидетелем её душевных переживаний.
В сборнике «Чётки», который вышел в свет в мае 1914 года, по мнению Б. М.Эйхенбаума, «начинает складываться парадоксальный своей двойственностью образ героини — не то блудницы с бурными страстями, не то нищей монахини, которая может вымолить у Бога прощенье» [4, с. 136]. А сам город — словно предвестник надвигающихся революционных потрясений. В цикле «Стихи оПетербурге» из данного сборника петербургский пейзаж напоминает Северную столицу петровских времён, на фоне которой внезапно появляются «душный, суровый» ветер, «чёрные трубы», передающие городскую атмосферу начала XX века. Именно в таком противоречивом пространстве, рядом с величественным Исаакиевским собором, облачённым в «литое серебро», «под холодной улыбкой» императора Петра лирическая героиня ощущает себя свободной от «утомительных свиданий», чувствует «блаженный миг чудес», когда природа преображается, а душа, стремясь к светлому будущему, обретает покой: «Мне не надо ожиданий / У постылого окна / И томительных свиданий. / Вся любовь утолена» [5, т. I, c. 78]. В произведениях революционной эпохи город у Ахматовой, по мнению писателя А. Н.Степанова, обретает мрачные тона, становится катализатором возвышенно-трагического восприятия жизни, неким рубежом между мирными годами и военными потрясениями, между счастьем и гибелью, памятью и забвением. Исследователь в критической статье «Петербург Ахматовой» отметил особую «экзистенциальную природу города» [6, c. 40], которая скрывает подлинную индивидуальность души, выступая то в «апокалипсическом видении», с чёрными трубами и холодным ветром, то в спокойной гармонии на пороге вечной красоты и блаженства. Кроме того, А. Н. Степанов подчеркнул ахматовское стремление соединить в образе революционного Петербурга три противоречивые ипостаси — «…алтарь любви, подтачивающую его реку забвенья, уготованный всем и каждому ад», поэтому город здесь — «это и обреченный Вавилон, и врата райского ключаря» [6, c. 44].
Реакцией поэтессы на революционные события стала публикация в 1921 году в издательстве «Петрополис» сборника «Anno Domini MCMXXI». По словам современников, это было не просто «случайное собрание отдельных лирических стихотворений, но тщательно составленная авторская подборка, где последовательность, группировка, эпиграфы несли не меньшую смысловую нагрузку, чем поэтический текст» [7, с. 59]. В стихотворении «Клевета» (1922 г.) из данного сборника чудовищную атмосферу «мёртвого города» передают эпитеты «неизбежный день», «невинный страх», «страшная пустота», напоминая собой картины ада из «Божественной комедии» Данте. Петроград словно оставлен или забыт Всевышним, а людям остаётся лишь блуждать под «беспощадным небом» в поисках «крова и хлеба». Смерть для лирической героини теперь кажется «сладчайшим сном», который должен избавить от суровой действительности, защитить от клеветы и горящего блеска предательства, страха в глазах петроградцев. Однако её окрылённая душа, расставшись с бренным телом, горит материнской любовью и «дикой жалостью» к покинутой родине: «Чтоб в страшной пустоте моё осталось тело, / Чтобы в последний раз душа моя горела / Земным бессилием, летя в рассветной мгле, / И дикой жалостью к оставленной земле» [8].
В ахматовской лирике 1940-х годов индивидуально-личная, любовная тематика уступает место патриотической взволнованности, тревоге за судьбу родного края, и сама поэтесса не раз вспоминала, что стихи о войне у неё «шли сплошным потоком, наступая на пятки друг другу, торопясь и задыхаясь» [8]. Вместе с проблематикой и поэтикой многих стихотворений этого периода изменился и их главный участник — Петербург, пронизанный теперь щемящим чувством всенародной боли и скорби. Героическому пафосу произведений военных лет соответствует стихотворение «Птицы смерти взените стоят…» (1941 г.), которое вошло в лирический цикл «Ветер войны», отразив человеческий хаос, царивший в осаждённом городе в первые дни блокады. Ленинград здесь становится единым организмом, который переживает нечеловеческие страдания, слышит, как «на влажном балтийском дне» «сыновья его стонут во сне», «как из недр его вопли: «Хлеба!» // До седьмого доходят неба... // Но безжалостна эта твердь». [8]. И теперь в этом мрачном месте уже не найти прежнего спокойствия и грандиозности, повсюду выступает метафорический образ неумолимой, равнодушной смерти, которая стоит «на часах», глядит «из всех окон» [8], пронизывая страхом всё и вся. Подобные мотивы звучат и в поэме «Реквием», над которой Ахматова работала в 1938–1940 годах. По воспоминаниям И. А.Бродского, это было «произведение, постоянно балансирующее на грани безумия, которое привносится не самой катастрофой, не потерей сына, а вот этой нравственной шизофренией, этим расколом — не сознания, но совести» [9, с. 20]. Поэма напоминает собой эпитафию всем тем, кто был несправедливо убит, замучен в годы беспощадного сталинского режима. Неслучайно здесь появляются и библейские мотивы, придающие произведению характер поминальной молитвы. Городской пейзаж в поэме пронизан предчувствием смерти: белые ночи «глядят ястребиным жарким оком», предупреждая о надвигающейся гибели, жёлтый месяц попадает в опустевший дом, а сам Ленинград «качается ненужным привеском» возле своих тюрем. Однако в этой окаменевшей и «одичалой» столице с её зловещими «Крестами», «каторжными норами» и «тюремными затворами» важно остаться человеком, сохранить в себе духовно-нравственное начало. Лирическая героиня Ахматовой призывает помнить все чудовищные картины настоящего, чтобы они никогда не повторились в будущем: «Затем, что и в смерти блаженной боюсь / Забыть громыхание чёрных марусь, / Забыть, как постылая хлопала дверь / И выла старуха, как раненый зверь» [8].
Петербург представлен в лирике Ахматовой как образ, заключающий в себе богатую литературную традицию и в то же время индивидуально-авторские черты. Он не только определяет поэтику многих её произведений, но и восходит к мотиву величественного города с трагической судьбой, соединяя два противоречивых начала: смерть как разрушение моральных ценностей человека и надежду на творческое возрождение, светлое будущее. Кроме того, Петербург становится для поэтессы подлинной духовной родиной, символом славы и беды, сочетая в себе «нежность и твёрдость, воздушное мерцание и каменную материальность, стройность пропорций и туманную размытость, ирреальность и бытовую достоверность.
Литература:
- Недоброво Н. В. Анна Ахматова // Русская мысль. — 1915. — № 7. — с. 50–68.
- Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http: //ahmatova.niv.ru/ahmatova/kritika/zhirmunskij-preodolevshie-simvolizm-ahmatova.htm. — Дата обращения 20.04.19.
- Жирмунский В. М. Творчество Анны Ахматовой. — М.: Наука, 1973. — 184 с.
- Эйхенбаум Б. М. Анна Ахматова. Опыт анализа. — СПб.: Наука, 1923. — 200 с.
- Ахматова А. А. Собрание сочинений. В 5 т. Т. 1. Я, Клавдий / Р. Грейвз. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 1998. — 4000 с.
- Степанов А. Н. Петербург Ахматовой. — СПб.: Гиперион, 2001. — 100 с.
- Воспоминания об Анне Ахматовой // Ахматовский сборник. — М.: Сов. Писатель, 1991. –270 с.
- Ахматова А. А. Стихотворные сборники. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http: //stih.su/ahmatova/. — Дата обращения 20.04.19
- Волков С. М. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Независимая газета, 1992. — 49 с.
