В начале X века, во времена эпохи Хэйан, император Дайго (885–930) стремился преодолеть кризис системы государственного управления, однако ни одна его реформа не оказалась успешной. Тем не менее, образ этого правителя по прошествии времени, вошёл в сознание подданных, как пример «мудрого государя», в правление которого состоялась эпоха «золотого века». Данная статья посвящена изучению развития образа императора Дайго в хрониках, дневниках, эпосах, а так же выявлению его ипостасей, отражённых в данных источниках.
Ключевые слова: император Дайго, период Хэйан, конфуцианство, синтоизм, О:кагами (Великое зерцало), Повесть о доме Тайра, сознание подданных, попытка реформ, две ипостаси.
Период Хэйан (дословно мир, спокойствие) (794–1185 год), наступил, когда столица японского государства была перенесена из Нара (де-юре из Нагаока) в город Хэйан-кё (современный Киото). Именно этот период принято считать золотым веком японской культуры, когда создаются шедевры мирового масштаба, например, «Повесть о Гэндзи» Мурасаки Сикибу. Однако отметим, что к концу IX — началу X века становится очевидна несостоятельность системы «государства, основанного на законе» (рицурё), которая предполагала сильную централизованную власть. Основные проблемы системы управления того времени ясно представлены в личном донесении императору Дайго учёным-конфуцианцем и столичным чиновником Миёси-но Киёюки: это излишняя роскошь, упадок нравов, отсутствие квалифицированных кадров из-за распространения продажи рангов, сосредоточение большого количества частных земельных владений, обладающих налоговым иммунитетом (сёэнов) в руках родовой знати [2, с. 28–34].
Прислушался ли император к советам своего придворного? Последовало ли решение означаемых проблем? Попытка была. Например, историческая повесть XI «Великое зерцало» («О:кагами»), повествует о эпизоде, в котором император Дайго, видя, что законы против роскоши не могут унять тягу придворных к безмерной пышности, придумывает с Левым министром Фудзивара Токихира план. Следуя данному плану, государь, в присутствии дворцовых чиновников, делает строжайший выговор Левому министру, специально явившемуся во дворец в богатом одеянии, после чего Фудзивара Токихира, предаваясь смирению, месяц проводит в родовой усадьбе, не покидая её пределов [6, с.65]. Прилюдная отповедь Левого министра, второго человека в государстве, положительно должна была повлиять на столичную аристократию, однако, тенденции к роскошной жизни, пресечь не удалось. Так, уже во второй половине X века, Ёсигэ-но Ясунатэ в «Записи из беседки у пруда», с грустью отмечает склонность жителей столицы к строительству роскошных дворцов, на возведение которых уходят огромные средства [10, с. 145].
Меры, предпринятые против ограничения распространения частных поместий (перераспределение земель с расчётом на реальную численность крестьянского населения, запрет на строительство частных зернохранилищ), также не имели удачного исхода. Большинство высших служащих государственного аппарата сами активно занимались формированием частных земельных владений и не спешили качественно сдерживать их развитие [9, с.83–85].
Несмотря на попытку реформ, миновать кризис системы рицурё правительство Дайго не сумело, и в скором будущем элита ограничится решением проблемных вопросов в столице и её окрестностях, фактически забросив управление провинциями и отдав их на попечение местным губернаторам. Однако «попытка» императора Дайго преодолеть упадок эпохи высоко была оценена потомками. Уже через сто пятьдесят лет после его смерти, составители «Великого зерцала» уподобляют Дайго китайским императорам древности Яо и Шуню, которые прославились как образцы мудрости и гуманности, служившие примером идеальных правителей для всех учёных-конфуцианцев [6, с.184]. Здесь стоит указать на то обстоятельство, что японская традиция с древнейших времён признаёт особое благородство за искренней попыткой доброго начинания, которое всё же заканчивается неудачей. Эту особенность японской психологии выявил британский исследователь Айван Моррис в работе «Благородство поражения. Трагический герой в японской истории» [1, с.59–60].
Следуя по тексту «Великого зерцала» «О:кагами», бросается в глаза тот факт, что составили исторического памятника, всячески подчёркивают императорское благоволение и сострадание к подданным. Во времена сильных морозов, когда по ночам разыгрывалась буря, государь выбрасывает свою одежду из опочивальни, приговаривая: «Как же мёрзнет, должно быть, простой люд всех земель!» [6, с. 167].
В другом отрывке исторического памятника, император, расчувствовавшись от сочинённого по его указу стихотворения, приближает автора к трону и награждает подарками [6, с. 168]. Бытовая картина скрывает под собой великое допущение: награждённый поэт имел шестой ранг, не позволяющий подходить к императорской персоне на близкое расстояние.
Любопытен отрывок, рассказывающий о том, что при жизни император Дайго часто улыбался, аргументируя своё действие словами: «Трудно обратиться к тому, кто мрачен, но легко разговаривать с человеком доброжелательным и открытым» [6, с. 168].
Оговаривая вышеприведённую модель поведения императора, отметим, что она полностью зиждется на конфуцианских первоосновах. Если следовать учению Конфуция, всё управление государством и обществом должно базироваться на Правилах (ли). Соблюдению Правил философ уделяет особое внимание, поучая учеников: «Если ты не будешь учить Правила, у тебя не будет ничего, на чём (сможешь) утвердиться» [4, с. 434]. Одними из основных Правил являлись человеколюбие (жэнь), честность и искренность, вежливость (жан). Конфуций считал, что вежливость (жан), особенно для людей исполняющих государственные функции, является обязательным элементом в делах управления. Он говорит: «Если можно управлять государством, опираясь на уступчивость (вежливость), то какие могут быть трудности?» [6, с. 331].
Как видим из вышеперечисленного, образ император Дайго, в «Велком зерцале» полностью соответствует конфуцианскому представлению об идеальном правителе. Заметим, что выявленное «конфуцианское начало», императора Дайго, так же в некоторой степени сформировалось под отражением воспоминаний, что в период его правления к работе государственного аппарата были привлечены учёные-конфуцианцы, самыми яркими представителями которых являлись Сугавара-но Митидзанэ и Миёси-но Киёюки.
По прошествии более длительного времени образ императора Дайго в сознании подданных приобретает божественные качества. Так, через двести лет после правления императора (начало XII века), чиновник Оэ-но Масафуса, в своих «Записях и размышлениях», упоминает такой случай: государь Дайго собрался поклониться божествам, когда налетел сильный ветер и повалил ширму. Государь молвил: «Какой неприятный ветер! Зачем же ты поднялся, когда я собирался поклоняться божествам?» И ветер тут же прекратился. Когда государь начал поклоняться божествам, его волосы касались земли и были видны сзади из-за туфель. Государь так долго лежал недвижимым, словно он слился воедино с землей» [10, с.161].
Через триста лет после смерти императора Дайго к его образу обращается составитель самурайского эпоса «Повесть о доме Тайра». Составитель, а это как считают исследователи, буддийский монах Юкинга, сетует на то, что в его время люди теряют благоговение перед императорским саном. Ссылаясь на древние времена, Юкинага вспоминает историю об императоре Дайго и цапле. В этой истории государь, желавший показать подданным насколько могущественно августейшее слово, приказывает птице поклониться и та, поначалу замерев, сгибается в глубоком реверансе [7, с. 240].
Как трактовать данные отрывки? Известный российский исследователь-японист А. Н. Мещеряков, утверждает, что генезис верховной власти имел в Японии религиозную основу, император в японском представлении не военный предводитель, а прежде всего верховный жрец, его основная функция — обеспечение плодородия. Для достижения этой цели власть стремится установить контроль над природой и временем [5, с. 14–15]. Т. е. составители хроник, эпосов и дневников, наделяя императора Дайго функциями контроля природы, подчёркивали его превосходство над физическим миром, в качестве синтоиского первосвященника.
Подводя итог, отметим, что в сознании подданных образ императора Дайго, откладывался в двух ипостасях, которые, как кажется, при привлечении источников, выявить удалось. Первая ипостась, это «мудрый правитель», следующий конфуцианским установлением, распространяющий своё благоволение на каждого жителя государства. Вторая ипостась, базирующаяся на синтоистском начале, заключается в подчинении и управлении природной стихии. При соединении первой и второй ипостасей, на фоне гражданских войн и мятежей, последовавших с середины X по XIII века, образ императора Дайго в народном сознании обретает статус «идеального правителя», а время его правление характеризуется, «как золотой век» японской государственности.
Литература:
- Айван Моррис. Благородство поражения: Трагический герой в японской истории / Пер. с англ. А. Г. Фесюн. — М.: Серебряные нити, 2001. — 392 с.
- Багаева М. Докладная записка Миёси Киёюки // Япони. Путь кисти и меча, 2003, № 3, сс. 28–34
- История Японии: Учебник для студентов вузов/ Под ред. Д. В. Стрельцова. — М.: Издательство «Аспект Пресс», 2015. — 560 с.
- Конфуций: «Лунь юй». Исслед., пер. с кит., коммент. Л. C. Переломова. Факсимильный текст «Лунь юя» с коммент. Чжу Си. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1998. 一 588 с.
- Мещеряков А. Н. Государь и контроль над природными процессами в древней Японии. — «Восток/Oriens», 2015, № 1, сс. 14–24
- О:кагами — Великое зерцало. // Пер. с древнеяп., исследование и коммент. е. М. Дьяконовой. СПбю: Гиперион, 2000. — 288 с. — (Литературные памятники древней Японии. VI).
- Повесть о доме Тайра: Эпос. (XIII в.). // Пер. со старояп. И. Л. Львовой (Иоффе); Предисл. и коммент. И. Л. Львовой; Стихи в пер. А. Долина. — М.: Худож. лит., 1982. — 703 с.
- Политическая культура древней Японии / под ред. А. Н. Мещерякова. Серия Orientalia et Classica: Труды Института восточных культур и античности». М.: Российск. госу. гуманит. ун-т, 2005. 367 с.
- Пасков С. С. Япония в раннее Средневековье: VII-XII века. Исторические очерки / Отв. ред. Г. И. Подпалова. Изд. 4-е. — M.: ЛЕНАНД, 2015. — 208 с. (Академия фундаментальных исследований: история).
- Япония в эпоху Хэйан (794–1185). Хрестоматия. // Под ред. И. С. Смирнова; сост., введ., пер. с др. япон. и коммент. М. В. Грачева. — М.: РГГУ, 2009. — 432 с. — (Orientalia et Classica: Труды Института восточных культур и античности. Выпуск XXIV).
