В статье рассматривается возможность расширения теоретико-методологического инструментария гуманитарных наук, в том числе, введение в научный оборот новых единиц анализа, для решения проблемы влияния пространства на формирование идентичности людей и их поведение.
Ключевые слова: групповая идентичность, пространство, дискурс.
Наиболее цитируемые работы, посвященные проблеме отношения пространства и идентичности, рассматривают пространство, место и ландшафт как результат социального конструирования или социального производства, в процессе которого они наделяются определенным смыслом, приобретают значение и рационально организуются в интересах агентов-конструкторов, которые через освоение и присвоение пространства репрезентируют свое господство [2, 6, 10, и др.]. Трудно не согласиться с такой интерпретацией, но и полностью соглашаться не стоит, потому что это ведет к недооценке проблемы влияния пространства на формирование идентичности.
Видеть в местах и материальных объектах, составляющих культурный ландшафт и, следовательно, пространство, только интересы и результаты творческой деятельности социальных агентов, так же как видеть в любом человеке только планы и надежды его родителей. На примитивность такого подхода указывали известные антропологи и географы [11]. Проблему влияния мест на людей нельзя решить без признания физического пространства и материальных объектов единицами социальных отношений. Основоположник акторно-сетевой теории (АСТ), французский антрополог Б. Латур справедливо критикует современные гуманитарные и социальные науки за искусственное разделение мира на «материальный» и «социальный» и отсутствие стремления рассматривать социальные отношения комплексно [5]. Это предполагает поиск и установление связей между дискурсами, границами, нарративами, категориями, стереотипами, местами, материальными объектами и т. д. Другими словами, специалисты в области антропологии и культурологии пространства должны уделять более пристальное внимание связям между структурами пространства/места, языка/культуры и самосознания/поведения.
Пока трудно сказать, насколько сильно идеи Б. Латура повлияли на антропологию пространства и места, но научные работы, рассматривавшие акторность как неотъемлемую черту пространств, мест и ландшафтов, публиковались ещё до начала так называемого «материального поворота». Например, к таким выводам приходят И-Фу Туан и Тим Ингольд [13, 11]. Плазы или городские площади Сан-Хосе, столицы Коста-Рики, были объектом исследования американского антрополога Сеты Лоу в 1980-е гг. Одним из самых важных положений её исследования было то, что площади необходимы демократиям, т. к. они хранят историю, репрезентирую смыслы и представляют собой тип организации пространства, позволяющий людям контактировать друг с другом и коллективно защищать свои права и интересы [12, c. 219].
Гипотеза, объясняющая проблему влияния пространства на формирование идентичности индивидов, не только не противоречит классическому фокусу, но дополняет его, закрывая наиболее слабые места. Она может быть сформулирована в следующем виде: если пространство оказывает влияние на формирование идентичности индивидов, то это происходит с помощью системы знаков, размещенных в пространстве другими людьми (акторами). Это отправная точка для дальнейшего продвижения к возможному решению обозначенной проблемы. Для этнографов и антропологов характерно опрашивать локальные сообщества с целью выявления мест, участвующих в процессе формирования идентичности. Однако интервьюирование практически полностью теряет эффективность при изучении современных городских сообществ. Такие сообщества обладают большей мобильностью, но меньшей сплоченностью и гораздо более низким уровнем социальных связей. Гораздо эффективнее изучать визуальное состояние пространств, системы знаков и материальных объектов, включенных в их структуру.
Некоторые интеллектуалы полагали, что это в корне бесперспективная затея. Например, французский философ А. Лефевр соглашался с тем, что социальные отношения отражаются на ландшафтах: «глядя на пшеничное или кукурузное поле, мы прекрасно понимаем, что борозды, посевы, ограждения, живые изгороди или железные решетки указывают на отношения производства и собственности» [6, с. 94]. Однако их «зримость не делает присущие пространству социальные отношения читабельными», а изучение социальных отношений с помощью анализа визуальных данных «становится настолько сложным, что порой граничит с парадоксом» [6, с. 94]. Философа М. де Серто интересовали, прежде всего, пространственные практики, наблюдение которых доступно лишь тому, кто может охватить городское пространство целиком, т. е. тому, кто находится «наверху». Пешеходы же обитают «внизу», и «в своем знании об этих пространствах они так же слепы, как любовники, сжимающие друг друга в объятиях» [8, c. 187]. В его интерпретации, люди постигают пространства тактильно, с чем можно спорить, ведь, как верно заметил В. Л. Круткин, «познавательный опыт людей начинается не с ощущений, а с восприятий» [4, c. 154], если, конечно, они способны видеть.
Скептицизм философов, возможно, отвернул от этой темы многих исследователей, но не помешал развитию теории зрительного восприятия пространства. Среди значительного количества работ на эту тему нельзя не отдать должное урбанисту К. Линчу, который изучал «визуальные качества американских городов» [7, c. 16]. Он выделил пять «типов элементов образа города» — путь, ориентир, граница, узел и район, — и выявил субъективные представления жителей нескольких американских городов о пространстве, в котором они находятся. Основоположник культурной географии, американский географ И-Фу Туан указывал на перцептивные свойства естественных ландшафтов, мест и материальных объектов, притягивающих к себе внимание носителей разных идентичностей и языков независимо от культурного контекста [13]. При этом этих исследователей интересовал, прежде всего, эмоциональный эффект от восприятия естественных и культурных ландшафтов.
Можно идти по такому пути, но на одних субъективных впечатлениях информантов и отдельных исторических фактах нельзя построить работающую теорию. Проблема влияния пространства на людей может быть раскрыта с помощью сравнительного изучения смыслов и значений, репрезентированных в пространстве в форме зрительно распознаваемых материальных объектов. Рассуждая о надписях на стенах петербургских дворов в одном из своих сочинений, антрополог И. Утехин предложил интересную идею: «переписать все надписи, вывески и таблички какого-нибудь публичного места, не исключая рекламы и граффити, чтобы затем разложить их по полочкам классификации» [9]. Сбор визуальных данных и их классификация приводят к логичному выводу о том, что распознаваемые объекты связывают воспринимающих индивидов с разным объемом информации. Большинство объявлений, вывесок и надписей ориентируют в пространстве, извещают о возможности потратить, сохранить или заработать деньги, весело провести свободное время и т. д., т. е. транслируют информацию небольшого объема, но высокой функциональности. К другой категории следует отнести памятники, религиозные постройки, муралы, стелы, кенотафы, некоторые таблички с названиями мест и др. объекты, которые служат «вывесками» разных идеологий, культурной памяти, социальных проблем, этнических стереотипов — в общем тех совокупностей социальных знаний, которые многие антропологи называют дискурсами групповости или идентичности [1]. В некоторых работах по социологии пространства для обозначения локальных дискурсов о местах и материальных объектах, включенных в культурный ландшафт, используется понятие «городские идеологии» [3].
Пространство служит «витриной» дискурсов идентичности, где роль «витринного образца» исполняет символ дискурса в виде материального объекта (памятника, надгробия и т. д.). Для удобства предлагается применять термин «когнитивный ориентир». Данный термин удобен, потому что указывает на когнитивную функцию изучаемого объекта, не перегружен значениями и не используется в повседневной речи. «Когнитивный ориентир» не синонимичен широко используемому в трудах урбанистов и обыденной речи «географическому ориентиру». Основная функция таких ориентиров — указывать наблюдателю на его местоположение в пространстве. Напротив, когнитивный ориентир репрезентирует значение (необязательно вложенное в него создателями), связывающее его и дискурс идентичности, создает возможность для социального познания и, таким образом, эксплицитно или имплицитно влияет на самосознание и поведение людей.
Таким образом, механизм влияния пространства на формирование идентичности выглядит следующим образом: 1. какой-либо актор, продвигая собственный дискурс идентичности, устанавливает когнитивный ориентир в пространстве; 2. другие люди воспринимают когнитивный ориентир и через это восприятие приобщаются к дискурсу идентичности или некоторыми идеями, которые его образуют. Осознание идеи или знание дискурса создают возможность приобщения к нему, обретения идентичности, декларируемой этим дискурсом. Обеспечивает ли восприятие когнитивного ориентира приобщение к дискурсу идентичности не в теории, а на практике? Трудно сказать определенно, ведь для начала нужно провести сравнительный анализ нескольких десятков разных пространств, выявить когнитивные ориентиры и связать их с дискурсами идентичности, конкурирующими в этих пространствах. То, что касалось слишком сложным занятием А. Лефевру, сейчас возможно с помощью видеорегистраторов, установленных на средства передвижения, в том числе летательные (например, квадракоптеры). В другое время анализ собранного материала занял бы годы и потребовал больших ресурсов (создания крупных исследовательских групп), но сейчас введены в широкое обращение алгоритмы компьютерного зрения и машинного обучения, в сотни раз упрощающие реализацию исследовательских задач.
Литература:
- Брубейкер Р. Этничность без групп. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012.
- Бурдье П. Социология социального пространства. М.; СПб: Институт экспериментальной социологии; Алетейя, 2007. 288 с.
- Вахштайн В. Пересборка города: между языком и пространством // Социология власти. 2014. № 2. С. 9–38.
- Круткин В. Л. Социокультурная материальность в антропологии Д. Миллера // Журнал социологии и социальной антропологии. 2017. Т. 20. № 1 (89). С. 149–165.
- Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М: Изд. дом Высшей школы экономики, 2014. 384 с.
- Лефевр А. Производство пространства. М.: Strelka Press, 2015.
- Линч К. Образ города. М: Стройиздат, 1982.
- Серто М. Изобретение повседневности. 1. Искусство делать. СПб: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013.
- Утехин И. Место действия: публичность и ритуал в пространстве постсоветского города. М.: Strelka Press, 2012.
- Cosgrove D. Social Formation and Symbolic Landscape. Madison: The University of Wisconsin Press, 1998. 332 p.
- Ingold T. The Perception of the Environment. Essays on Livelihood, Dwelling and Skill. London; New York: Routledge, 2002.
- Low S. On the Plaza: the Politics of Public Space and Culture. Austin: University of Texas Press, 2003.
- Yi-Fu Tuan. Space and Place. The Perspective of Experience. London; Minneapolis: University of Minnesota Press, 2001.
