В статье рассматриваются метафоры любви и смерти в испаноязычной поэзии. Выявляются специфика функционирования данных метафор в поэзии испанского поэта Федерико Гарсия Лорки.
Ключевые слова: метафора любви, метафора смерти, испанская поэзия.
Центральными мотивами испаноязычной поэзии и прозы являются мотив любви и мотив смерти, органично переплетающиеся как с католическим верованием, так и с народными воззрениями, тысячелетиями впитывавших в себя секреты мистериальных культов и представлений различных представителей средиземноморских народностей, отголоски которых в наши дни можно увидеть в искусстве тавромахии, национальных песнях и танцах, поэзии и прозе испанских и латиноамериканских авторов. Глубокий и оригинальный анализ указанных мотивов дает М. Эпштейн в своей книге «Парадоксы новизны» [3].
Подтверждением в определении центральных мотивов служит мысль Ф. Г. Лорки, высказанная им в одном из публичных выступлений: «Во всех странах смерть означает конец. Она приходит — и занавес падает. А в Испании нет. В Испании занавес только тогда и поднимается. Множество людей живут в Испании, словно запертые в четырех стенах до самой смерти, лишь тогда их вытаскивают на солнце. Мертвец в Испании — более живой, чем мертвец в любом другом месте земного шара: его профиль ранит как лезвие бритвы. Шутки о смерти и молчаливое ее созерцание привычны испанцам... все наиболее значительное обладает в Испании последним металлическим привкусом смерти» [2]. Метафоры любви и смерти в испаноязычной картине мира ориентированы на содержательное выделение образов, посредством которых соответствующие понятия осмысливаются через призму чувственного опыта. Специфика национально-культурных мировоззрений открывает перед испаноязычным поэтом раскрепощённость в эротической сфере, свободу выбора между жизнью и смертью, образно переданные через богатый растительный мир.
Рассмотрим примеры соответствующих метафор в поэзии Лорки:
«En las últimas esquinas / toqué sus pechos dormidos / y se me abrieron de pronto / como ramos de jacintos» — «Я тронул спящие груди / едва мы прошли селенье / соцветьями гиацинтов / они раскрылись в томленьи»;
«Sus muslos se me escapaban / como peces sorprendidos» — «Как рыбы в тесной корзине / упругие бедра бились»;
«Aquella noche corrí / el mejor de los caminos / montado el potra de nácar / sin bridas y sin estribos» — «Я мчался по лучшей дороге / в ту ночь — то с горы, то в гору — / на молодой кобылице / и ей не нужны были шпоры» («La casada infiel» — «Неверная жена») [1,с.150–151, с.152–153].
«Cobre amarillo, su carne / huele a caballo y a sombra» — «Пахнет медное тело / конем и прохладной кроной»;
«!Ay mis muslos de amapola!» — «Где бедра / на белые маки похожи?» («Romance de la pena negra» — «Романс о черной боли») [1,с. 154–155, с.156–157].
«Su desnudo iluminado / se tendía en la terraza / con un rumor entre dientes /de flecha recién clavada» — «…и плоть закипала в пене / Его нагота, сияя / вся напряглась и дрожала / подобно стреле, вонзившей / свое звенящее жало»;
«Son tus besos en mi espalda / avispas y vientecillos / en doble enjambre de flautas» — «Ведь плечам твои лобзанья — / злые вихри, злые осы / в хоре едкого жужжанья»;
«Thamar en tus pechos altos /hay dos peces que me llaman / y en las yemas de tus dedos / rumor de rosa encerrada» — «Фамарь! В грудях твоих статных / две рыбы, как две угрозы / А в пальцах твоих звучанье / навек заточенной розы» («Thamar y amnon» — «Фамарь и Амнон») [1,с. 168–169, с.170–171].
«Ya mi desnudo quisiera / ser dalia de tu destino / abeja, rumor o vino / de tu número y locura» — «Быть в твоей жизни георгином алым / хотел бы смуглый торс мой обнаженный / пчелою быть, нектаром напоенной / твоим вином — дурманом безрассудства» («Normas» — «Идеалы») [1, с.282–283].
Несмотря на то, что границы статьи очень узки, даже на основании перечисленных примеров можно убедиться в чувственной природе любовных метафор поэта. Такая поэзия глубоко закономерна в стране, где любовь соседствует со смертью, где с незапамятных времен культивируется эстетика тавромахии — своеобразной игры со смертью. Лорка — самый испанский поэт, находивший свежие метафоры не только для традиционной темы любви, но для темы смерти.
«La tarbe loca de higueras / y de rumores calientes / cae desmayada en los muslos / heridos de los jinetes» — «Сойдя с ума от смоковниц / от жгучих, странных дыханий / вечер упал бездыханный / приникнув к смертельной ране» («Reyerta» — «Схватка») [1,с. 140–141,с.142–143].
«Trescientas rosas morenas / lleva tu pechera blanca» — «На белой груди твоей / три сотни розанов черных» («Romance sonámbulo» — «Сомнамбулический романс») [1,с.146–147, с.148–149].
«Juan Antonio el de Montilla / rueda muerto la pendiente / Su cuerpo lleno de lirios / y una granada en las sienes» — «Хуан Антонио Монтильский / катится мертвый по скалам / Тело исполнено лилий / лоб расцветает гранатом» («Reyerta» — «Схватка») [1,с.140–141].
Любовь и смерть в призме испаноязычной культуры являются неразделимыми гармоничными категориями, иллюстрирующими бесконечность попыток познания человеком чувственного опыта и тайны смерти. Познание свойств человеческого тела и отражение их в поэтическом языке посредством окружающих предметов и явлений, весь практический опыт человечества заложен в основу испаноязычной поэзии, как мы могли убедиться на примерах из произведений Лорки.
Литература:
- Гарсиа Лорка Ф. Песня хочет стать светом… Bilingua. — Спб.: Азбука-классика, 2004. — 304с.
- Федерико Гарсиа Лорка. Воображение, вдохновение, освобождение // [Электронный ресурс] http://www.symballon.ru/image/publicat/htm. — 2001.
- Эпштейн М. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX-XX веков. — М.: Советский писатель, 1988. — 416с.
