На обложке
изображен Владимир Николаевич Герард
(1839–1903), российский адвокат, судебный оратор.
Владимир
Николаевич родился в Петербурге. Семья его имела итальянские корни.
Инженер из Италии Gherardini приехал в Россию еще при Петре I и обрел
здесь вторую родину. Со временем потомки инженера упростили свою фамилию:
Герард. К концу ХIX века эта фамилия стала уже хорошо известна в России:
старший брат Владимира Николаевича Николай Николаевич Герард был
генерал-губернатором Финляндии.
Герард окончил
привилегированное Училище правоведения в Петербурге, после этого он раз
и навсегда избрал для себя поприще юриста.
С первых же шагов
своей адвокатской деятельности Владимир Николаевич проявил себя как выдающийся
криминалист. Но подлинную славу одной из ярчайших звезд российской адвокатуры Герард
завоевал своими выступлениями на политических процессах. С 1870-х по 1890-е
годы он был защитником в двенадцати политических делах, включая самые крупные
и значимые для своего времени («Нечаевское дело», «Процесс пятидесяти», «Дело
о пропаганде в Империи», суд над цареубийцами, «Процесс двадцати»).
На знаменитом «Процесс
пятидесяти» в Особом присутствии Правительствующего Сената в 1877 году
Герард зарекомендовал себя как один из самых авторитетных адвокатов. Защитительная
речь Герарда стала на процессе событием. Вскрывая шаткость юридической базы обвинения
(«в распространении книг противозаконного содержания» с «воззванием к бунту»
и «в принадлежности к тайному сообществу»), Герард остро поставил вопрос
о самом понятии «распространение».
По делу об
убийстве 1 марта императора Александра IIсамой смелой из
речей защиты была речь Герарда, которую, кстати, председатель суда Э. Я. Фукс
семь раз прерывал, требуя не говорить то одного, то другого. Герард с бо́льшей
прямотой, чем другие защитники, обличал чрезмерную жестокость и подчеркивал
тщетность («практическую непригодность») карательных мер против оппозиции. Владимир
Николаевич выразил глубокое уважение к личности своего подзащитного
Николая Кибальчича, показал, как произвол властей вынудил его «решиться на
борьбу с правительством».
Революционеры
любили Герарда, он также относился к ним с симпатией. За его взгляды Третье
отделение царской охранки признало его неблагонадежным, но доказать что-либо
крамольное жандармы не смогли. Коллеги все без исключения относились к нему
с уважением и хвалили. Сам Герард в ответ на славословия коллег
к 25-летию его адвокатской деятельности объяснил: «Секрет моего успеха очень
прост. Я всегда относился строго к выбору дел, брал исключительно
дела, которые я должен был выиграть, или по крайней мере такие, за которые
не краснел бы, если бы и проиграл».
Другим секретом
успеха Герарда как адвоката было, конечно же, его мастерство слова, красивая
живая речь. «Он был виртуозом декламации, — вспоминал о нем К. К. Арсеньев, —
превосходно читал и стихи, и прозу. Привычка владеть словом как
орудием искусства сослужила ему большую службу в его судебных речах». Любовь
к «орудиям искусства», артистизм натуры вообще были свойственны Герарду: он
тонко понимал музыку и живопись, со вкусом одевался (может быть, даже уделяя
этому слишком много внимания), в совершенстве владел пластикой жеста
и в жизни был тесно связан с художественной интеллигенцией, дружил со
своими товарищами по Училищу правоведения — композитором П. И. Чайковским
и поэтом А. Н. Апухтиным.
В числе прочего Герард
также занимался благотворительной деятельностью. Он много лет был председателем
Общества защиты детей от жестокого обращения.
Владимир
Николаевич Герард умер в Петербурге на 65-м году жизни. Петербургский
совет присяжных поверенных постановил «в виде особой чести для сословия принять
его похороны на средства адвокатской корпорации». Провожал Герарда в последний
путь весь Петербург.
