В статье приведён краткий ознакомительный обзор восприятия трагедии И. В. Гёте «Фауст» некоторыми отечественными литературоведами в ХХI веке. Задачей статьи является обзор основных тенденций в рецепции и оценке «Фауста» отечественной критикой начала ХХI века. Рецепция приведенных критиков подчеркивает философскую глубину и сложность произведения, а также её актуальность.
Ключевые слова: рецепция, оценка, восприятие, трагедия, «Фауст» И. В. Гёте, критика.
The article provides a brief overview of the perception of Goethe's tragedy «Faust» by some Russian literary critics in the XXI century. The purpose of the article is to review the main trends in the reception and evaluation of «Faust» by domestic criticism of the early XXI century. The reception of these critics emphasizes the philosophical depth and complexity of the work, as well as its relevance.
Key words: reception, assessment, perception, tragedy, Goethe's Faust, criticism.
Творчество И. В. Гёте является постоянным объектом исследований литературных деятелей во все времена. Восприятие трагедии И. В. Гёте «Фауст», её философских идей, анализ мнений современных отечественных литературоведов конца ХХ и начала ХХI необходимо для понимания направленности текущего литературоведения.
Трагедия И. В. Гёте «Фауст» имеет глубокие корни в мировой и отечественной культуре. Это исторический шедевр и памятник времени, отражающий целую эпоху. Соответственно, оценки идейно — художественного содержания «Фауста», «вечные проблемы» бытия, добра и зла, света и тьмы, вопрос о предназначении человека — по-прежнему остаются актуальными и продолжают интересовать российскую критику.
В современном литературоведении существует понятие архетипических героев, которые важны не только для «родного» текста, но в дальнейшем отзываются в других художественных произведениях, научных исследованиях и статьях. К их числу относятся и герои трагедии «Фауст», которые выражены в духе просветительского утопизма и веры в величайшие возможности Человека. После выхода в свет, с 1832 года, гётевский «Фауст» спровоцировал множество различных интерпретаций, вариаций, модификаций, подражаний и переложений, и литературных текстов, состоящих из реминисценций, аллюзий и пародий.
Осмысление творения И. В. Гёте — это постоянно продолжающийся процесс. В каждом веке люди читает «Фауста», но каждый век воспринимает и понимает его по-разному.
Одной из наиболее заметных работ по этой теме — является книга профессора Государственного института русского языка им. А. С. Пушкина. Г. В. Якушевой (1941) «Фауст в искушениях ХХ века» (2005). Ранее, в своей докторской диссертации от 1998 года: «Фауст и Мефистофель в литературе ХХ века. К проблеме кризиса просветительского героя», автор концентрируется на том, что в современную эпоху мифологема «пары антагонистов», Фауста и Мефистофеля, не только не затихает, но особым образом актуализируется [7].
По версии исследователя, литературная востребованность и критическая «живучесть» этой мифологизированной пары, на протяжении XIX-XX веков объясняется тем, что фаустовский сюжет выразил самые важные и самые мучительные для человека проблемы его бытия. Это касается и нашего современного соотечественника. Трагедия задаёт вневременные философские вопросы о смысле жизни и предназначении человека, пределах его возможностей, добре и зле, жизненной позиции. Г. В. Якушева проводит сравнительную параллель между веком И. В. Гёте (эпохой Просвещения) и нашим временем, усматривая их родственность.
Исследователь считает, что И. В. Гёте в Фаусте воплотил идеал человека своей эпохи, и этот идеал не может уже существовать в более поздние время, вступающие в спор с системой ценностей века Просвещения. Отсюда — появление другой трактовки взаимоотношений Фауста и Мефистофеля, которые уже не антагонисты, а начинают как бы «меняться местами»: человек приближается к дьявольщине, а дьявол «очеловечивается». О такой «подмене» ролей автор говорит в III — VI главах своей диссертации.
Г. В. Якушева пишет о том, что вера в человека, который цивилизован знанием, соответствующим воспитанием и опытом, его способность преобразовывать и улучшать мир, при этом активно вторгаясь в различные, в том числе природные, сферы бытия — «эта вера и эта идея не раз подвергались сомнению на протяжении XIX века, но лишь в ХХ веке,<…> они оказались решительно поколебленными, рождая симптомы кризиса веры в безусловную благотворность человеческого разума и воли., что не могло не сказаться и на трансформации «знаковой пары» Фауст — Мефистофель в литературе ХХ века» [8].
Мнение профессора о вечной актуальности и наличии современных альтернативных трактовок образа Фауста поддерживают и многие другие критики. Например, кандидат философских наук Е. В. Рубцова пишет: «…в каждую эпоху актуализируют те содержательные, идейные и поэтические аспекты трагедии, которые оказываются наиболее созвучными времени и (или) личным этико-эстетическим воззрениям писателя; совмещает в себе разные векторы осмысления гётевской трагедии» [6, с. 502].
Активное осмысление трагедии «Фауст», в последние два десятилетия, имеет результатом не выработку единого мнения о трагедии и её героях, а появление нескольких основных тенденций в критике.
Отечественные критики XXI века выделяют несколько основных тенденций рассмотрения фаустовской проблематики в современном отечественном литературоведении:
1. Понимание образа Фауста как исторического типа в опоре на компаративистский подход. Такие тенденция наблюдается, например, в книгах профессора Башкирского государственного университета Г. Г. Ишимбаевой (1957) «Проблемы фаустианства в Германии» (1997) и «Русская фаустиана XX века» (2014).
2. Трактование фаустовского героя как особый психологический тип личности. Упор при этом делается на раздвоенность и противоречивость фаустовского архетипа, которое берёт начало от И. С. Тургенева (1818–1883), и продолжается формулироваться и поддерживаться Л. Шестовым (1866–1938), С. Н. Булгаковым (1871–1944), Д. С. Мережковским (1865–1841), Н. А. Бердяевым (1874–1848) и другими.
3. Интерпретации фаустовского героя как символический или онтологический тип, где главным становится принцип отношения Фауста к бытию. Здесь можно привести работу философа-литературоведа и лингвиста М. Н. Эпштейна (1950) написанную в ХХ веке «Фауст и Пётр на берегу моря. От Гёте к Пушкину» (1979), где говорится о нарастании «зла» в деятеле как таковом и, таким образом, критически осмысляется сам принцип активного, «фаустовского» отношения к жизни.
Стремление к реформации философского смысла трагедии «Фауст» можно определить как одно из характерных направлений в критике последних лет.
Одной из главных проблем трагедии И. В. Гёте «Фауст», является сопоставление добра и зла. Зло здесь, воплощено через Мефистофеля:
«Часть силы той, что без числа
Творит добро, всему желая зла».
(пер. Б. Пастернака).
Эта проблема остается важной на протяжении всей истории человечества и отображается во всех видах творчества.
Через текст «Фауста», тема добра и зла, объединяет не только писателей, литературоведов, но и философов, культурологов, историков.
В качестве примера можно привести статьи: профессора П. А. Горохова (1971) «Добро и зло в трагедии И. В. Гете «Фауст» (2000) и М. С. Ермаковой «Поиски истины Фаустом Гёте» (2013).
В этих работах с философской точки зрения рассматриваются поставленные И. В. Гёте онтологические вопросы добра и зла (П. А. Горохов), истины и справедливости (М. С. Ермакова). Эти вопросы касаются фундаментальных принципов бытия, но ответ на них даётся в разный исторический период времени.
С точки зрения И. В. Гёте, человек способен победить силы зла и распада, обрести смысл существования в созидательной деятельности на благо человечества. Принять такой ответ в том же совершенно смысле в нашу эпоху, невозможно. Этому посвящена статья А. П. Горохова, в которой говорится не об антагонизме категорий добра и зла, представленных в трагедии как оппозиция Фауста и его искусителя Мефистофеля, а о диалектическом единстве этих понятий.
П. А. Горохов в своей работе, обращает внимание на важность фразы, произнесенной Богом в диалоге с Мефистофелем:
«От лени человек впадает в спячку.
Ступай, расшевели его застой,
Вертись пред ним, томи и беспокой,
И раздражай его своей горячкой».
(пер. Б. Пастернака)
Эти слова, по мнению автора, — «ответ Гёте на вечный вопрос о том, зачем в мире есть Зло, и почему Бог терпит дьявола» [2, с.11].
Анализируя текст трагедии, П. А. Горохов приходит к выводу о том, зачем Мефистофель, то есть зло вообще, существует в Мироздании. Демон парадоксальным образом в трагедии предстаёт «самым ценным и неутомимым партнёром» [Там же]. Человек, у И. В. Гёте, борясь со злом «держит форму», без этой борьбы он «расчеловечивается», рассуждает автор статьи. Таким образом, «Получается, что Зло поддерживает человеческое в человеке, оно позволяет человеку осуществлять самопознание и сохраниться именно как Человеку, а не как амёбе или овце» [Там же].
Таким образом, позиция профессора вступает в противоречие с традиционным общепринятым морально — философским определением добра и зла как блага для человека и вреда для человека.
Автор так же подчеркивает, что трагедия является значимой не только потому, что поднимает вечный вопрос борьбы добра и зла, но и потому, что представляет существование цивилизации вообще. Он приводит цитату из трагедии, которую можно отнести и к современным государствам:
«... Больное царство мечется в бреду
И порождает за бедой беду.
Лишь выглянь из дворцового окна,
Тяжелым сном представится страна.
Все, что ты сможешь в ней окинуть оком,
Находится в падении глубоком,
Предавшись беззаконьям и порокам» [2, с.9].
(пер. Б. Пастернака)
П. А. Горохов рассматривает и вторую часть трагедии. Он исследует главу, в которой Фауст сталкивается с Еленой Троянской, олицетворяющей женскую красоту со времён античности. Литературовед подчеркивает, что сюжет с Еленой является одним «из центральных мифологических пластов «Фауста», философски наименее изученных» [2, с.13].
В образе Маргариты в первой части трагедии — доминирует духовность, Елена же воплощает плотское начало, как прекрасная и возбуждающая страсть женщина. Это два главных женских образа воплощённые через «идею вечной женственности» И. В. Гёте.
В своей статье, П. А. Горохов, резюмирует: «Время, в которое Гёте создавал своего «Фауста», было названо «Goethezeit» (время Гёте). Сбылся дерзкий парадокс Фауста: «это невозможно и именно поэтому достоверно». В этой фразе — суть гётевского определения человека как существа, «способного на невозможное». И. В. Гёте сам на протяжении всей своей жизни доказывал, что он сотворяет невозможное» [Там же].
В работе М. С. Ермаковой рассматривается сущность таких общефилософских категорий, как истина (Wahrheit) и справедливость (Gerechtigkeit), выведенных, в частности, в трагедии «Фауст». Она опирается на известный философский спор Гегеля и Канта о сущности истины и справедливости в процессе лингвистического анализа трагедии. Различие этих понятий, как доказывает автор, в том, что истина связана с субъективными оценками, а справедливость — это универсальная категория.
«Истина является сугубо субъективной категорией, проявляющейся чаще всего в религиозных воззрениях. В отличие от истины, справедливость субъектно-объектная категория, которая может быть присуща как одному человеку, так и множеству людей... если даже у каждого человека своё понятие справедливости, стремление к справедливости даже одного субъекта может повторяться в умах тысяч и миллионов людей» [3, с. 109].
Фауст находится в поисках истины, которая при этом не является однозначным понятием. Возникает вопрос: можно ли оценивать результат его поисков беспристрастно в свете интересов человечества и имеет ли объективное значение сам этот поиск? В русле такой постановки вопроса, Фауст не нашёл истины, точнее, об этом нельзя иметь объективного представления, так как сама категория субъективна.
Из исследований ХХI века, посвящённых «Фаусту» И. В. Гёте, следует остановиться на статье профессора, филолога-германиста А. Г. Аствацатурова (1945–2015) под названием: «Фауст» Гёте. Образы и идея» (2005). Написанная в классической форме, с опорой на прекрасное знание содержания трагедии в первоисточнике, работа содержит подробный и последовательный анализ идейного содержания и главных образов трагедии. Статья имеет и дополнительный стимул к написанию. Литературовед вводит имя известного историка и переводчика трагедии И. В. Гёте К. Иванова (1890–1915) в научный обиход и цитирует его перевод, который создавался с 1880 года более тридцати лет, но не был опубликован при жизни автора, отдавая должное его точности, даже в сравнении с лучшими переводами И. В. Гёте у Пастернака и Холодковского.
Так, статья содержит ключевой вопрос переводов трагедии с немецкого на русский язык, в общей проблеме правильного понимания смысла произведения и его адекватной интерпретации.
Помимо проблемы перевода, в статье ставится вопрос идейного содержания трагедии и дается характеристика его основных образов: Фауста, Маргариты и Мефистофеля.
Он подчеркивает: что «Философский смысл творения находится в нерасторжимом единстве с его художественным воплощением; композиции произведения, нарративные структуры, сложнейшая символика, разнообразие художественных метров и ритмов делают «Фауста» поистине неисчерпаемым произведением, создавая эффект космичности художественного целого, эффект многоуровневой информации, получаемой от текста» [1].
Изучая образы и идеи трагедии «Фауст», он выделяет, что никто до И. В. Гёте «не ставил проблему жизненного мира человека». И. В. Гёте искал возможность выбора для человека, через его соединение с природой, гарантировавшем возможность реализации его сущностных сил. «Внутренняя природа, обращение к духу творения превращала человека в существо, притязавшее на право быть подлинным субъектом деятельности, выходящей за пределы отведенных ему ролей, правом играть эти роли не как актер-лицедей, а схватывать их глубинную сущность, проецировать в них всю мощь своей души. Постижение всей игры природы превращалось в условие становления человека как личности. Драматизм этого постижения и показан в «Фаусте» [1].
И. В. Гёте демонстрирует тоску Фауста по природе, ожидание встречи с ней, стремление самому стать её частью.
Но природа показана герою, только через свет луны, который проникает сквозь мрачную атмосферу его печального кабинета, так же как и звёздное небо. Фауст хочет вырваться из этого мира пыльных и мёртвых книг, пергаментов, колб и реторт. Его мир — как мрачная тюрьма. Он стремиться освободиться от дыма и чада учёности.
И здесь И. В. Гёте вводит в трагедию, дух отрицания — Мефистофеля. Дух этот направлен против того, что сковывает внутреннюю свободу личности. Иногда дух может принимать и нигилистические формы для полного отрицания смысла жизни.
А. Г. Аствацатуров отмечает, что Мефистофель — это дух иронии, и эта ирония плодотворна, так как будит в Фаусте неудовлетворенность, что рефлексивно заставляет его сознание быть в постоянном напряжении.
О такой роли Мефистофеля, также пишет и П. А. Горохов.
А. Г. Аствацатуров подчёркивает и определённую симпатию со стороны Бога к Мефистофелю:
«Таких, как ты, не презираю я:
Из духов всех, живущих отрицаньем,
Уж плут совсем не тягость для меня».
(пер. Б.Пастернака)
Оба литературоведа через трагедию И. В. Гёте показывают возможный вариант попустительства Бога к отпадению одного из архангелов, преображение светлого начала в тёмное, несущее зло.
Трагедия Фауста трактуется как «специфическая трагедия человека», автор статьи связывает её с созиданием. Человек обречён на постоянное творчество, что становится смыслом существования и лишает его счастья и покоя. В Фаусте отмечается и такая особенность, как отсутствие сострадания — «безжалостность». Однако это указывает и на его бесстрашие: «Истину Фауст ищет за пределами морали и религии, он готов вступить в диалог с дьяволом и не боится этого» [1].
Таким образом, в статье даётся традиционно высокая оценка личности главного героя, лишённая, однако, ореола христианской этики. В свете этого представлена и история соблазнения Маргариты. А. Г. Аствацатуров, при этом, впервые в отечественной гётеане, освещает вопрос прецедента мотива убийства юной матерью ребенка в трагедии «Фауст» и прототипа образа Маргариты.
Сам Фауст постоянно находится в состоянии духовного развития. Но идея личного величия ему также не чужда. Фауст хочет иного мира, иного бытия, он никогда не ограничится только материальной и чувственной стороной жизни. Он избранное, высшее существо. Не случайно таким его считает сам Создатель («Пролог на небесах»). Автор статьи в этой связи приводит определение «Ubermensch», которое И. В. Гёте употребил ещё до Ницше.
Философскую тему света и тьмы в трагедии рассматривают исследователи творчества И. В. Гёте — В. А. Лётин и Р. Е. Болтаев.Всвоей статье «Свет в художественном универсуме первой части трагедии И. В. Гёте «Фауст» от 2017 года, соавторы отмечают, что основным источником света в трагедии является Бог, но свой индивидуальный тип света закреплён за каждым основным действующим лицом. В Прологе светом залито всё пространство. Архангелы Рафаил, Гавриил и Михаил являются своеобразными «отражателями» Божественного света.
Мефистофель противодействует свету. Исследователи подчеркивают, что и имя дьяволу И. В. Гёте дает не связанное со светом (не Люцифер). Об этом говорит и А. Г. Аствацатуров, что имя, выбранное И. В. Гёте, состоит из двух еврейских слов: «мефис» — разрушитель и «тофоль» — лжец. Мефистофель оттенён огнём, который, зловонен, дымен и обжигающ, искажает облик людей и пространство. Демон заставляет Фауста блуждать во тьме, так как сам есть воплощение тьмы.
В кабинет Фауста через окно идёт небесный свет, но он предпочитает ему свет лампы — свет земной. На рассвете, когда кабинет Фауста освещается солнцем, он подводит итог своей жизни: «Блуждал во тьме, рассвета ожидая!» [5, с.119].
Маргариту Фауст также видит из окна кабака: он находится во тьме, а девушка на улице, на свету. Маргарита светла, и мир, окружающий её, изначально светел. Фауст проникает к ней в комнату в сумерках: «О милый сумрак» — говорит он. Фауст увлекает девушку во мрак ночи. Наконец, мир для неё ограничивается стенами темницы, непроницаемыми для солнечного света. И всё-таки, душа Маргариты возносится ангелами к райскому свету — она спасена [Там же].
Исследователи делают вывод, что «Присутствие света, его динамика, закреплённость за отдельными персонажами его разных проявлений, различные качественные характеристики — всё это оказывается важной составляющей художественного Универсума трагедии. Свет оказывается важным компонентом гётевской вселенной не только в качестве физического явления, но и в своей религиозной тональности ещё и важным фактором мотивации действий персонажей» [5, с.123].
Трактовка образа Мефистофеля даётся в сложной диалектической связи с Фаустом, как и в работах П. А. Горохова и В. П. Римского, Е.О Белоненко, В. Г. Якушевой и других. А. Г. Аствацатуров называет этот персонаж «духом иронии», а саму трагедию — «иронической дьяволиадой».
Философские категории, выведенные в трагедии И. В. Гёте, не перестают быть предметом споров и в ХХI веке.
Модификация рецепций в отечественной критике «Фауста» — это не столько итог развития этапа познания философских основ бытия и человека, сколько живой, динамичный процесс, который регулируется временем и в принципе не может иметь завершения. Интерпретация великого произведения И. В. Гёте стала пробным философским камнем отечественной германистики.
Подводя итог, следует сказать, что: философская проблема трагедии «Фауста» настолько сложна, что не может иметь конечного разрешения и никогда не устареет. Обращение к этому произведению — это вечный процесс познания для новых поколений, а не конечный результат прочтения книги.
Литература:
- Аствацатуров А. Г.«Фауст» Гёте: образы и идея / А. Г. Аствацатуров // Фауст: [трагедия]: пер. с нем. / Иоганн Вольфганг Гёте; пер. К. А. Иванов; худож. О. Ю. Яхнин; предисл. К. А. Иванов. — СПб.: Имена, 2005. Эл. ресурс: (http://lit-prosv.niv.ru/lit-prosv/articles-ger/astvacaturov-faust-gete.htm). Дата обращения: 10.03.20.
2. Горохов П. А. Добро и зло в трагедии И. В. Гете «Фауст»: Опыт философского анализа. Вестник ОГУ № 2, 2000. C.9–13.
3. Ермакова М. С. Поиски истины Фаустом Гёте. Вестник ИГЛУ, 2013. С.108–110.
- Ишимбаева Г. Г. Русская фаустиана ХХ века. Учебное пособие для студентов, аспирантов, преподавателей — филологов. –М.: Флинта–Наука, 2002.–Эл. ресурс. Режим вхождения: [litres.ru›g…ishimbaeva/russkaya-faustiana-xx-veka/]. Дата вхождения: 6.03. 20.
- Лётин В. А., Болтаев Р. Е. Свет в художественном универсуме первой части трагедии И. В. Гёте «Фауст». // Верхневолжский филологический вестник, 2017; № 1. С. 119–123.
- Рубцова Е. В. Фауст в русской поэзии и прозе ХХ века // Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований. — 2016. — № 10–3. — С. 499–503;
- URL: https://www.applied-research.ru/ru/article/view?id=10378 (дата обращения: 05.03.2020).
- Якушева Г. В. Фауст в искушениях ХХ века. М.: Наука, 2005.–258с.
- Якушева Г. В. Фауст и Мефистофель в литературе ХХ века: К проблеме кризиса просветительского героя. Дис.доктора фил.н. Москва, МГУ, 1998.–319с.
