Свободное пересечение языковых границ явилось одним из важнейших проявлений космополитичности Владимира Набокова, выразителя триединой русско-англо-французской культуры. Его творчество представляет собой уникальный мультиязыковой художественный мир и не имеет аналогов в истории мировой литературы. Широкая переводческая практика Набокова, оставившая заметный след в творческой биографии писателя, включала в себя переводы со всех трех и на все три языка, стихотворные и прозаические, а также авторские переводы собственных книг. Среди переводимых авторов – У.Шекспир, Дж.Байрон, Ш.Бодлер, А.Рембо, И.Гете, А.Теннисон, Р.Роллан, Л.Кэрролл. Осознание единства мировой культуры предопределило сверхзадачу писателя «вернуть человечеству изначально единое Слово, которым оно обладало до библейского “разделения языков”» [1, с.18]. Один из основных путей «связать воедино вселенную», помимо общеизвестного многоязычия его оригинального творчества, Набоков видел в передаче через перевод историко-культурной информации, заложенной в литературных памятниках отдельного народа как инварианта общей картины мира.
Отказ Набокова от русского языка, «от индивидуального, кровного наречия» [2, с.143] происходил, по выражению В. Сахарова, «с обидной быстротой» [3]. Английский язык был у Набокова одним из трех родных языков, изучаемых с раннего детства, наряду с русским и французским. В письме театральному и литературному критику С. В. Потресову двадцатидвухлетний Набоков вспоминает о своем первом опыте перевода: «Десяти лет, помнится, я перевел с английского на французский, в невероятных александрийских стихах, роман Майнрида “Всадник без головы”» [4, с. 90]. Процесс совершенствования английского Набоков продолжил в отрочестве во время учебы в Кембридже в 20-х годах. Потом последовали долгие годы «добровольного изгнания» в Англии, Германии, Франции (1919–1940), он давал частные уроки английского и занимался переводами. Характерно, что Набоков, в совершенстве овладевая языками приютивших его стран, доведя, в частности, свой английский до стилистического совершенства, критически оценивает его как «робкий, ненадежный свидетель тем изумительным и иногда чудовищным образам» [5, с. 610], которые он пытался описать. Английский язык, по его мнению, «гораздо беднее русского: разница между ними примерно такая же, как между домом на две семьи и родовой усадьбой, между отчетливо осознаваемым комфортом и безотчетной роскошью» [Там же, с. 395]. Роскошное богатство «ничем не стесненного, богатого, бесконечно послушного» [6, с.385] русского языка по сравнению с английским отмечали многие отечественные и зарубежные слависты.
Набоков был лектором курсов по европейской литературе, русскому языку и русской литературе в переводе на английский в женском колледже Уэлсли. Как явствует из переписки Набокова с деканом колледжа искусства и науки Корнельского университета, он предлагал рассмотреть вопрос о чтении сразу трех курсов по русской литературе. Это, по его мнению, позволило бы «заинтересованным студентам впитать в себя богатство, представленное русской литературой и ее историей» [7, p. 83]. Очень важным для Набокова-лектора в процессе приобщения его слушателей к произведениям мирового искусства было, по его образному выражению, научить их «привставать чуть выше собственного роста, чтобы отведать плоды искусства, редчайшие и сладчайшие из всех, какие предлагает человеческий ум» [Там же, p. 178].
Закономерной потребностью Набокова, накопившего определенный переводческий опыт, связанный, в частности, с пересозданием памятников классической русской литературы средствами другого языка, стала разработка оригинальной теоретической базы. Свои теоретические воззрения Набоков сформулировал в статьях «Искусство перевода» (1941), «Проблемы перевода» (1955), «Тропою рабства» (1955), «Заметки переводчика» (1957), «Заметки переводчика-II» (1957). Нужно отметить, что взгляды Набокова на перевод претерпевали значительные изменения в процессе его творческой деятельности и оформились в теорию буквализма на относительно позднем этапе его творчества – последние двадцать лет жизни писателя ознаменовались изменением его философии перевода, явившейся результатом внутреннего развития его творческого пути.
Обратившись к истории вопроса, можно с уверенностью утверждать, что изначально буквальный перевод применялся для копирования образцов священного писания с целью максимально близкого изложения библейских текстов на языках мира. Неслучайно, на наш взгляд, и теория буквализма Набокова сопряжена с практикой переводов из русской классической литературы – «потерянного рая» Набокова-эмигранта. По наблюдению современных переводоведов «традицию буквалистического перевода Набоков возводит к Пушкину, опиравшемуся в свою очередь на Франсуа Шатобриана и его прозаический перевод поэмы Джона Мильтона “Потерянный рай”» [8, с. 145]. Сакрализация русского литературного наследия в творческом сознании Набокова предопределила направление его теоретических исканий, которые, несмотря на отсутствие стройной последовательной системы в изложении, вызывают несомненный интерес исследователей и играют важную роль в эволюции переводоведения в целом.
Несмотря на то, что у В.В. Набокова прослеживается отчетливая тенденция к максимальному ограничению свободы переводчика как посредника между автором оригинала и читательской аудиторией, буквальный перевод в общеизвестном понимании (как формальное замещение элементов оригинала без внимания к их образной системе) он признает бессмысленным. В основе теории Набокова лежит принцип семантической эквивалентности за счет максимально точного воспроизведения ассоциативных и синтаксических особенностей подлинника. Он постулирует избыточность понятия «буквальный перевод» в силу того, что, с его точки зрения, только буквальная передача текста и может считаться переводом как таковым и является единственно верным пониманием переводчиком своих задач. «Прежде всего, “буквальный перевод” предполагает верность не только непосредственному значению слова и предложения, но и подразумеваемому смыслу; это семантически точная интерпретация, причем необязательно лексическая (соответствующая значению слова вне контекста) или структурная (подчиняющаяся грамматическому порядку слов в тексте). Другими словами, перевод может и часто является одновременно и лексическим, и структурным, но он буквален лишь в том случае, когда он контекстуально верен, и когда переданы мельчайшие нюансы и интонация текста» [9, с. 555]. Таким образом, буквализм Набокова – функциональный буквализм, предполагающий сочетание точности и эстетического впечатления от перевода, – не может считаться прямой противоположностью вольного перевода и наряду с ним выступать как отклонение от категории эквивалентности. На наш взгляд, его необходимо расценивать как синтез двух подходов: художественного и научного. Первый основывается на вдохновении, знании и таланте, второй – на изучении текста, контекста, интертекста подлинника.
В то же время, Набоков наследует традиции эпохи символистов, уделявших усиленное внимание передаче формы переводимых произведений, технике перевода. В этом Набоков, безусловно, близок современному переводоведению, оформившемуся в самостоятельную научную дисциплину именно во второй половине XX столетия благодаря усилиям исследователей разных стран. Поскольку переводческая деятельность во всем мире приобрела небывалый размах в связи с возросшим межкультурным общением и вышла на принципиально новый уровень, возникла потребность в новом подходе, который сегодня в разных теориях называют коммуникативным, контекстуальным или функциональным. Суть нового направления сводится к воспроизведению эффекта, оказываемого подлинником на читателя, к достижению адекватности и высокого качества перевода. Буквальный перевод в этой связи необходимо рассматривать как важнейший этап в развитии переводоведения, поскольку он:
а) способствует расширению поэтической нормы языка-реципиента;
б) предполагает глубокое понимание переводчиком культуры, которой принадлежит исходный текст;
в) отвечает требованиям, предъявляемым сегодня к адекватному переводу.
В статье «Искусство перевода» (1941) Набоков формулирует свое представление о требованиях к переводу и переводчику, анализирует и иллюстрирует типичные ошибки. Таковыми, по его мнению, являются пропуски, выбор неверного слова и приукрашивание оригинала. В процессе перевода Набоков ставит во главу угла ни знание, ни усердие, а воображение и стиль. Он не приемлет прием пропусков или замены тех слов, «в смысл которых он (переводчик – Т.А.) не потрудился вникнуть, или же те, что, по его мнению, могут показаться непонятными или неприличными смутно воображаемому читателю» [10, c. 389]. Очевидные ошибки, возникающие вследствие собственно незнания или непонимания, автор считает самыми невинными: «Они смешны и режут слух, но тут нет злого умысла, и чаще всего скомканное предложение сохраняет свой исходный смысл в контексте целого» [Там же]. Автор статьи не отказывает в возможности ошибаться и профессионалам, приписывая их промахи внезапным приступам «лингвистического дальтонизма». В то же время наибольшим злом ему представляется «заигрывание» в стремлении «полировать и приглаживать шедевр», делая его жертвой собственной профессиональной виртуозности. Набоков призывает переводчика «покоиться в объятиях великого писателя», лелеять неповторимые детали подлинника. Так, для детальной передачи звукообраза стихотворения Набоков раскладывает русскую строку на созвучные русским английские слова, ища новый таинственный смысл в привычных словесных образах. Важную роль в передаче тонкостей оригинала он отводит ритмико-синтаксическому единству, точному положению слов по отношению друг к другу.
Набоков предъявляет к переводчику следующие требования. Он должен:
иметь талант одной природы с талантом автора оригинала – «соприродность» творческого дара;
иметь лингвистический дар, свободно владеть языками оригинала и перевода;
знать обе культуры и их историю, тонкости быта и нравов обеих стран;
представлять особенности авторского стиля и метода;
обладать даром перевоплощения, протеизмом, способностью к «мимикрии».
Получить доступ к тайне оригинала, по мнению Набокова, способен далеко не каждый, берущийся за перевод художественного текста. В своих высказываниях об искусстве перевода, отличающихся глубокими личными наблюдениями, он критически оценивает опыт предшествующих ему переводчиков; будучи склонным к резким суждениям, эмоционально называет их «дикими ослами дикого невежества», врунами, «безобидными болванами», беспомощными поэтами. Ни педантичный ученый, ни добросовестный литературный поденщик не в состоянии добиться правдоподобия в переводе, поскольку знание некоей суммы правил не способно гарантировать безупречного результата. «Скончавшийся под пыткой автор и обманутый читатель – вот неизбежный итог претендующих на художественность переложений» [6, с. 610], способных лишь закамуфлировать невежество посредственного переводчика. Только подлинный поэт, одаренный воображением и стилем, может надеяться на положительный исход собственных исканий в сотворении «третьей реальности», производной от уже созданного художественного текста.
Наряду с буквальным переводом Набоков выделяет по степени близости к оригиналу парафрастический (перевод-переложение) и лексический перевод (перевод, берущий за основу значения слов вне контекста, то есть словарное значение слов). Переложение представляет собой сравнительно вольную версию оригинала с пропусками и добавлениями, допускаемыми переводчиком по незнанию, в угоду привычек реципиента или же подсказанными формой. Такой способ обращения с первоисточником давал перелагателю возможность скрыть собственное непонимание нюансов исходного текста. Лексический же (или структурный) перевод сохраняет порядок расположения слов оригинала, допускает калькирование и другого рода «насилие над традициями нового языка». Такой метод может быть приравнен к редактируемому машинному переводу и является наиболее легким в исполнении.
Набоковым с его особым скрупулезным отношением к языку отвергается распространенное суждение о том, что перевод, якобы, должен читаться легко и не восприниматься реципиентом как порождение чужой культуры. Он настаивает на том, что все нюансы, в том числе и погрешности подлинника должны быть воспроизведены переводчиком с целью сохранения национальной специфики произведений и индивидуального стиля автора. В системе ценностей Набокова «отсебятина» со стороны переводчика, «украшательство» оригинала категорически неприемлемы, поэтому сам он сознательно отказывается от изящества фраз во имя правды. Что же касается читабельности, то перевод и в этом должен следовать оригинальному тексту. «Будет ли он легко читаться, это уже зависит от образца, а не от снятой с него копии» [11, c. 531]. Набоков называл строгую точность в переводах литературностью и придерживался этого принципа в работе с русской поэзией. «Работать таким образом с текстом – это честное и приятное занятие, когда текст является признанным шедевром, каждую деталь которого нужно правдиво перевести на английский» [12, p. 13]. Детализация в описании мира – одна из наиболее характерных и узнаваемых черт творчества В.В.Набокова. Ее неизменно отмечали все критики и исследователи, когда-либо писавшие о Набокове, зачастую утверждая, что для писателя этот культ деталей и вещей был принципиально важен. По Набокову, от того, насколько четко выписаны детали, зависит красота целого, его органичность, колорит, жизнеспособность. Долг переводчика Набоков видел в том, чтобы «повторить по-английски <…> слова со всей возможной педантичностью, хотя бы даже удручающей, с какой они встречаются в русском тексте» [11, с. 532]. И хотя уникальный языковой дар переводчика позволял ему повернуть стихотворение любой гранью – идеей, чувством, смыслом, звуком – он осознавал необходимость соединения всех граней завершенного произведения, в чем проявляется его «многоуровневое» мышление.
Практика переводов из А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова и Ф.И.Тютчева в определенной степени подводит Набокова к его концепции буквализма, которая, на наш взгляд, наиболее приемлема именно для стихотворного перевода, сопряженного с необходимостью передачи формальных, теснейшим образом взаимосвязанных элементов поэтического текста (лексических, синтаксических, фонетических, метрических). Смысловое отождествление разноязычных текстов в данном случае не удовлетворяет Набокова-переводчика, стремящегося воссоздать мельчайшие нюансы авторской поэтики и национального колорита.
Специфика письменного перевода позволяет Набокову обращаться к тексту неоднократно, внося коррективы в уже созданный вариант. Об этом говорят, например, изменения, привнесенные в первоначальную переводную версию «Последней любви» Тютчева, опубликованную в первом варианте в 1944 году в журнале «Atlantic Monthly» [13, p. 81]. Эти изменения сопровождали поиск важнейшего компонента поэтического произведения – рифм – в условиях «нищего рифмами» английского языка (речь идет, конечно, не о количественных, а о качественных характеристиках рифмообразования). Сопоставление двух редакций перевода «Последней любви» позволяет проследить процесс совершенствования рифмизации в переводе. Рифмы roaming – gloaming, expended – blended (блуждает – сумерки, растрачено – смешаны) заменяются на slanted – enchanted, tender – surrender (склонилось – очарованным, нежным – смирения). Ср. у Тютчева: сиянье – очарованье, нежность – безнадежность.
Прикладной характер теории художественного перевода диктовал разнообразие и гибкость подходов в обращении с первоисточниками. Можно с уверенностью утверждать, что в набоковских переводах разным типам оригинальных текстов соответствовали разные методологические и методические установки. Доминанта в каждом переводе определялась заново в зависимости от жанровой принадлежности, степени образной сложности подлинника, адресной направленности перевода. Вид текста выступал в качестве основополагающего фактора выбора переводческих стратегий. Невозможность единой схемы или модели перевода для всех жанров текста необходимо учитывать, дабы избежать опасности оценки перевода по неверным критериям. Например, набоковская версия «Алисы в стране чудес» не воспринимается культурой-реципиентом как перевод из-за высокой степени адаптированности сказки к русской языковой и бытовой реальности. Таким образом, в отношении детской литературы Набоков применяет особые критерии, и избранная методология в данном случае оказывается оправданной. При переводе же классических произведений Набоков придерживается принципа сохранения национального и поэтического своеобразия оригинала, стремления привнести что-то новое в принимающую культуру. Отсюда и вектор в сторону формальной эквивалентности, призванной выявить своеобразие «чужого» языка и мышления, инонациональной культуры. Буквальный перевод в таком случае, по выражению М. Б. Раренко, «нарушает читательский “горизонт ожидания”» [14, с. 116], а, по Набокову, – расширяет горизонты познания.
При передаче стилистических эффектов (например, аллитерации, ассонансов) Набоков проявляет себя как художник, испытывающий эстетическое удовольствие от игры формами, внесения новых ассоциаций в художественный текст. В своем письме Джеймсу Лофлину от 8. 08. 1942 года Набоков выразил ощущения лингвиста от процесса перерождения текста, сравнивая подбор нужного слова с игрой в теннис: “…turn his English inside out and slice, chop, twist, volley, smash, kill, drive, half-volley, lob and place perfectly every word” [7, p. 42.] (вывернуть свой английский наизнанку, подрезать, срубить, закрутить, ударить с лета, погасить, срезать, сделать плоский удар, ударить с полу-лета, подать свечу и расположить каждое слово совершенным образом – перевод наш – Т.А.). Переводчик идет путем вскрытия новых смысловых пластов в привычных понятиях, открывая «нечто по ту сторону самого слова» [15, c. 54]. Подобная творческая установка «гурмана от искусства» Набокова подтверждает высказывание Т. Сейвори о том, что «человек, получающий наибольшую выгоду от перевода, – переводчик», поскольку «награда переводчика – это удовольствие, проистекающее от интеллектуального упражнения» [16, p. 36]. Такое выражение в высшей степени справедливо в отношении признанного лингвиста Набокова, испытывающего эстетическое наслаждение от игры элементами формального узора. Ярким примером такой игры можно считать поиск звуко-семантических ассоциаций, дешифрующих истолкований лирических произведений. Фонетической упорядоченности переводного текста, «музыки стиха» Набоков добивается своеобычным образом: разбивая русскую строку на созвучные русским английские слова. В данном случае можно говорить о стремлении к отображению смысловой и эстетической информативности оригинального текста, актуализируя внутренние ресурсы переводящего языка и исследуя обширные звукосмысловые взаимосвязи.
Сравнительный анализ переводов из русской лирики позволяет говорить и о высоком мастерстве Набокова-переводчика, и о его соответствии высоким требованиям, предъявляемым сегодня к переводу и переводчику, глубоком анализе подлинника и бережном отношении к каждой художественной мелочи. На наш взгляд, они могут с полным основанием рассматриваться как образцы особого вида перевода, нацеленного на воссоздание характерных особенностей стиля и поэтического мышления русскоязычных писателей. Эквивалентность устанавливается между аналогичными уровнями содержания текстов оригинала и перевода. Современный набоковед и бывший студент В.Набокова Стефен Паркер так оценивает его переводческую деятельность: «Переводы Набокова демонстрируют его уникальное знание стиля тех, кого он переводил, а также способность находить ближайший эквивалент в других языках»; «как практикующий полилингвистический переводчик он демонстрировал возможность и необходимость сохранения высшей степени точности. Как ученый он распространял знание русских и европейских классических литературных произведений и побуждал к переоценке русской литературной традиции»; «как писатель, ценящий точность своих собственных слов и образов <…> он подходил к переводу так, как, он надеялся, переводчики будут подходить к его собственным произведениям» [17, p. 136]. Набоков верен своему желанию приблизить читателя к переводу, а не перевод к читателю, быть путеводителем к автору оригинала, а не адаптировать произведение в угоду сложившихся вкусов реципиента. Достаточно вспомнить требовательность Набокова – профессора русской литературы в Америке по отношению к студентам и его идею о читателе как соавторе. Его отношение к искусству как к особому, самоценному миру, веру в его неземное происхождение, в реальность художественной действительности, наконец, осознание Набоковым актуальности развития перевода не «вширь», а «вглубь» на современном этапе. В этом, безусловно, он шел в авангарде своего времени, предвосхитив новые тенденции теории перевода, особое внимание уделяющие прагматическому, эстетическому и этнографическому аспектам.
Таким образом, выработка и прикладное использование критериев перевода сопровождали развитие набоковского переводного творчества. Модифицируя их в зависимости от характера переводимого текста, условий и задач конкретного акта перевода, Набоков успешно решает проблему относительной эквивалентности художественных текстов оригинала и перевода. Как любое теоретическое построение, набоковская концепция не свободна от недостатков. Тем не менее, разработку Набоковым функционального буквализма следует рассматривать как важнейший вклад в историю переводоведения.
- Литература:
Злочевская А. В. Художественный мир В. Набокова и русская литература XIX в.: генетические связи, типологические параллели и оппозиции. Автореф. дис… док. филолог. наук. М., 2002.
- Набоков В.В. Другие берега // Собрание сочинений русского периода в 5 томах. Т.5. СПб., 2000.
- Сахаров В. В.В. Набоков – русский писатель. [Электронный документ]: http://www.ostrovok.de/old/prose/saharov/essay013.htm
Набоков В.В. Интервью Альфреду Аппелю, сентябрь 1966 г.// Набоков В.В. Собр. соч. американского периода в 5 томах. СПб., 2000. Т.3.
- Набоков В.В.О книге, озаглавленной «Лолита». // Указ. соч. Т. 2.
Vladimir Nabokov: Selected Letters. 1940 – 1977. L., 1989.
- Гуковский Г. К вопросу о русском классицизме. (Состязания и переводы) // Сб. Поэтика. Вып.4. Л., 1928.
Набоков В. Комментарий к роману А.С.Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998.
- Набоков В.В. Искусство перевода // Лекции по русской литературе. 1996.
Набоков В.В. Предисловие к «Герою нашего времени» // Набоков В.В. Собр. соч. американского периода в 5 томах. СПб., 2000. Т. 1.
Nabokov V. Poems and Problems. N. Y. 1971.
- Poems by Fёdor Ivanovich Tyutchev Translated by Vladimir Nabokov // Atlantic Monthly. 1944. № 173.
Раренко М. Б. Развитие перевода в XX в России и США // Лингвистические исследования в конце ХХ в. Сб. обзоров. М., 2000.
- Из интервью Бернару Ливо на французском телевидении в 1975 г. // Звезда. 1999. №4.
Savory T. The Аrt of Translation. L., 1957.
Parker, S. J. Understanding Vladimir Nabokov. South Carolina, 1987.
