Судьбы ХХ века: Лютославские



Статья посвящена биографическому исследованию и воссозданию картины жизни представителей известного польского рода Лютославских в ХХ веке. Речь идёт о шести сыновьях Францишека Лютославского (1830–1891) и их детях, внёсших значительный вклад в культуру, науку и промышленное становление Польши в период 1900–1994 гг. Среди них — философ Винсент Лютославский, сельскохозяйственные инженеры Ян, Станислав и Хенрик Лютославские, сталелитейный инженер Ежи Лютославский, политики и общественные деятели Мариан, Юзеф и Казимеж Лютославские, выдающийся композитор Витольд Лютославский. Судьбы братьев Лютославских, зачастую трагические и полные знаменательных событий, прослеживаются на фоне исторических катаклизмов ХХ века — двух мировых войн, политических репрессий, становления, уничтожения и возрождения польского государства.

Ключевые слова: история Польши, Лютославский, репрессии, ВЧК, Колыма, музыкальное искусство.

Первая половина ХХ века — эпоха мировых войн и социальных катаклизмов, время запредельной жестокости одних и беспримерного терпения других. Стоит прикоснуться к истории практически любой семьи, как перед нами открываются такие трагические подробности, о которых невозможно было даже предположить.

Одним из таких примеров служат истории деда, отца и братьев выдающегося польского композитора Витольда Лютославского (1913–1994). В настоящей статье мне бы хотелось рассказать о всех шести сыновьях деда композитора — Францишека Лютославского, двое из которых были расстреляны в Москве 5 сентября 1918 года, и о братьях Витольда, один из которых погиб на Колымских рудниках в 1940 году.

Род Лютославских уходит своими корнями в средние века. Он берёт своё начало в селении Лютославицы в районе города Пётркув. Во второй половине XVIII века некоторые представители этого рода переехали в Ломжу (город в 125 км на северо-востоке от Варшавы), где обосновались в Дроздово. Усадьба Дроздово с хорошим домом и огромной парковой территорией существует с XIX века. Главой семейства Лютославских, живших в конце XIX и в XX веке, стал Францишек Дионисий Лютославский (1830–1891).

Окончив сельскохозяйственную школу, он неоднократно посещал Англию, Шотландию и Францию, чтобы набраться опыта ведения хозяйства, узнать о технических новшествах в производстве сельскохозяйственных продуктов. Эти знания помогли ему построить в Дроздово молочный завод, винокурню, завод по производству картофельной муки, мельницу, паровую лесопилку и пивоварню. Пиво Drozdowskie, производимое с 1864 года, завоёвывало награды на многих выставках, в т. ч. в Филадельфии, Париже, Москве, Вене и Лондоне.

У Франтишека Лютославского было шесть сыновей: Винсент (Винценты) (1863–1954), Станислав (1864–1937), Мариан (1871–1918), Ян Хризостом (1875–1950), Казимеж (1880–1924) и Юзеф (1881–1918).

Старший сын Францишека Винценты получил три высших образования: инженерно-химическое, историко-филологическое и философское.

Рис. 1. Винсент Лютославский (1883 год)

Он читал лекции в университетах Лозанны, Женевы, Казани, Парижа, Лондона, Кракова, Познани, Вильнюса, а также в Испании. Наибольшей известностью пользуются его исследования о философии Платона. А в работе «Большевизм и Польша» он, в частности, писал: «Предполагаемая диктатура пролетариата <...> — это диктатура банды грабителей над бессильным пролетариатом, доведенным до еще большего бессилия голодом и нищетой» (цит. по: [11, s. 71]). Последние годы жизни провёл в Кракове, где и похоронен.

Станислав получил сельскохозяйственное образование в Галле и прошел стажировку в Германии; основал сельскохозяйственный синдикат, участвовал в строительстве школы и детского дома в Ломже. Во время войн в 1915–1918, а также в 1920 году имению Дроздово был нанесён серьёзный ущерб, и Станиславу пришлось вложить много сил в его восстановление. Однако в межвоенный период поместье было постепенно разделено, а пивоварня была продана с аукциона в 1937 году.

Ян Хризостом после завершения учебы на сельскохозяйственном факультете Рижского технологического университета, а затем в университетах Дерпта и Галле, получил докторскую степень в Дрезденском университете. Много лет он был редактором «Сельскохозяйственной газеты»». В 1915 году, когда через город Ломжа проходила линия фронта, он вместе со своими братьями Казимежем, Марианом и Юзефом бежал в Россию. Ян и Казимеж основали в Москве польскую реальную школу и гимназию на 700 учеников.

Вернувшись в Польшу осенью 1918 года, Ян занялся общественной деятельностью, не оставляя и своих научных исследований. После окончания Второй мировой войны он подготовил план развития восстановленных территорий, однако его идеи не были реализованы.

Сын Яна Хризостома Богдан Лютославский (1902–1942) был заключен в концлагерь Освенцим, где умер через три месяца (по версии немецкого врача — от сердечной недостаточности в результате пневмонии).

Казимеж Лютославский, окончив среднюю школу в Риге, учился на медицинском факультете Цюрихского университета. В тот период он стал членом подпольного союза молодёжи ZET, руководство которого ставило своей целью помогать талантливым полякам получать высшее образование, знакомить их с историей Польши и польской культуры, для того чтобы впоследствии они смогли составить интеллектуальную элиту будущего польского государства.

В 1903 году Казимеж вступил в Народно-демократическую партию Польши, где стал ближайшим соратником её руководителя Романа Дмовского[1].

В течение 1903–1905 годов Казимеж занимался медицинской практикой в Варшаве и Великобритании. Там он познакомился со скаутским движением, созданным генералом Робертом Баден-Пауэллом, и перенёс идею скаутинга на польскую землю.

Приняв решение стать священником, в 1909 году Казимеж поступил во Фрайбургскую семинарию; в 1912 году был рукоположен в ксёндза, а в 1914 защитил докторскую диссертацию по теологии.

Рис. 2. Казимеж Лютославский

В 1915–16 годы в Москве он не только способствовал открытию польской школы и гимназии, но также служил капелланом в польской стрелковой бригаде. После октябрьской революции Казимеж Лютославский, будучи членом Совета Польского междупартийного объединения, «настойчиво добивался от французов отправки поляков-военнослужащих из российской столицы и других городов через Мурманск и Архангельск во Францию для вступления их в создаваемый там польский корпус»[2] [2, с. 11].

Вернувшись в Польшу, он стал членом правления Народного национального союза (ZLN), издавал книги по педагогике, прочитал серию лекций «Банкротство социализма» Во время польско-русской войны Казимеж был военным священником.

В 1919 и 1922 годах он избирался депутатом Польского Сейма, где занимал пост председателя парламентского комитета по конституционным и нормативным, образовательным и иностранным делам, принимал участие в написании введения к конституции 1921 года.

Казимеж Лютославский скончался 5 января 1924 года в возрасте 44 лет от скарлатины, которой заразился во время церковных служб. Похоронен в родном имении Дроздово.

Мариан Лютославский окончил Рижский политехнический институт по специальности инженер-механик, а также Дармштадский политехнический институт по специальности инженер-электрик. Вернувшись в Варшаву, Лютославский основал фабрику «Графит» по производству огнестойких сейфов. Он способствовал внедрению в Польше электростанций с дизельными двигателями внутреннего сгорания. Первая такая электростанция была установлена для отеля «Бристоль» в Варшаве. Мариан основал производство железобетонных конструкций для строительства зданий и мостов, писал статьи и читал лекции по инженерному делу. Будучи одним из инициаторов создания Польского комитета санитарной помощи, выехал в 1915 году в Москву, где организовывал помощь полякам, перемещенным вглубь России.

В годы войны Юзеф, Мариан и Казимеж участвовали в деятельности польских легионов, борющихся за независимость Польши. Для достижения этой цели польские легионы помогали царской армии в борьбе против Германии. После октябрьской революции все трое братьев занялись нелегальной переправкой бывших польских легионеров[3] в Мурманск и на территорию, контролируемую чехословацким корпусом в Сибири.

Арест Мариана в апреле 1918 года был, однако же, связан не столько с его помощью польским легионерам, сколько с так называемыми «фальшивками Оссендовского», о чём речь пойдёт впереди.

Более детально остановимся на судьбе младшего из шести братьев — Юзефа, ибо именно ему суждено было стать отцом выдающегося польского композитора Витольда Лютославского.

Юзеф Лютославский родился в Дроздово 23 марта 1881 года и, как и все его старшие братья, провел детство в своём родовом имении, откуда уехал в рижскую гимназию. Получив сельскохозяйственное образование в Цюрихе, Юзеф непродолжительное время изучал политические и социальные науки в Лондоне, после чего вернулся в Варшаву.

В Цюрихе Юзеф присоединился к подпольной молодежной организации ZET и там же познакомился с Марией Ольшевской, выпускницей медицинского факультета, которая стала его женой. В то же время он вступил в Народно-демократическую партию Польши. В 1904 году у Юзефа и Марии родился первый сын — Ежи.

Рис. 3. Юзеф Лютославский в Лондоне (1905 год)

В 1905–1908 годах Юзеф жил с семьей в Варшаве, участвовал в партийной деятельности и писал газетные статьи.

В 1908 году семья переехала в Дроздово, где, в соответствии с полученным образованием, Юзеф начал управлять родовым имением, в том числе и знаменитой Дроздовской пивоварней. При этом он продолжал политическую и общественную деятельность, участвовал в работе помещичьих организаций и содействовал развитию сельскохозяйственных кооперативов. Юзеф был пианистом-любителем, играл дома сонаты Л. Бетховена и пьесы Ф. Шопена.

В 1909 году в семье родился второй сын — Хенрик. А 25 января 1913 года в Варшаве, куда жена Юзефа Мария ездила специально, так как там были лучшие клиники, появился на свет будущий композитор Витольд Лютославский.

Интересно, что Мария Лютославская родилась в Курске в 1882 году, а прожить ей было суждено 85 лет (скончалась в Варшаве в 1967 году).

В имении Дроздово часто гостил один из лидеров Народно-демократической партии Польши Роман Дмовский. Витольду в день крещения даже дали второе имя Роман в честь этого друга семьи.

В начале Первой мировой войны, в 1914 году, Юзеф возглавлял местный Польский комитет санитарной помощи и Ломжское отделение Центрального общественного комитета. Его жена Мария была членом городского совета. Она бесплатно лечила всех обращающихся к ней за помощью и запомнилась жителям Дроздово своей добротой и отзывчивостью.

В 1915 году вместе с другими братьями и с семьёй Юзеф переехал вглубь России — сначала в Рязанскую область, чуть позже — в Москву.

Рис. 4. Ежи, Витольд и Хенрик со своей матерью Марией в 1916 году в Москве

В начале 1918 года Юзеф вместе с Казимежем и Марианом участвовал в помощи польским легионерам в Москве. В частности, 24 марта 1918 г. он «провел совещание с главой Французской военной миссии в России генералом А. Лавернь и обсудил план организации и пересылки польских отрядов во Францию и в Сибирь» [2, с. 19].

Однако его участие в политической деятельности не ограничивалось отправкой легионеров из Москвы.

После октябрьской революции в Москве действовало несколько конспиративных организаций, связанных с Польской межпартийной организацией (ПМПО). Наиболее заметной из них была Лига боевой готовности. Её целью была «агитация среди гражданского населения и военнопленных поляков» в пользу образования воинских формирований «для борьбы с немцами и за независимость Польши» [2, с. 14].

Руководство Лиги находилось в Киеве. Её главный комендант А. Езерский предложил Юзефу создать и возглавить Московское отделение ЛБГ. На организационную встречу этого отделения Юзефу удалось собрать около 400 человек. Впоследствии об этом стало известно чекистам, что, по-видимому, и послужило одной из причин ареста Юзефа.

Но всё же основным толчком к аресту братьев Мариана и Юзефа был факт покупки Марианом так называемых «фальшивок Оссендовского», о которых теперь пришло время рассказать.

Фердинанд Оссендовский (псевдонимы: Антон Мартынович, Феранто, Марк Чертван, Мзура) был журналистом, писателем, учёным (автор труда «Ископаемые угли и другие углеродистые соединения русского Дальнего Востока с точки зрения их химического состава») и авантюристом. В годы Первой мировой войны заведовал иностранным отделом в газете Б. А. Суворина «Вечернее время», много писал о подрывной деятельности германских фирм в России и даже составил вместе с Сувориным докладную записку под названием «Военно-политический элемент в германской торгово-промышленной программе и борьба с ним».

Начиная с 1916 г., Оссендовский не раз обращался в царскую контрразведку с предложениями передать якобы имевшиеся у него материалы о немецком шпионаже в Российской империи.

После падения царского режима он добился приёма у куратора военной контрразведки полковника М. Ф. Раевского. С Оссендовским заключили контракт, и тот стал читать курс лекций под общим названием «Противодействие торговому шпионажу» [2, с. 20].

В декабре 1917 года Оссендовский «изготовил» новую порцию документов, свидетельствовавших о якобы имевших место тайных соглашениях Ленина с немецким правительством. В этих документах утверждалось, что на совещании представителей Германии и большевистской России участники пришли к следующему заключению. «Польская политика направляется германским правительством. Русское правительство не вмешивается в польские внутренние дела и поэтому не имеет права защищать или выступать против: 1) отделения нефтяного и металлургического бассейна в Домброве, который аннексируется Германией; 2) ограничения права лиц польского происхождения заниматься нефтяной промышленностью в Галиции; 3) против отделения и административного устройства Холмской губернии; 4) согласованной внутренней политики Германии, Австро-Венгрии, Украины, Курляндии, Эстляндии и Лифляндии, касающейся Польши; 5) против экономической политики Германии и Австро-Венгрии в Познанской губернии и Галиции и в польских районах, аннексируемых Германией от России» [5, с. 163]. В тексте соглашения предусматривалось также лишение поляков-военнопленных продовольственных пайков и перевозка их тайным способом на работы в Германию.

За заключение этих соглашений немецкое правительство якобы передало Ленину значительную сумму денег.

Эти документы, дискредитирующие советское правительство, Оссендовский неоднократно пытался продать в контрразведки разных стран, однако они не вызвали должного интереса. Тогда он обратился за помощью к своему коллеге — журналисту Евгению Семёнову (Когану). В своё время они вместе работали в газете «Вечернее время», причём Семёнову в июле 1917 года уже удалось устроить публикацию части «разоблачительных» документов в газете «Новое живое слово».

Теперь же (в декабре 1917) Семёнов свёл Оссендовского с резидентом Второго бюро Генштаба Франции капитаном П. Лораном [2, с. 20], которому тот и продал несколько документов (но не все). Они содержали списки немецких фирм и агентов, работавших на территории России (и Польши) в пользу Германии. В начале 1918 года эти документы были опубликованы газетами Gazette de Lausanne (Швейцария) и Berliner Lokal-Anzeiger.

Информация о существовании таких документов заинтересовала Эдгара Сиссона, приехавшего в Россию в ноябре 1917 года по поручению президента США Вильсона в качестве представителя Комитета общественной информации[4]. В марте 1918 года он решился приобрести весь комплект документов, которые и продал ему Е. Семёнов (Коган) за 25000 долларов.

Сиссон вывез документы в США, где по приказу президента Вильсона они были частично опубликованы (в сентябре 1918). Многие журналисты тогда посчитали эти документы фальшивками, хотя сам Сиссон защищал их подлинность.

После этого документы надолго исчезли из внимания, но в 1954 году были найдены в одном из сейфов Белого дома. Доступ к ним получил американский историк Джордж Кеннан, который доказал, что документы были фальшивками. Позднее и российским исследователям — Г. Л. Соболеву [4] и В. И. Старцеву [5] — удалось поработать с этими документами; они также доказали их неподлинность.

Случилось так, что в апреле 1918 года некоторые документы Оссендовского приобрёл Мариан Лютославский. Это событие по-разному описывается двумя авторами. Первый из них — это Сергей Кобяков, участвовавший в заседаниях революционных трибуналов в 1918 году в качестве защитника обвиняемых. Именно он был защитником и на процессе, где судили братьев Лютославских. Второй автор — это российский военный историк, руководитель Центра общественных связей и управления программ содействия ФСБ А. Зданович. Ему дважды довелось работать с «делом Лютославских», хранящимся в архиве ФСБ, поэтому сообщённые им сведения, может быть, заслуживают большего доверия, чем воспоминания Кобякова.

С. Кобяков пишет: «Однажды в мае 1918 года на квартиру Марьяна Лютославского пришел неизвестный ему человек и заявил, что у него есть весьма ценный документ, именно — тайное соглашение советской власти с главным германским командованием. В силу этого соглашения Польша предавалась Германии на растерзание. Лютославский уже раньше слышал о существовании подобного документа и, хотя признавал его апокрифическим, все же согласился купить его. Неизвестный не оставил документа, а предложил Лютославскому за сто рублей списать его текст, составленный на очень плохом французском языке. Под ним были подписи как главного германского командования, так и видных коммунистических деятелей: Ленина, Радека, Чичерина, Крыленко и других. Лютославский списал текст и дал документ обратно неизвестному» [3, с. 52–53].

А. Зданович в «деле Лютославских» нашёл следующую информацию: «Как выяснилось в ходе следствия, эти «документы» Марьян Лютославский привез ориентировочно 19–20 апреля 1918 г. из Петрограда, и это совпадает по времени и месту нахождения Оссендовского перед бегством в Сибирь» [2, с. 22]. (Оссендовский, обеспокоенный вниманием к нему чекистов, действительно бежал из Петрограда в Омск в мае 1918 г.; Омск на тот момент контролировался армией Колчака.)

Неизвестно, каким образом ВЧК узнала о передаче этих документов Лютославскому, однако 23 апреля сотрудники этого ведомства пришли на квартиру Мариана с обыском, изъяли копии документов и арестовали его. Юзеф Лютославский, по версиям Здановича и Кобякова, был арестован в тот же день, однако, по некоторым свидетельствам, арест Юзефа произошёл 25 апреля [7, р. 14].

А. Зданович пишет: «Статья (а не краткое сообщение. — А. З. ) об этом была напечатана в центральной правительственной газете «Известия ВЦИК» 4 мая, когда сотрудники ВЧК посчитали возможным довести до общественности некоторые результаты следствия. Заголовок статьи указывал на сущность обвинения, предъявленного братьям — «Фабрикация провокационных документов». Корреспондент писал, что при обыске на квартире у Марьяна Лютославского были найдены документы, предназначавшиеся для передачи иностранным миссиям. «Содержание их таково, — указывает автор статьи [Известий ВЦИК — Ю. З. ], — чтобы скомпрометировать власть Рабоче-Крестьянского правительства в глазах народов». Братья отказались сообщить следователям, откуда они взяли эти документы, но признали своими записи, поясняющие изъятые материалы, а также то, что они изготовили несколько копий фальшивки с целью распространения в кругах польской общественности» [2, с. 21].

«Судебный процесс над Лютославскими должен был состояться в Москве в начале осени 1918 г. По непонятным до сего времени причинам, ВЧК передала все материалы дела в Ревтрибунал, где расследование взяла в свои руки заведующая следственной частью Е. Розмирович ^[5] . В собственноручно написанной биографии она не указывает на получение какого‑либо образования кроме женской гимназии. Впрочем, в первые годы советской власти для занятия должности в судебных органах, таких как трибуналы, не требовалась юридическая подготовка. Однако отсутствие такой квалификации напрямую влияло на качество расследований» [2, с. 22].

Защитником братьев Лютославских на этом суде, как уже говорилось, был С. Кобяков. Обратимся к его воспоминаниям. «Марьяну Лютославскому было предъявлено обвинение в том, что он с целью дискредитировать советскую власть сочинил текст договора, по которому Польша с согласия советского правительства предавалась на растерзание Германии, для того чтобы разослать этот договор в посольства враждебных советскому правительству государств. Такое же обвинение было предъявлено Иосифу[6] Лютославскому, но кроме того на основании бумаг, найденных при обыске, его обвиняли еще в организации польских легионов для борьбы с советской властью» [3, с. 53].

«Лютославские говорили по-французски, как парижане. Марьян неоднократно произносил в Париже речи на политических собраниях. Документ, инкриминируемый братьям Лютославским, был написан на очень плохом французском языке. Было очевидно, что его писал человек, мало знающий этот язык. Среди бумаг, захваченных у Марьяна Лютославского, было обширное письмо на французском языке, написанное Марьяном и адресованное римскому папе. Я как защитник Лютославских просил Размирович ^[7] пригласить по ее выбору эксперта-француза, заставить его поговорить с Лютославским, показать ему письмо к римскому папе и предложить вопрос, может ли человек, идеально говорящий по-французски, сочинить документ, полный самых неправильных оборотов, полный самых варварских выражений. На мое прошение последовала краткая резолюция: «В просьбе защитнику отказать, потому что она не имеет никакого отношения к делу» [3, с. 53–54].

«Не лучше обстояло и дело Иосифа. Он, действительно, пытался формировать польские легионы, но делал это с разрешения господина Троцкого. Казалось, что прежде всего надо спросить об этом Троцкого. Я подал г-же Размирович мотивированное прошение. Последовало благосклонное разрешение: Троцкий будет допрошен. <…> Оказалось, что Троцкого допрашивали не так, как простых смертных, которых вызывают в камеру следователя. Такую персону, как Троцкий, г-жа Размирович не посмела беспокоить. Она даже не дерзнула поехать к нему на квартиру для допроса. Она просто послала Троцкому вопрос, написанный на четвертушке бумаги: «Давали ли Вы разрешение гражданину Иосифу Лютославскому на формирование польских легионов?» Троцкий на той же бумажке между строчек вопроса изволил собственноручно начертать: «Нет, а впрочем, не помню» [3, с. 54–55].

«Следствие» велось в течение нескольких месяцев. В деле было много бумаг, написанных по-французски. Я потребовал перевода всех бумаг на русский язык, и это отняло много времени. Лютославские сидели в Бутырской тюрьме. Я часто вызывал их в следственную комиссию, которая помещалась на Спиридоновке, в Георгиевском переулке. Официально я мотивировал эти вызовы необходимостью просматривать документы в присутствии обвиняемых. Их сопровождали два солдата тюремной стражи. Иногда солдаты за известное вознаграждение разрешали Лютославским зайти к себе домой и пообедать в кругу семьи. И вот тогда возникла мысль подкупить стражу и бежать в то время, когда из следственной комиссии их будут отводить обратно в тюрьму. Долго мы обсуждали этот план, но в конце концов его пришлось оставить, так как и у Марьяна, и у Иосифа в Москве жили семьи, состоящие из жены и детей. Мы были уверены, что негодяй Радек[8] выместит на женах и детях исчезновение Лютославских, а рисковать жизнью или даже свободой своих семей Лютославские, конечно, не хотели» [3, с. 55–56].

Находясь в Бутырке, Юзеф написал трактат «Хлеб и Отчизна» (позднее опубликованный). Вот фрагмент из этого текста: «После периода войн и беспорядков, которые разрушили современный мир, мы хорошо понимаем, что не может быть периода мира и покоя, что должен наступить только период напряжённых усилий и творчества. Ибо кто может отдохнуть на обломках? Но какой должна быть та огромная, несокрушимая сила, та искра Перуна, которая смогла бы высечь огонь истинной творческой любви из усталых и озлобленных мучениями человеческих душ? Мы, поляки, заранее знаем, что только Отчизна может быть этой искрой, этой лучистой силой» (цит. по: [9])[9].

Вплоть до 15 августа 1918 года дети Юзефа и дети Мариана жили в Москве. По воспоминаниям Витольда Лютославского, «немного помню отца — в квартире; отчётливее — на свиданиях в тюрьме, куда мы ходили с мамой» [1, с. 12]. Мариан и Юзеф содержались в одной камере.

15 августа дети Юзефа выехали в Польшу в сопровождении старшей дочери Мариана Хани. Жёны Юзефа и Мариана, а также сын Мариана Францишек остались в Москве.

Предоставим слово С. Кобякову. «Приближался день суда. Лютославским были уже вручены обвинительные акты и в середине августа их из Бутырской тюрьмы перевели в Кремль, как обыкновенно большевики делают по всем крупным процессам, разбирающимся в Верховном трибунале. Верховный трибунал только что открылся, и дело Лютославских должно было слушаться одним из первых. Лютославских поместили в здании Судебных установлений в квартиру бывших курьеров в подвальном этаже» [3, с. 56].

Однако 30 августа 1918 года события приняли иной разворот. 30 августа 1918 года состоялось покушение на Ленина, в связи с чем 5 сентября был объявлен декрет Совнаркома «О красном терроре». На его основании в этот же день в Петровском парке (севернее нынешнего стадиона «Динамо») была проведена публичная казнь, в ходе которой на глазах гуляющих москвичей было расстреляно более 80-и человек. Среди них — бывшие царские министры Н. А. Маклаков, А. Н. Хвостов, И. Г. Щегловитов, епископ Селенгинский Ефрем, протоиерей Иоанн Восторгов и братья Лютославские — Юзеф и Мариан.

С. Кобяков свидетельствует: «Расстреляли всех в Петровском парке. Казнь была совершена публично. Чекисты выкрикивали имена казнимых. <…> После расстрела все казненные были ограблены. Большевистская власть в виде поощрения разрешает палачам обирать трупы казненных. На Марьяне Лютославском было надето старое фамильное кольцо-печатка. Все старания получить его или что-нибудь из вещей, бывших на Лютославских в момент смерти, не увенчались успехом. Все было расхищено» [3, c. 60–61].

Историки знают о многих случаях массовых расстрелов осенью 1918 года в Москве, Петрограде и во многих городах и сёлах советской России. Однако сегодняшнему человеку сложно представить, что некоторые из таких казней были публичными, причём конвоиры выкрикивали фамилии расстреливаемых и их «вину». По некоторым сведениям, в Петровском парке расстрелы совершались и в другие дни, однако не отличались такой массовостью (не более 10 человек). Другим местом расстрелов была Ходынка.

Трагическая весть о гибели Лютославских достигла Дроздово, где на тот момент жили дети Юзефа: «Я помню, как плачут дети. Витеку было меньше шести лет» [12, s. 187–188].

11 ноября 1918 года немецкие войска согласно Компьенскому перемирию оставили Варшаву (власть принял вернувшийся из немецкого плена революционный лидер Ю. Пилсудский), и вдова Юзефа с сыновьями вернулись туда. Вернулась и вдова Мариана вместе с его сыном Францишеком. Имение Дроздово было разрушено и требовало серьёзных работ для своего восстановления, чем занимался Станислав — один из братьев отца.

Францишек (1899–1944) вступил в польскую армию и был направлен в первый полк Креховецких улан. Этот полк (основанный ещё в 1915 году в составе царской российской армии) возобновил своё существование в ноябре 1918 года и почти сразу же вступил в боевые действия против Украинской Галицкой армии и впоследствии против сил Украинской народной республики под командованием Петлюры. Польские войска овладели городами Хелм, Львов, Владимир-Волынский и Ковель. В этих боях принимал участие и Францишек.

После войны он окончил Экономический университет, а также Варшавский университет естественных наук.

Во время немецкой оккупации в годы Второй мировой войны жил в Варшаве, где, несмотря на тяжелые условия, приобретал граммофонные пластинки и организовывал музыкальные вечера для своих сограждан.

Францишек Лютославский погиб во время Варшавского восстания 17 сентября 1944 года.

28 июня 1919 года Версальский договор официально утвердил независимость Польши. Витольд, Ежи и Хенрик Лютославские с матерью жили в Варшаве. «Я воспитывался в глубоко религиозной католической семье, — рассказывал Витольд. — Мой дядя со стороны отца был известным ксендзом, в высшей степени интеллигентным человеком <…>. В школе было обязательным не только посещение уроков религии, но и соблюдение религиозных обрядов. <…> да и сейчас не могу сказать, что я свободен от католического мировоззрения» [1, с. 45–46].

Летом 1921 года Мария Лютославская с детьми вернулись в Дроздово. Дальнейшая биография Витольда Лютославского известна достаточно хорошо, и нет смысла здесь останавливаться на ней подробно. Обратим внимание лишь на некоторые подробности, касающиеся жизни Витольда в период Второй мировой войны.

В первые дни войны В. Лютославский был призван в армию в качестве начальника радиостанции при Первом штабе армии в Кракове в звании сержанта-подхорунжего.

«В начале войны армия размещалась в Кракове, а затем, конечно, отступила на восток, как и вся армия, — рассказывает Витольд. — Я помню, что в районе Люблина <…> одним из последних селений, пожалуй, самым последним, была Różanowola <…>. Генеральный штаб и сопровождающие его армии были снова окружены там, как, конечно, и наш радиовзвод. Пехота несколько раз прорывалась через окружение, но в один из моментов больше не смогла прорваться. Тогда нам всем пришлось сложить оружие, и нас взяли в плен. Дата? Я даже не могу вспомнить, это было двадцать какое-то сентября» (цит. по: [7, p. 21]).

«Потом я попал в плен, но поскольку не был офицером, меня не вывезли в Германию, а оставили на территории Польши. Через восемь дней я и несколько солдат из радиовзвода бежали» [1, с. 19].

Бежав из плена, Лютославский прошёл пешком около четырёхсот километров до Варшавы. «Матери в городе не было. Она оказалась в советской зоне, в Дроздове. Прошло немало времени, прежде ей удалось вернуться в Варшаву»[10] [1, с. 20].

В Варшаве композитор почти ежедневно играл в различных кафе. «Я столкнулся с группой певцов кабаре, … которые были известны до войны. Их руководитель, пианист и композитор <…> был не в Польше, а за границей. <…> Они предложили мне занять его место» (цит. по: [7, p. 22]). В течение нескольких месяцев Лютославский аккомпанировал этим певцам в кафе «Ziemiańska» на улице Мазовецкой. В начале 1940 года Анжей Пануфник (впоследствии известный композитор) предложил Лютославскому организовать фортепианный дуэт и выступать в самых известных до войны варшавских кафе — «Aria», «Sztuka i Moda», «U aktorek».

Рис. 5. Афиша выступлений фортепианного дуэта Лютославский-Пануфник в кафе «У актрис» (октябрь 1941 года)

За годы работы в кафе Лютославский и Пануфник создали более двухсот переложений различной музыки для фортепианного дуэта: «от органных токкат Баха до Болеро Равеля, а также более лёгких, но художественно полноценных сочинений типа вальсов Моцарта, Шуберта, Брамса, сюиты из “Щелкунчика” Чайковского и т. п. <…> Помимо этого, мы делали парафразы. Вальс Штрауса гармонизовали в духе Равеля» [1, с. 20–21].

Все эти обработки не сохранились (так как были оформлены как особые пометы в печатных нотах оригинальных произведений), за исключением «Вариаций на тему Паганини» (1941). Эти вариации были созданы Лютославским без участия Пануфника и до сих пор являются одним из самых популярных фортепианных сочинений ХХ века.

Рис. 6. А. Пануфник, Я. Ивашкевич, В. Лютославский (1942 год)

29 июля, за три дня до начала Варшавского восстания Лютославский с матерью покинули Варшаву. Осень и зиму 1944–1945 годов они провели у тети композитора Янины и ее мужа Юзефа Запорского в Коморове, к юго-западу от Варшавы. Лютославскому удалось взять с собой некоторые из наиболее ценных рукописей, но остальные довоенные работы были уничтожены пожаром в Варшаве.

«Перед началом Варшавского восстания мы с матерью были вынуждены уехать, так как в нашем доме расположился один из отделов подпольной Армии Крайовой. <…> Мы с матерью пешком добрались до Комарова, находящегося в восемнадцати километрах от Варшавы. Весь этот страшный период (до апреля 1945 года) мы провели в доме моей тётки, куда набилось множество других варшавских беженцев — так что мне пришлось ютиться на чердаке» [1, с. 22].

Незадолго до окончания войны Лютославский устроился на работу в Польское радио. Сначала он стал помощником руководителя музыкального отдела и начальником Отдела классической музыки. Сам композитор рассказывал, что «не был мотивирован материальными проблемами, а, скорее, хотел избежать мобилизации <…>. Я получил мобилизационную карточку для армии, которая фактически вошла в Польшу в январе» [8]. Речь шла уже не об Армии Крайовой, а о Войске Польском, которое вместе с Красной Армией боролось за освобождение Польши от фашистских войск, а потом продолжило боевые действия на территории Германии. «Я чувствовал, что уже отдал свой долг, фактически, в сентябре 1939 года» [7, p. 24].

Теперь проследим межвоенные судьбы братьев Витольда — Ежи и Хенрика.

Ежи Лютославский (1904–1974), старший сын Юзефа, учился в Варшавском политехническом университете, однако, по воспоминаниям Витольда, не смог его закончить, «занявшись нашим многострадальным имением в Дроздове» [1, с. 15].

Рис. 7. Ежи Лютославский в молодости

Впоследствии был назначен управляющим варшавским литейным цехом завода «Lilpop, Rau and Löwenstein» по производству вагонов.

Рис. 8. Ежи Лютославский со своей супругой (Дроздово, 1931)

Во время Второй мировой войны Ежи сначала был офицером артиллерии, а после разгрома польской армии участвовал в подпольной борьбе против фашистов. После войны работал в Горной Академии, а также внёс большой вклад в возрождение польской литейной промышленности. Автор книг «Дефекты стальных отливок» (1954), «Литьё» (1956), «Человек на промышленном предприятии» (1962) и других. Умер в Варшаве.

Хенрик Лютославский (1909–1940) окончил Варшавский университет естественных наук с дипломом сельскохозяйственного инженера. Далее учился в кадетском училище офицеров артиллерийского резерва во Влодзимеже Волынском, после окончания которого вступил в эскадрилью конной артиллерии в Остоленке.

Рис. 9. Хенрик Лютославский в молодости

Во второй половине 1930-х годов, став младшим лейтенантом запаса, Хенрик поступил на работу в сельскохозяйственную компанию «Бущинский и сыновья», а в 1939 — в семеноводческую мастерскую Hodowla Nasion в Варшаве. В том же году по поручению компании «Бущинский» он уехал в Англию, где был начальником опытной станции по выращиванию сахарной свеклы.

Рис. 10. Хенрик Лютославский (1939 год)

Понимая, что война вот-вот начнётся, Хенрик Лютославский покинул Англию в последние дни августа. На поезде он пересёк Германию. «Спешил, чтобы успеть на войну, чтобы только не опоздать» [10, s. 42].

По свидетельству Витольда Лютославского, в сентябре 1939 года Хенрик находился в городе Сколе[11].

Вскоре после вторжения Германии на территорию Польши войска Красной армии заняли восточную часть Польши, северо-восточная часть — до города Ломжа и Дроздово включительно — стала Западной Белоруссией, а юго-восточная часть вошла в состав Украинской ССР.

Городок Сколе был захвачен Красной армией 24–25 сентября.

О последних месяцах жизни Хенрика Лютославского мы можем узнать из «Книги о Колыме», которая была написана Анатолем Краковецким в 1947, а издана в 1950 году в Лондоне.

По свидетельству Краковецкого, Хенрик вместе со своим другом Людвиком Едлевским предприняли попытку перейти границу Украины с Венгрией, чтобы через Венгрию пробраться во Францию, где уже в октябре начали формироваться польские антифашистские армейские подразделения. Краковецкий пишет, что они были арестованы НКВД в Косове (где сидели и ждали проводника) [10, s. 148]. Но, скорее всего, имеется ввиду закарпатское село Косонь (его отделяет от Сколе 115 км) на границе с Венгрией.

Возможно, при захвате Сколе войсками Красной армии Хенрик скрыл, что он офицер. Как известно, почти все польские офицеры, взятые в плен на захваченных территориях, окончили свою жизнь в апреле-мае 1940 года в Катынском лесу, а также вблизи от городов Старобельск, Осташков и под Козельском (где был крупнейший лагерь военнопленных). Однако и простых польских граждан во множестве задерживали сотрудники НКВД.

Краковецкий познакомился с Хенриком в тюрьме посёлка Городня (ныне город Черниговской области на Украине). Сам Краковецкий также был арестован при попытке пробраться к границе и около трёх месяцев провёл в тюрьме в селе Станиславовка Иваново-Франковской области.

В Городне тюрьма располагалась в зданиях бывшего монастыря. Краковецкого привезли туда в январе 1940 года. Он очень подружился с Хенриком, описав его в своей книге под вымышленной фамилией Серославский. Либо сам Хенрик при аресте придумал себе такую фамилию, либо Краковецкий не хотел подставлять под удар его мать и братьев (Витольда и Ежи), которые после войны жили в Варшаве.

Хенрик Лютославский и Анатоль Краковецкий получили одинаковые приговоры — 3 года принудительных работ плюс 3 года поражения в правах (запрет на проживание в крупных городах). Краковецкий провёл два с половиной года в тюрьмах и на Колыме, после чего действительно был освобождён (в апреле 1942 года). «Опоздав на полгода, он не успел вступить в армию генерала Андерса ни в Бузулуке, ни в Янги-Юле, но долгим путем через Персию добрался до Войска Польского в Багдаде» [6, с. 38], — пишет Нина Тейлор-Терлецкая (жена польского театрального и литературного критика, эмигранта Тимона Терлецкого, встречавшегося с Краковецким в конце 1940-х годов в Лондоне).

В середине марта 1940 года польских осуждённых стали отправлять из Городни во Владивосток. Путешествие проходило на поездах и заняло в общей сложности 43 дня. Сначала через Гомель и Чернигов их повезли в Киев. Там они провели неделю в знаменитой Лукьяновской тюрьме. Далее их маршрут лежал через такие города, как Харьков, Куйбышев, Челябинск, Красноярск, Иркутск, Чита, Биробиджан и Хабаровск.

Две недели — с 5 по 19 мая — они находились в пересыльном лагере во Владивостоке. После чего морским путём их отправили в Магадан. Это путешествие в трюмах, в чудовищных условиях, длилось 7 дней и 8 ночей. Из Магадана на грузовиках их везли на колымские рудники, где добывалось золото.

Хенрика и Анатоля доставили в посёлок Кадыкчан Сусуманского района Магаданской области. В Кадыкчане находился один из многочисленных колымских лагерей. Не все заключённые содержались именно в Кадыкчане; к северу и к югу от него вдоль колымского тракта было много так называемых «командировок» или «прорабств», находившихся в непосредственной близости от шахт и приисков.

Первым днём работы для Анатоля и Хенрика стало 1 июня. Работа заключалась в погрузке гравия на грузовики и в последующей его разгрузке. Гравий был нужен для строительства дорог. Впрочем, за 4 месяца они прошли через самые разные работы и побывали в разных «прорабствах». Несмотря на все усилия, они не могли справиться с выполнением дневной нормы, оставались без добавок хлеба и хронически голодали.

Последним местом работы для Хенрика оказалось пятое «прорабство», находившееся примерно в 40 км на юго-юго-восток от Кадыкчана (между речками Мазур и Фролыч, впадающими в Чай-Урью). Долина этой реки (Краковецкий пишет её название как Czan-Uria) была настолько богата золотом, что золотая пыль содержалась даже в насыпных грунтовых дорогах (некогда было это золото отсеивать). Хенрик и Анатоль прибыли туда 22 сентября, когда температура уже доходила до минус 25 градусов. Там они тоже занимались строительством дороги в районе золотого прииска (в котором днём отдыхали и пили горячую воду). Им приходилось взрывать мёрзлый грунт, нагружать им тележки, везти их в то место, где необходимо было расширить дорогу, и вываливать туда этот грунт.

Вечером 4 октября у Хенрика случился странный приступ — беспричинная слабость и бред. Померяли температуру — она была ниже нормы. 5 октября он не вышел на работу, но 6-го ему стало лучше, и он опять стал возить тележки.

Повторный приступ произошёл вечером (за час до окончания работ) 7 октября. Хенрик не мог уже даже сидеть и заваливался на бок; вновь начался бред. Друзья взяли его под руки и повели в «прорабство». Вскоре один из товарищей взял его на руки и понёс. По дороге Хенрик скончался[12]. В «прорабстве» не было врача; лишь на следующий день, узнав о смерти, появился врач. В качестве причины смерти был назван тиф, однако истинный диагноз так и не был поставлен (для тифа характерна высокая температура, а её не было).

Смерть Хенрика была страшным ударом для Анатоля. В «Книге о Колыме» есть две карты, на которых обозначено место, где умер Хенрик. Первая из них — карта пятого «прорабства», а другая — карта всех колымских лагерей, где побывал Анатоль (эта карта в своей южной части доходит до посёлка Большевик, который есть и на современных картах). Посёлок Кадыкчан также сохранился до сего дня, однако люди в нём уже не живут.

Рис. 11. Карта колымских лагерей (фрагмент)[13]. Подчёркнуты названия посёлков Кадыкчан, Большевик. Точкой внутри кружка отмечено место смерти Хенрика

Заметим, что в годы своего пребывания в колымских лагерях писатель Варлам Шаламов работал, в частности, на прокладке главного шахтного ствола в Кадыкчане; в той шахте добывали уголь. Причём Шаламов был там именно с августа 1940 по декабрь 1942 года.

Дожить до более «спокойных» времён было суждено лишь композитору Витольду Лютославскому и его брату Ежи, который занимался сталелитейной промышленностью.

Мировую известность Витольд Лютославский получил в середине 1960-х годов, когда его музыка стала исполняться за пределами Польши. Это были такие сочинения, как «Три стихотворения Анри Мишо» для хора с оркестром, Paroles tissées для тенора и камерного оркестра, и, конечно, знаменитая Вторая симфония (1966) с использованием алеаторики. В эти годы с ним заключило контракт английское издательство Chester Music.

На протяжении 1970-х–1980-х годов Витольд трижды посетил Советский Союз.

В первый раз Витольд поехал в нашу страну в декабре 1972 года по личному приглашению Мстислава Ростроповича, для которого сочинил Виолончельный концерт. 13 декабря этот концерт (вместе с концертами Й. Гайдна и А. Дворжака) прозвучал в Большом зале Московской консерватории в исполнении Ростроповича и Г. Рождественского. «На концерте не было руководителей Союза композиторов, Министерства культуры, и никаких откликов прессы ни на приезд польского композитора, ни на концерт не последовало», — свидетельствует российский музыковед И. Никольская [1, с. 179].

Во второй раз Витольд с супругой прибыли в СССР в ноябре 1978 года. Состоялось два концерта: 29 ноября — в Большом зале Московской консерватории, 2 декабря — в Большом зале Ленинградской филармонии. Прозвучали Первая симфония, Виолончельный концерт (в исполнении Н. Гутман) и произведение для оркестра «Mi-parti».

В третий раз Лютославский посетил нашу страну в 1981 году, приехав на Первый Международный фестиваль современной музыки в Москве. Исполнялся его Двойной концерт для гобоя, арфы и струнного оркестра.

Дальнейших поездок не последовало, так как композитор окончательно впал в немилость со стороны Союза композиторов и Министерства культуры из-за своей поддержки польского движения «Солидарность».

Несмотря на сложные отношения с СССР, Лютославский всегда интересовался русской культурой и старинной церковной архитектурой, любил Достоевского и Булгакова («Мастер и Маргарита»), был очарован личностью Ростроповича, от которого «перенял вкус к нашим анекдотам» [1, с. 178].

Говоря о связях В. Лютославского с русской культурой, можно добавить, что его учителем по композиции и анализу музыкальных форм был профессор Варшавской консерватории Витольд Малишевский, который в своё время учился у Н. А. Римского-Корсакова в Петербургской консерватории, а в 1913 году стал основателем и первым директором Одесской консерватории. Лютославский рассказывал, что «Малишевский прослушал курс музыкальной формы у Глазунова и позднее, опираясь на его лекции, а также на теорию Асафьева, создал собственный оригинальный курс» [1, с. 42].

По иронии судьбы, одним из самых близких друзей семьи Лютославских стала советский музыковед Ирина Никольская (родилась в 1943 году в Ухте). В 1968–1972 годы ей посчастливилось быть вольнослушательницей в Институте музыкологии в составе исторического факультета Варшавского университета. В этот период она выучила польский язык, и тогда же — весной 1969 года — произошла её первая встреча с Лютославским. Впоследствии Никольская окончила Государственный музыкально-педагогический институт им. Гнесиных и аспирантуру Государственного института искусствознания (в то время — Институт истории искусств).

Рис. 12. Ирина Никольская, Витольд Лютославский и его жена Данута

Никольская неоднократно посещала семью Лютославских вплоть до самой смерти композитора, сопровождала его в поездках по России; ей он подарил автограф первой страницы партитуры Четвёртой симфонии.

Рис. 13. Первая страница партитуры Четвёртой симфонии

Работу над этой симфонией, которую многие считают вершиной творческих достижений композитора, Лютославский завершил 22 августа 1992 года, то есть в возрасте 79 лет.

И остаётся только удивляться, каким образом люди, прошедшие через две мировых войны, вынужденные противостоять античеловечным государственным машинам, не растеряли свой творческий и человеческий потенциал. Напротив, онтологический статус поднимаемых в искусстве проблем возрос и был очень высоким вплоть до того, как стали умирать рождённые в конце 1920-х — первой половине 1930-х годов (то есть не только поколение Лютославского, но и следующее за ним). В СССР это такие композиторы, как Э. Денисов (1929), Н. Каретников (1930), С. Губайдулина (1931), С. Слонимский (1932), А. Шнитке (1934), В. Овчинников (1936). В Польше — Казимеж Сероцкий (1922), Кшиштоф Пендерецкий (1933), Хенрик Гурецкий (1933), Войцех Киляр (1932).

Похоже, что нам, рождённым в 1960–70-ые годы, не суждено будет оставить такого яркого следа в культуре или в других сферах жизни, и остаётся только надеяться, что внутренняя свобода и жизненный потенциал тех, кто придёт нам на смену, окажется сильнее и принесёт свои плоды в своё время.

Литература:

1. Беседы Ирины Никольской с Витольдом Лютославским. Статьи. Воспоминания. — М.: «Тантра», 1995. 208 с.
2. Зданович А. А. Чекистские операции по польской линии в 1918 г. // Новейшая история России. 2016. № 3 (17). — С. 7–26. DOI 10.21638/11701/spbu24.2016.301.
3. Кобяков С. Красный суд. Впечатления защитника в революционных трибуналах // Заря советского правосудия / сост. и предисловие М. Геллера. — London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1991. — C. 9–61.
4. Соболев Г. Л. Тайна «немецкого золота». — СПб.: Издательский дом «Нева»; М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2002. 480 с.
5. Старцев В. И. Немецкие деньги и русская революция. Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского. Изд. 3-е. — СПб.: Крига, 2006. 286 с. (Первое издание: Старцев В. И. Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского. — СПб.: Минерва, 1994. 132 с.)
6. Тейлор-Терлецкая Н. Смех после Колымы. Слово об Анатоле Краковецком // Новая Польша. № 6 (98). 2008. — С. 36–41.
7. Będkowski S. The Diary of the Life, Works and Activity of Witold Lutosławski // Witold Lutosławski Studies. 2007. No. 1. — P. 11–70.
8. Będkowski S. Rozmowa z Witoldem i Danutą Lutosławskimi. By nie zatarł czas… Witold Lutosławski o sobie // Res Facta Nova. No. 2 (11). 1997. — S. 31–53.
9. «Chleb i Ojczyzna» — Józef Lutosławski // Historialomzy.pl. Serwis historyczny ziemi Łomżyńskiej. URL: https://historialomzy.pl/chleb-i-ojczyzna-jozef-lutoslawski/ (дата обращения: 09.04.2020).
10. Krakowiecki А. Książka o Kołymie. — Łomianki: LTW, 2014. 288 S.
11. Łuczak A. Talent dla Polski: Rodzina Lutosławskich // Biuletyn IPN. Nr. 3 (136). Marzec 2017. — S. 68–77.
12. Niklewicz K. Wspomnienia // Lutosławscy w kulturze polskiej / red. B. Klukowski. — Drozdowo: Tow. Przyjaciół Muzeum Przyrody, 1998.

---

[1]Роман Дмовский был депутатом II и III Российской Государственной Думы, а после 1919 года – депутатом Сейма, министром иностранных дел Польши. Дмовский, будучи политическим противником Ю. Пилсудского и его планов расширения границ Польши слишком далеко на восток, считал, что существование сильной России, развивающейся по европейским принципам, является одним из условий польской государственности.

[2] Первые подразделения армии, впоследствии известной под названием «Голубая армия», были созданы в 1917 году сразу после заключения альянса между президентом Франции Раймоном Пуанкаре и польским государственным деятелем И. Падеревским. В состав этой армии вошли поляки, ранее состоявшие на службе во французской или австро-венгерской армии, польские военнопленные из Германии, а также поляки, служившие с 1916 года в российском экспедиционном корпусе во Франции. Первоначально армия находилась под французским политическим контролем и под командованием генерала Луи Аршинара. 23 февраля 1918 года политический контроль перешёл к Польскому национальному комитету, возглавляемому Романом Дмовским.

[3] Только в Москве и ее окрестностях весной 1918 г. насчитывалось более четырех с половиной тысяч военнослужащих из состава польских частей, созданных еще при царском режиме и в период Временного правительства.

[4] CPI (Committee on Public Information) – независимое агентство при правительстве США (1917-1919), созданное для общественной поддержки участия США в Первой мировой войне.

^[5] Елена Розмирович – жена председателя Верховного революционного трибунала Николая Крыленко.

[6] В своих воспоминаниях Кобяков пишет имя Юзефа Лютославского как «Иосиф».

^[7] Кобяков неверно пишет фамилию через букву «а».

[8] Радек (наст. имя Кароль Собельсон) – член Польской социалистической партии, позднее – социал-демократической партии Польши и Литвы. Участвовал в революции 1905 года в Варшаве; редактор газет коммунистической направленности в Польше, Германии и Швейцарии. В 1917 году сблизился с Лениным, после революции был назначен заведующим отделом внешних сношений ВЦИК. По некоторым сведениям, имел возможность защитить братьев Лютославских от преследования со стороны ВЧК и Розмирович, но не сделал этого.

[9] Перевод с польского выполнен автором статьи.

[10] Согласно тайным протоколам к пакту Молотова-Риббентропа, СССР вскоре после вторжения Германии на территорию Польши занял восточную часть Польши; в частности, северо-восточная часть — до города Ломжа включительно — стала Западной Белоруссией.

[11] «Средний брат Хенрик (с которым я был особенно близок) – также офицер запаса, попал в советский плен в Сколе (на Гуцульщине)» [1, с. 15]. На 1 сентября 1939 года этот город входил в состав Польши; ныне Сколе – городок в Стрыйском районе Львовской области Украины.

[12] Эти события описаны в книге А. Краковецкого [11, s. 142-147].

[13] Источник: http://www.oldmap.org/map-magadan_lagerya/