В данной работе разбираются некоторые положения Закона № 217-ФЗ касательно наследственного договора, определяющие его правовую природу и содержание. Делается вывод о необходимости корректировки соответствующих норм в целях обеспечения разумного баланса интересов сторон договора.
Ключевые слова: наследственный договор, завещание, совместное завещание, наследники, наследование.
С начала июня 2019 г. вступил в силу Федеральный закон от 19.07.2018 № 217-ФЗ «О внесении изменений в статью 256 части первой и часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации» [1] (далее — Закон № 217-ФЗ). Он продолжает реформу наследственного права, расширяя возможности граждан по распоряжению имуществом на случай смерти. В частности, Закон № 217-ФЗ позволяет заключать наследственные договоры.
Институт наследственного договора достаточно сильно распространен в странах континентальной Европы и системы общего права: Германия, Великобритания, США. При этом в наибольшей степени указанные институты распространены и разработаны в праве ФРГ. Согласно Германскому гражданскому уложению [2] (далее — ГГУ) наследственный договор является соглашением между завещателем и теми наследниками, к которым после его смерти перейдет наследство. Совершается в письменной нотариальной форме, отменяется договором об отмене наследственного договора, заключенным между теми же лицами и в нотариальной форме, в одностороннем порядке наследственный договор отменяется завещателем, если такое положение предусмотрено в наследственном договоре, либо в случае, если наследник совершил недостойный поступок в отношении него.
Следовательно, в ФРГ определение правовой природы завещания не ограничивается указанием на то, что завещание — односторонняя сделка, а закрепление интересующих нас институтов является далеко не новеллой гражданского законодательства, подобным образом законодатель реагирует на сформировавшиеся общественные вызовы.
Надо отметить, что попытки ввести в российское законодательство институт наследственного договора предпринимались и ранее, но успехом не увенчались ввиду признания данной конструкции концептуально не проработанной. Теперь же закон принят, что, казалось бы, позволяет рассчитывать на глубоко продуманный институт, применение которого будет востребовано на практике и не вызовет особых сложностей и проблем. Однако теоретическое осмысление соответствующих нововведений, к сожалению, приводит к выводу о преждевременности столь оптимистичных ожиданий.
В связи с этим проанализируем наиболее значимые положения о наследственном договоре, а также ряд спорных вопросов их толкования и практической реализации.
Гражданский кодекс Российской Федерации [3] (далее — ГК РФ) содержит определение наследственного договора, согласно которому «наследодатель вправе заключить с любым из лиц, которые могут призываться к наследованию, договор, условия которого определяют круг наследников и порядок перехода прав на имущество наследодателя после его смерти к пережившим наследодателя сторонам договора или к пережившим третьим лицам, которые могут призываться к наследованию. Наследственный договор может возлагать на участвующих в наследственном договоре лиц, которые могут призываться к наследованию, обязанность совершить какие-либо не противоречащие закону действия имущественного или неимущественного характера, в том числе исполнить завещательные отказы или завещательные возложения».
В первую очередь обращает на себя внимание положение, согласно которому условиями наследственного договора определяется «порядок перехода прав на имущество». О каком порядке идет речь? Правила ст. 1110 ГК РФ о наследовании в порядке универсального правопреемства, а также ст. 1175 ГК РФ об ответственности наследников по долгам наследодателя никаких изменений не претерпели. Это означает, что наследственный договор, являясь одним из оснований наследования (наряду с завещанием и законом), не может изменить данный порядок, установив иной характер правопреемства. Усугубляет ситуацию и то, что буквальное толкование анализируемого положения приводит к выводу, что этот порядок перехода прав является существенным условием договора, а, следовательно, подлежит обязательному согласованию. Можно лишь предполагать, что в действительности законодатель имел в виду не порядок, а состав (вид, объем, размер) имущества, которое поступает в собственность указанных в договоре лиц после смерти наследодателя.
Специфика правовой природы наследственного договора раскрывается в его юридических признаках, и приведенное определение свидетельствует о возможности заключения многостороннего наследственного договора (имущество переходит не стороне, а сторонам договора). Такой договор может быть заключен в пользу третьих лиц, которые могут призываться к наследованию.
Интересна квалификация наследственного договора и по признаку наличия обязанностей у одной, двух или всех его сторон. Статья 1118 ГК РФ дополняется правилом следующего содержания: «Предусмотренные наследственным договором права и обязанности возникают после открытия наследства, за исключением обязанностей, которые в силу наследственного договора могут возникнуть до открытия наследства и возложены на ту сторону договора, которая может призываться к наследованию за наследодателем (статья 1116)». То есть для наследодателя при его жизни данный договор никаких обязанностей не порождает, имея так называемый отложенный правовой эффект. Для других сторон наследственного договора обязанности могут возникнуть как сразу после его заключения, так и после открытия наследства, а могут и не возникнуть вовсе, о чем свидетельствует указание в законе, что обязанности могут устанавливаться договором.
Из этого следует, что наследственный договор может быть, как возмездным, так и безвозмездным. Несмотря на юридически закрепленную возможность заключения безвозмездного наследственного договора, вряд ли она будет востребована на практике. Кажется, в основе исследуемого договора лежит идея о его возмездности, поскольку целесообразность использования данной правовой конструкции видится лишь при возложении на его стороны определенных не противоречащих закону обязанностей, как имущественных, так и неимущественных.
Имущественными обязанностями могут являться предоставление периодических выплат наследодателю, его пожизненное содержание, расходы на погребение и т. д. Сложнее дело обстоит с обязанностями неимущественного характера, поскольку отсутствие разработанной теоретической базы для неимущественных обязательств препятствует ее успешному применению на практике [4]. Например, установление обязанности выбрать определенную профессию, получить высшее образование, вступить в брак, исполнить религиозный обряд и т. д. ограничивает личность стороны наследственного договора, связывая не ее имущество, а ее саму, тем самым умаляя ее правоспособность. Сделки, направленные на ограничение правоспособности, как известно, ничтожны. Вместе с тем представляется, что нет препятствий в установлении таких неимущественных обязанностей, как выгул и содержание животных наследодателя, посещение с установленной периодичностью его родственников, совершение определенного обряда при погребении наследодателя, и иных.
Наследственный договор подлежит обязательному нотариальному удостоверению (п. 7 ст. 1140.1 ГК РФ). Наследственные договоры не могут быть удостоверены в порядке, приравненном к нотариальному удостоверению завещаний (ст. 1127 ГК РФ), а равно быть закрытыми либо совершенными в чрезвычайных обстоятельствах. Несоблюдение этих требований влечет их ничтожность (п. 5 ст. 1126 ГК, п. 4 ст. 1129 ГК РФ). При удостоверении наследственного договора нотариус обязан осуществлять видеофиксацию процедуры его заключения, если стороны не заявили возражение против этого.
Здесь может возникнуть вопрос относительно того, как следует расценивать последствия заявления возражения против этой процедуры не от всех, а от некоторых сторон наследственного договора? С учетом того, что закон употребляет слово «стороны», возражения некоторых сторон не должны приниматься нотариусом во внимание и не являются достаточным основанием для освобождения нотариуса от исполнения этой обязанности. Поэтому возражающим против видеофиксации процедуры заключения наследственного договора сторонам остается либо согласиться с ней, либо вообще отказаться от заключения договора.
К лицам, имеющим право требовать исполнения наследственного договора после смерти наследодателя, законодатель относит «переживших сторон договора» и «переживших третьих лиц». Очевиден тот факт, что если лицо не пережило наследодателя, то потребовать исполнения оно физически не в состоянии. В чем же тогда состоит смысл такого уточнения? Вероятно, законодатель подразумевает, что, если лицо умерло раньше наследодателя, его права требования, вытекающие из договора, прекращаются и не входят в состав наследства, что означает невозможность его наследников предъявить требования об исполнении договора.
Если именно это имел в виду законодатель, то обоснованность такого правила вызывает сомнения. Например, наследственный договор заключен на квартиру, принадлежащую наследодателю. Сторона наследственного договора, исполняя возложенные на нее обязанности, уплачивает наследодателю определенную денежную сумму, взамен приобретая право требовать передачи в собственность этой квартиры после смерти наследодателя. Впоследствии эта сторона умирает при жизни наследодателя. Не будет ли справедливым предоставить право ее наследникам требовать передачи им этой квартиры после смерти наследодателя? Или хотя бы требовать от наследодателя возврата полученной по договору суммы? Однако законодатель, видимо, во всех случаях возлагает риск более ранней смерти на самого контрагента наследодателя. На это указывает и правило о не отчуждаемости и непередаваемости прав и обязанностей сторон наследственного договора (п. 4 ст. 1140.1 ГК РФ). Представляется, как минимум для случаев заключения наследственного договора на условиях ранее осуществленного встречного предоставления («наследник за плату») следует включать в состав наследства, открывшегося после смерти стороны наследственного договора, право требования или возврата произведенного исполнения (от пережившего наследодателя) либо передачи предмета наследственного договора (после смерти наследодателя). Пока этот вопрос не решен судебной практикой или поправками в закон, сторонам договора имеет смысл включать оговорку о правах вышеуказанных наследников в его текст, определяя их в качестве «переживших третьих лиц, которые могут призываться к наследованию».
Нельзя не обратить внимание на не вполне удачную попытку законодателя применить некоторые математические приемы к не всегда поддающимся точному расчету обязательствам, возникающим из наследственного договора. Так, в абз. 2 п. 6 ст. 1140.1 ГК РФ устанавливается: «Если право на обязательную долю в наследстве появилось после заключения наследственного договора, предусмотренные наследственным договором обязательства наследника по наследственному договору уменьшаются пропорционально уменьшению части наследства, причитающейся ему после удовлетворения права на обязательную долю в наследстве».
На первый взгляд все справедливо и логично. Уменьшается имущество — пропорционально уменьшаются имущественные обязанности. Однако практическая реализация данного правила во многих случаях просто невозможна. Например, обязанностью наследника по наследственному договору выступило исполнение завещательного отказа в виде предоставления комнаты в полученной после смерти наследодателя в собственность квартире в пожизненное пользование родственнику наследодателя. Как пропорционально уменьшить данное обязательство после появления права на обязательную долю в наследстве? Как уменьшить установленные наследственным договором неимущественные обязанности? И кто будет эту пропорцию определять?
Очевидно, что целью наследственного договора является создание более значительных гарантий для наследодателя (чем, к примеру, имеет получатель ренты), поскольку права на его имущество переходят к стороне (сторонам) договора после его смерти. Однако в правовой регламентации содержания наследственного договора присутствует явное нарушение баланса прав его сторон. Это выражается в закреплении ряда безусловных правомочий наследодателя, реализация которых может существенно нарушить интересы его контрагентов, и одновременном отсутствии у последних эффективных средств защиты от таких нарушений.
Так, наследодатель, не отменяя и не отказываясь от ранее заключенных наследственных договоров, вправе заключать новые договоры на одно и то же имущество. Предположим, наследодатель заключил три отдельных наследственных договора с тремя лицами. Эти три лица независимо друг от друга выполняют в отношении его имущественные обязанности (например, содержат с иждивением) в надежде получить после его смерти в собственность указанное в договоре имущество. Наследодатель умирает. По закону «подлежит применению тот наследственный договор, который был заключен ранее» (п. 8 ст. 1140.1 ГК РФ).
А что же с другими договорами, заключенными позднее? Что означает, что договоры «не подлежат применению»? Они действительны или нет? Если они действительны, то могут ли к ним применяться общие правила об ответственности за нарушение договорных обязательств или хотя бы о возмещении понесенного реального ущерба в виде возврата средств, переданных наследодателю или потраченных на его содержание? Если же предположить, что неприменимость подразумевает их недействительность, то это должно означать возможность реституции. И в том, и в другом случае дополнительно возникает вопрос о праве контрагентов наследодателя по последующим наследственным договорам предъявить соответствующие требования к наследникам. Есть ли это право? Или в силу вышеуказанного личного характера наследственного договора, не отчуждаемости и непередаваемости прав и обязанностей по нему оно отсутствует?
И снова остается лишь строить предположения, что, возможно, здесь имеет место дефект юридической техники: речь идет лишь о том, что более ранний договор подлежит исполнению в натуре (передача имущества), а более поздние договоры также сохраняют юридическую силу и по ним можно вернуть уплаченное и взыскать с наследников ущерб в соответствии с нормами обязательственного права. Однако, как подобные ситуации будут разрешаться судами, непонятно.
И напоследок, законодатель приберег, возможно, самую убийственную для всей концепции наследственного договора норму. Речь идет о бесспорном праве наследодателя свободно совершать любые сделки со своим имуществом (п. 12 ст. 1140.1 ГК РФ), являющимся предметом наследственного договора. Эта норма императивна, соглашение об ином ничтожно. Следовательно, заплативший за право получения имущества наследодателя контрагент рискует тем, что наследодатель в любой момент до своей смерти продаст это имущество, а деньги потратит. И в этом случае закон опять же не говорит о возможных мерах защиты стороны (сторон) наследственного договора, добросовестно исполнявшей (исполнявших) свои обязанности после его заключения.
Вызывает некоторое недоумение отсутствие в законе четких правил о соотношении наследственного договора с предшествующими и последующими завещаниями. Такое соотношение по каким-то непонятным причинам определено только лишь для сферы супружеских отношений. Так, в абз. 3 п. 5 ст. 1140.1 ГК РФ указано, что наследственный договор, в котором участвуют супруги, отменяет действие совершенного до заключения этого наследственного договора совместного завещания супругов. По-видимому, до внесения надлежащей ясности в законодательство при решении этого ключевого вопроса нотариусам и судьям придется исходя из здравого смысла расширительно толковать указанное положение, признавая в качестве общего правила приоритет наследственного договора над завещанием.
Сказанное убедительно иллюстрирует наличие многих пробелов, неточностей и неясностей в правовой регламентации наследственного договора. Формирование судебной практики, выработка единых правовых позиций займут не один год. Пока же лицам, имеющим намерение заключить наследственный договор, остается либо пользоваться новшеством на свой страх и риск, либо вообще отказаться от его использования.
Любой гражданско-правовой договор имеет смысл лишь тогда, когда в достаточной мере гарантирует исполнение контрагентами согласованных в нем обязательств. В большинстве зарубежных правопорядков, где институт наследственного договора развит, наряду с интересами наследодателя обеспечиваются и интересы наследников [5]. Однако в российской модели наследственного договора степень связанности наследодателя сделанными в нем посмертными распоряжениями настолько слаба, что ставит под сомнение востребованность данного института и его практическую применимость.
Российскому законодателю необходимо, обратив внимание на регулирование этих институтов в ГГУ, проанализировать соответствие их правовой природы правовой природе завещания согласно российскому праву, оценить уровень потребности в осуществлении подобной реформы российского общества.
Литература:
- О внесении изменений в статью 256 части первой и часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации: федер. закон от 19 июля 2018 г. № 217-ФЗ // Собрание законодательства РФ. 2018. № 30. Ст. 4552.
- Германское Гражданское Уложение 1900 // URL: http://pnu.edu.ru/ru/faculties/full_time/uf/iogip/ study/studentsbooks/ histsources2/igpzio63/ (дата обращения: 05.11.2019).
- Гражданский кодекс Российской Федерации (часть третья) от 26.11.2001 № 146-ФЗ (ред. от 18.03.2019) // Собрание законодательства РФ. 2001. № 49. Ст. 4552.
- Филиппова С. Ю. Неимущественные обязательства: к дискуссии о существовании и содержании // Российский судья. 2007. № 11. С. 15–21.
- Матвеев И. В. Наследственный договор: зарубежный опыт и перспективы появления в гражданском праве Российской Федерации // Российская юстиция. 2015. № 1. С. 6–9.
