С конца XIX века считалось, что именно дорийское варварское нашествие — причина гибели Микенской цивилизации. Однако в конце 60-х гг. XX века эта гипотеза подверглась сомнению. В частности, Ю. В. Андреев утверждал, что дорийцы появились на территории Пелопоннеса спустя столетие после катастрофы и заняли уже давно пустующие земли. Главное доказательство этой теории состоит в том, что микенские дворцы погибают в к. XIII — н. XII в. до н. э., а древнейшая раннегеометрическая керамика дорийцев относится уже к XI в., а иногда и к X в. до н. э. [1, с. 40].
Если дорийцы действительно пришли на уже опустошенные земли Греции, кто разрушил дворцы и уничтожил поселения? Длительное время наиболее популярной альтернативной версией событий была выдвинутая Фрицем Шахермайром гипотеза [5], включающая передвижения дорийцев, а также родственных им племен северо-западных греков в контекст переселения народов, охватившего в XIII–XII вв. до н. э. почти все Центральное и Восточное Средиземноморье [1, с. 40].
Сторонники данной концепции рассматривают гибель Микенской цивилизации в совокупности с такими событиями, как разгром Хеттского царства, опустошение Сирии и Палестины и нападение на Египет так называемых «народов моря». Доказательством существования этих захватчиков служат египетские сообщения, которые подтверждаются археологическими данными. Хеттское царство, располагавшееся в центральной Анатолии, потерпело крах около 1200 г. до н. э. Были преданы огню Троя, Милет, Тарс и другие города Анатолии. В Сирии были уничтожены Каркемиш, Катна, Кадеш, Алалах и Угарит. В это же время были сожжены многие палестинские города, но поскольку это также приблизительный период иудейского исхода и расселения, уничтожение этих мест обычно приписывается израильтянам [5, p. 12]. Египет также подвергся нападению, но не был захвачен и разорен.
Как указывает Н. Сандерс, сам термин «народы моря» является не совсем уместным обозначением. Археологические и текстовые свидетельства указывают, что они передвигались как по морю, так и по суше. К тому же этнически «народы моря» были идентифицированы довольно различно. Шахермайр считает, что это были варварские племена из Центральной Европы и Подунавья. Согласно Шахермайру, во второй пол. XIII в. до н.э здесь образовалась большая племенная коалиция, которая, вторглась первоначально на территорию Балканской Греции, задержалась на Пелопоннесе, образовав нечто вроде варварских королевств, остальные ушли дальше.
В переписке из Тель-эль-Амарны времени Эхнатона упоминаются названия некоторых племен «народов моря»: дануна, луку, шекелеш, шардана [2, с. 163]. Поскольку эти народы были частью микенского и хеттского мира задолго до ок. 1200 г. до н. э., эти группы не могут быть таинственными захватчиками с севера.
В пользу гипотезы Шахермайра свидетельствует, с одной стороны, хронологическая близость разрушений, происходивших в XIII-XII вв. до н. э. на всей территории от Фессалии до дельты Нила, что наталкивает на мысль, что они были вызваны одной причиной. С другой стороны, версию подтверждают найденные на территории Греции изделия так называемой «культуры полей погребальных урн»: находки нового типа лощеной керамики, изготовленной не на гончарном круге («варварская керамика»), наконечников копий, ножей и булавок. Милойчич выделил наиболее характерную группу таких изделий: прямой обоюдоострый меч с рукоятью в виде вытянутого языка и для колющих, и для рубящих ударов, кинжал с такой же конструкцией, наконечники копий с листовидной и пламевидной формой пера, нож с изогнутым однолезвийным клинком, смычковую и арочную фибулы и другое [1, с. 43].
Исследователи, придерживающиеся теории Шахермайра, такие как Киммиг, Боузек, Дегер-Ялкотци, считают, что все эти находки, найденные на территории Греции и в Восточном Средиземноморье позволяют проследить весь путь, пройденный «народами моря» от Дуная до дельты Нила, где им был дан отпор египетскими войсками. По их мнению, проникновение новых племен могло привести к радикальным изменениям в материальной культуре Греции. Например, появляются новые формы защитного и наступательного вооружения: колющие и рубящие мечи, створчатый бронзовый панцирь и поножи, небольшой круглый щит вместо старого башнеобразного. Существенные изменения происходят в женской одежде: микенские пышные юбки и корсажи сменились строгим хитоном, скреплявшимся на плече одной фибулой. Как новшества, так и разрушения могли быть привнесены одним и тем же народом [1, с. 50].
Однако эта гипотеза слабо аргументирована с точки зрения археологических данных, что доказали Г. Мюллер-Карпе, Э. Снодграсс и Н. Сандерс. Например, Мюллер-Карпе убеждает, что эти предметы встречаются в сугубо микенском археологическом контексте как случайные и разрозненные вкрапления в местную культурную среду, поэтому их наличие может быть следствием существовавших в конце эпохи бронзы достаточно тесных экономических контактов между металлургическими центрами. Снодграсс предполагает, что смычковая фибула появилась в каждом из этих трех регионов одновременно, и причиной этому были именно ее преимущества. То же самое можно сказать о мече типа Sprockhoff IIa центральноевропейского происхождения, который был явно лучше других наступательных видов вооружения [1, с. 54–55].
Мнение Н. Сандерс представляет собой компромисс, допускающий, что проникновение новых бронзовых изделий может быть связано с небольшими группами выходцев из Подунавья, объединившихся либо в нанимаемые микенскими правителями отряды, либо в разбойничьи шайки, грабившие микенские города. Сандерс считает, что пришедшие народы не только принесли новые предметы, но и сами заимствовали характерные элементы микенского быта, в частности технику обработки листовой бронзы для изготовления панцирей, поножей, кубков и т. д. Такие отряды наемников, вероятно, существовали и в самой Греции, и присоединялись к народам, нападавшим на государства Центрального и Восточного Средиземноморья [3, p. 92 ff]. Данная гипотеза имеет два главных преимущества: во-первых, она объясняет, почему встречаются лишь отдельные и случайные элементы культуры пришедших с севера варваров, а, во-вторых, все находки довольно быстро приобщились к местной культурной среде и встречаются уже вместе с микенской керамикой. Примечательно и то, что почти неизвестным оставался в Греции в период после катастрофы обычай кремации и захоронения кремированных останков в специальных урнах, являющийся наиболее характерным признаком культуры Подунавья и Центральной Европы. Следовательно, нет оснований говорить о вытеснении микенской культуры, хотя и находящейся в состоянии упадка, культурой, привнесенной извне [1, с. 57–58].
Близка к концепции Сандарс гипотеза Трича, которая связывает разрушение Микенского мира с небольшими группами искателей приключений и охотников за добычей («Sackers of Cities») разного этнического происхождения [6]. Возможно, эта теория не так далека от истинного положения вещей, но ведь пиратство в тот период было довольно частым явлением, и неясно, почему именно в конце XIII в. до н.э оно приняло такой масштаб, что смогло разрушить целую цивилизацию.
Сандарс, также уделяющая феномену пиратства довольно большое внимание, приходит к выводу, что ахейские «корсары» вполне могли принимать участие в рейдах «народа моря» на побережья Сирии и Египта. Однако участившиеся случаи пиратского разбоя она связывает с другими кризисными явлениями, влияющими на упадок и гибель микенской цивилизации, поэтому оно было скорее результатом, а не причиной общего распада [3, p. 186]. И это представляется более верным решением данной проблемы.
Более надёжным доказательством оседания северных пришельцев на захваченной ими территории, чем находки мечей, наконечников копий и фибул, служит обнаружение на территории Греции так называемой «варварской керамики», относящейся к периоду, непосредственно следующему за катастрофой. Эти формы лепной керамики не могут считаться предметом импорта или примером для подражания местным греческим мастерам, как это могло быть с оружием и одеждой. Логичнее было бы предположить, что появлению подобного рода керамики предшествовало появление самих изготовляющих ее народов. Показательно, что эти лепные предметы сопутствуют изделиям микенских гончаров, гораздо более усовершенствованным в техническом плане. Это позволяет предположить, что существовал некоторый симбиоз между этими двумя культурами. Но трудно сказать, достигнут он был с помощью военных действий или мирным способом, например принятием пришлых народов в общину. В любом случае это позволяет говорить о проникновении чужеродных этнических элементов в греческую среду. Хронологическая близость появления этих предметов и разрушений не обязательно говорит о том, что пользующиеся этой грубой лепной керамикой народы ответственны за гибель микенского городов. Они могли просто воспользоваться ситуацией и проникнуть в среду местного населения уже после опустошения и разорения их центров и городов [1, с. 58–62].
Таким образом, маловероятно, что вторжение морских народов вызвало разрушение микенской цивилизации или падение, например, хеттской империи. Миграции морских народов, по-видимому, были результатом, а не причиной политического, социального и экономического коллапса, который произошел в Анатолии и Эгейском море в конце XIII в. до н. э.
Литература:
- Андреев Ю. В. Дорийское завоевание: Историческая проблема в свете археологии / Под ред. В. С. Бочкарева. СПб., 2015. 225 c.
- Бартонек. А. Златообильные Микены. М: Наука, 1991. 352 c.
- Sandars. N. The Sea Peoples. Warriors of the Ancient Mediterranean. London, 1978. P. 224.
- Schachermeyr. F. Etruskische Frühgeschichte. Leipzig, 1929. P. 323.
- Stiebing. W. H. The End of the Mycenaean Age // The Biblical Archaeologist, Vol. 43, 1980, No. 1. PP. 7–21.
- Tritsch. F. J. The “Sackers of Cities” and the “movement of populations” // BAMA. London, 1973. P. 237.
