Мопассан отметил однажды, что французы, великие и даже не знаменитые – все известны за границей. Нет заурядного писателя, политика, имя которого не перешагнуло бы за моря и горы и не появлялось бы периодически в английских, немецких или русских газетах. Напротив, во Франции ничего не знают о своих соседях, об их талантливых или даже гениальных людях, известность их кончается на французской границе. [2, с.43]
Но для великих людей нет границ: они обладают всемирной чуткостью, и великий Флобер с его могучим даром проницательности в первую же встречу с Тургеневым почувствовал то единомыслие, которое сближает людей мгновенно. До личного знакомства Флобер прочел «Записки охотника», «Муму» и «Фауста». Их дружба длиною в 17 лет началась в день знакомства в феврале 1863 года.
Вскоре Флобер принимается увлеченно читать все книги Тургенева, вышедшие к тому времени на французском языке и с восторгом отмечает, вспоминал Эдмон Гонкур, что Тургенев, «пристально наблюдает живую реальность, что он стилист, художник и поэт» [6, с. 258]. Флобер внимательно прочел и даже не один раз основные произведения Тургенева (по его убеждению, хорошая книга выигрывает при втором прочтении). Он высоко оценил романы «Накануне» и «Новь», особенно выделял те повести, которые сегодня во Франции считаются лучшими – «Первая любовь», «Дневник лишнего человека», «Три встречи», «Степной король Лир», «Тук-тук-тук» и особенно «Несчастную» и «Вешние воды». (Он советовал читать повести И.Тургенева Жорж Санд и к принцессе Матильде)
Флобер оценил мастерство, идущее от сердца, дар наблюдательности, умение живописать любовь и природу, изысканность письма, колоритную, иногда ироничную манеру, совершенство стиля и композиции, эмоциональный накал и умение держать читателя в напряжении.
Уже в своем втором письме к Тургеневу Флобер делится впечатлениями от прочитанного: «Я давно считаю вас мастером. Чем больше я вас читаю, в тем большее изумление приводит меня ваш талант. Подобно тому, как при чтении «Дон Кихота» мне хотелось самому ехать верхом по белой от пыли дороге и в тени какой-нибудь скалы есть оливки, так ваши «Сцены из русской жизни» вызывают желание пробираться среди заснеженных полей под вой волков. Оставаясь самобытным ваше творчество вместе с тем общезначимо. Сколько я нашел у вас перечувствованного и пережитого мною самим!» [2, с 145]
По духу Флобер – чистокровный романтик, он всю жизнь питал благоговейное уважение к Виктору Гюго. с годами он превратился в зрелого реалиста, но романтик не исчез, он продолжал жить в реалисте. Эти две ипостаси боролись в нем, и романтик, казалось, стремился не дать воли реалисту. Тургеневскими текстами он восхищался именно как романтик.
В последующие 5 лет Тургенев жил в Германии, и писатели виделись редко, но, начиная с 1868 года, встречи становятся регулярными и дружба тесной. К этому времени Тургенев был знаком со всеми европейскими писателями, но Флобер становится центральной фигурой в кругу его литературного общения и занимает в нем исключительное место. Флобер единственный из иностранных писателей, к которому Тургенев относился как к равному. Иван Сергеевич говорил, что у него в жизни было всего два друга – Флобер и Белинский. Друзья недоумевали, почему Флобер, уверявший, что между людьми так же мало братских чувств друг к другу, как сходства между листьями в лесу, всегда просил Тургенева прийти к обеду на два часа раньше остальных и почему только ему поверялись самые сокровенные мысли автора «Саламбо».
Ученик Флобера Мопассан вспоминал: « русский романист испытывал к французскому глубокую, редко встречающуюся привязанность. Родственные друг другу по таланту, мировоззрению и складу ума, схожие во вкусах, и мечтаниях, равно как и в своих литературных стремлениях, оба широко образованные, восторженные поклонники искусства, они находили между собой столько точек соприкосновения, что каждая встреча была для них большой радостью ума и еще больше – радостью сердца.» [2,с.41]
Что же их сблизило?
Прежде всего Поэзия. Начиная с античной.
Гомер, Лукреций и Гораций заставляли еще в юности трепетать их сердца. Античный канон остался для них образцом навсегда. Флобер мальчиком сочинял стихи на латыни. Оба зачитывались Тацитом. Светоний и Тит Ливий приводили в восторг. Для «Саламбо» был заимствован эпизод, описанный Полибием. Выбор любимых авторов более поздних эпох также совпадает: Плутарх, Шекспир, Сервантес, Рабле, Монтень, Вольтер. Философское завещание Тургенева посвящено Гамлету и Дон Кихоту. Флобер в молодости переводил на английский язык «Кандида».
С детства у обоих любимым героем был Дон Кихот. Друзья Флобера часто его и называли Дон Кихотом. Таковым он и был. Жизнь прожил в нужде, работал как вол. И если бы не считал своим долгом помогать семье племянницы, он бы и не стремился печататься. В нем была незащищенность и вместе с тем страстное желание бороться со Злом.
Тургенев отдал землю своим крестьянам до отмены крепостного права. Живя во Франции, он помогал русским начинающим литераторам. Приобретал земные блага, чтобы раздавать их друзьям, оказывал материальную помощь революционерам. «Его удивляли и приводили в недоумение, - пишет Мопассан, - такие вещи, которые показались бы совершенно естественными любому школьнику. Реальность вызывала в нем какое-то болезненное ощущение, ум его возмущался при виде того, что происходило вокруг. Его прямодушие и врожденная доброта оскорблялись при столкновении с грубостью, порочностью и лицемерием человеческой природы».[2, с.149]
Это будто сказано о Флобере, друзья о нем говорили «доброта с головы до ног». Париж для Флобера – столица искусств, очаг цивилизации и урбанизма, и все же жить долго среди парижан он не мог: у них часто насмешка заменяет понимание, а он, казалось, не имел иммунитета против невежества. Он чувствовал, что не будет понят. Его приводило в недоумение и отчаяние то, что каждый стремится подогнать себя ко всеобщему уровню.
Дон-кихотовское видение мира придало особый нравственный характер произведениям обоих писателей. В век, о котором Пушкин в 20 - е годы говорил: «Наш век - торгаш. В сей век железный без денег и свободы нет» Флобер и Тургенев в 60-70 годы презирали наживу, они были глубоко убеждены, что достичь Прекрасного невозможно, если над художником довлеют материальные интересы и что Прекрасное всегда нравственно. Флобер верно определил подлинный смысл романа «Новь» как нравственного произведения. По его словам, Тургенев является в нем как моралист в философском значении слова. Герои «Нови» народники стремятся к самопожертвованию ради освобождения крестьян. Тургенев сочувствовал попыткам революционеров.
Флобер очень рано отдал свое сердце литературе, он будто предчувствовал, что она станет его религией, в 17 лет он написал: «Я проживу жизнь достойно, а временами восхитительно. Будем всегда созерцать сквозь уродство существования великую лазурь поэзии. Там в вышине пребывает она неизменно, меж тем, как все меняется и проходит»[1, т.1, с. 73].
Тургенев приходит в литературу в более позднем возрасте, но и для него она становится главным содержанием жизни. Может быть, поэтому так совпадают их взгляды на писательский труд.
Флобер был убежден, что искусством можно заниматься исключительно для себя: «как только хочешь вынести свое творение из тиши кабинета начинаются сущие муки для тех, кто как я поистине лишен кожи. Любое прикосновение причиняет мне боль». [1, т.2, с.187]
Флобер сохранял высокое уважение к прошлому Франции и болезненно переживал то, что наступил век чистогана. Люди, посвятившие всю свою жизнь литературе, страдали оттого, что в постреволюционной Франции Поэзия вытеснялась сиюминутными буржуазными интересами. О своем друге Теофиле Готье он с горечью писал: «Тео гибнет от тоски и нужды! Некому уже говорить с ним на его языке. Мы теперь словно какие-то ископаемые, еще существующие, но уже затерявшиеся среди нового мира».
После смерти Теофиля Готье у Флобера не было собеседника равного ему духовно, Флобер писал: « Я -ископаемое животное, мне не для кого теперь писать.У меня больше нет смысла жизни»[1, т.2, с.302]
«Мы все в пустыне. Никто никого не понимает».[1, т.2, с.207] Флобер поверяет русскому другу свои самые сильные переживания, они больше всего связаны с социальными переменами , тревожит состояние умов: «буржуазия обожествляет материальную выгоду и приносит в жертву ей все. Париж превращается в нечто гигантское, становится безумным и переходит все границы. Он грозит стать Вавилоном. Никогда духовные интересы не были в такой низкой цене. Никогда ненависть к величию, презрение к Прекрасному и ничтожность литературы не были столь очевидны.
Такая атмосфера угнетала не одного Флобера. Во Франции после трех перенесенных революций началась деградация культуры и литературы. Гектор Берлиоз признавался, что отправился в Россию, дабы укрыться от посредственности. Теофиль Готье бежал в Испанию. Проспер Мериме, по словам Сент-Виктора де Поля литературно эмигрировал в Россию и там обосновался.
Флобер был потрясен сообщением о готовившейся реформе народного образования: она предусматривала уроков гимнастики больше, чем занятий французской литературой. После недельного пребывания в Париже он отмечал, что больше всего поражает то, что жители лавируют между кретинизмом и откровенным безумием. Плебисцит, социализм, интернационал и прочий мусор загромождают головы людей. «Я бы хотел не думать ни о Франции, ни о моих современниках, ни о человечестве! Мне грустно до мозга костей». Все кругом так подло и лицемерно. Простая откровенность уже звучит диссонансом. Восхищаться надлежит только посредственным».
Для Тургенева Флобер был единственным из европейских писателей, кто стал другом на равных. Хотя Тургенев прожил во Франции много лет, он не стал галлофилом, он не любил французов как народ, Париж – как город. Он упрекал французов в легком цинизме и невосприимчивости к чужому
Н.В.Бергу Тургенев писал: «русских никто надлежащим образом не понимает, в особенности не способны на это французы. Я живу в кругу высшей интеллигенции. Но эта интеллигенция ничего не видит дальше своего носу. Она не понимает хорошего и гениального других наций. Гений Англии, Германии, Италии – для французов почти не существует. О нас и говорить нечего… Исключения, впрочем, изредка бывают. Ж.Санд понимает нас так, как если бы родилась русской, но она все понимает.»
Вторым исключением стал Флобер.
Больше всего двух писателей объединял литературный труд. Флобер страстно любил литературу и был глубоко убежден, что ею можно заниматься исключительно для себя, он писал и ради близких друзей Теофиля Готье и Луи Буйе. «Если же захочешь вынести свое творение из тиши кабинета начинаются сущие муки для тех, кто как я поистине лишен кожи. Любое прикосновение причиняет мне боль». Он говорил о себе, что всегда старался жить в башне из слоновой кости. В ней он предпочитал укрыться от окружающей пошлости. Флобер в силу своего нездоровья жил очень уединенно в своем имении Круассе под Руаном, где Тургенев навещал его .
Оба дорожили внутренней свободой. Издателю Эжену Крепе, который торопил его с публикацией романа, Флобер отвечал: «Мне необходима для работы полнейшая свобода духа; то, что подогревает других, меня леденит; то, что их воодушевляет, меня парализует»[1,т2, с.249].
Тургенев отстаивал свою индивидуальность, свою духовную независимость, стремился оградить себя от вмешательства посторонней силы в дела своей души.
Флобер: «писать правдиво можно только выбирая и преувеличивая. Все дело в том, чтобы преувеличивать гармонично». [ 1,т2,с.148]
Тургенев никогда не довольствовался передачей факта, - он, по словам Феоктистова, возводил его «в перл создания», считал необходимым изукрасить его порядочною примесью вымысла.
Тургенев: «Без сосредоточенности можно сильно чувствовать, понимать, но творить - трудно. Дерево сосредоточивается в течение всей зимы, чтобы весной покрыться листьями и цветами. Так и писателю нужно время внутреннего сосредоточения».
Оба подчинили свое творчество задаче познания. проникновения в объективный мир, считали художественной задачей дать своим произведением достоверный документ социального явления или события.
Тургенев считал гений Флобера равным дарованию Льва Толстого.
Он высоко оценил «Воспитание чувств» .И Флобер и Тургенев испытали первую любовь в 15 лет. Повесть Тургенева «Первая любовь» привела Флобера в восторг: настолько верно были описаны чувства юноши. По той же причине и Тургенев восхищался «Воспитанием чувств» и организовал в 1869 г, а потом и в 1870 публичные чтения этого романа. В ноябре 1879 в доме Тургенева в Буживале роман прозвучал в исполнении двух голосов.
«Воспитание чувств» - это картина французского общества времен революции 1848 года. Жорж Санд назвала это произведение многогранным, как сама жизнь. Официальная критика однако не оставила от него камня на камне. Публикация романа вызвала обвинение автора в вульгарности и разжигании революции.
После неудачи с «Воспитанием чувств» Иван Сергеевич вдохновлял автора на новую работу: «Конечно, вышла несправедливость, но зато теперь подходящий момент, чтобы запустить в читателя шедевром, и им может стать Ваш «Антоний». Если книга тронет хотя бы десяток читателей, это уже хорошо. Я говорю это не для того, чтобы утешить, но подвигнуть Вас на продолжение работы».
Флобер был счастлив, когда он мог с мастером слова обсудить то, над чем работал. По мере написания он читал главы Тургеневу, который всегда интересовался, как подвигается труд. В один из приездов Тургенева в Круассе Флобер прочел гостю 115 страниц «Искушения святого Антония». В письме к Жорж Санд он так рассказывал об этом дне: «Какой слушатель! И какой критик! Поражает глубина и точность его суждений. О, если бы слышали его все те, которые берутся судить о литературе, какой урок для них! Ничто не ускользает от него. Он дал мне 2-3 превосходных конкретных совета».[5, с.342]
Перфекционист Флобер жаждал идеала во всем. У него была властная потребность восхищаться теми, кого он любил, и это не позволяло анализировать подлинный характер человека. Привязанность к Ивану Тургеневу была сильной и продолжительной, потому что Москвитянин во многих отношениях совпадал с идеалом Флобера.
С русской литературой Флобер познакомился благодаря переводам Тургенева, - это были стихи Пушкина, «Былое и думы» Герцена. Он высоко оценил Льва Толстого.
Тургенев белым стихом перевел на русский язык «Иродиаду» и «Легенду о Юлиане Милостивом», издал их в России и гонорар отдал Флоберу.
Он дружил с собратьями по перу, но не разделял их убеждений: у каждого было что-нибудь, что мешало взаимопониманию. Пропасть существовала между Флобером и Золя, ничто не могло ее заполнить: Золя затерялся в своей системе, ее принципы сковывали полет мысли. « У Доде есть очарование, а у Золя сила, но оба проходят мимо того, что составляет для меня задачу Искусства»[4, 245].
По поводу «Набоба» Доде Флобер писал Тургеневу: «Я мыслю совершенно так же как вы. Это бессвязно. Дело не только в том, чтобы увидеть, - нужно переплавить имеющийся материал. Действительность служит для меня всего лишь трамплином.»[4, с.271]
Эдмон Гонкур - всего лишь исследователь материалов истории, он помешан на теориях реализма и весьма средне чувствует Прекрасное.
В моих друзьях меня шокирует то, что они недостаточно понимают сущность композиции, стиля словом того, что составляет Прекрасное».
[4, с.271]
Тургеневу Флобер признавался: «Я знаю мало французов, с которыми мне было бы так спокойно и благостно одновременно. Кажется, я мог бы беседовать с вами недели напролет».
Его беседой Флобер очень дорожил, она была ему необходима. Он наслаждался: это был полет мысли и воображения – главные инструменты художественного творчества. Когда Флобер впадал в пессимизм, Тургенев оказывал на него целительное воздействие. В такие периоды Жорж Санд пыталась уговаривать его «мы живем в жестокое время, нельзя его проклинать, его нужно преодолевать»[5, с.271]. Оптимизм писательницы только усиливал флоберовский пессимизм. Тургенев понимал непримиримость Густава, что для него невозможно свернуть с избранного пути. Он почуял в нем аскета, которого столкновение с внешним миром коробило и не возражал ему, но одобрял и подбадривал. И за это Флобер был ему благодарен.
Мопассан, частый гость Флобера, вспоминал: «Он благоговейно слушал русского друга, устремив на него голубые глаза с подвижными зрачками, и отвечал ему своим звучным голосом, звенящим, как труба, из-под его усов – усов галльского воина».
Флобер — идеалист, для которого мысль была жизнью, а необъятная эрудиция позволяла путешествовать по эпохам и задерживаться в выбранном временном интервале.
«Саламбо», «Юлиан Милостивый», «Искушение Святого Антония» - это бегство из своего времени. Ибо в своей эпохе ему недоставало гармонии, взаимопонимания, Красоты.
Ни один из собратьев по литературе после смерти Готье и Буйе не давали ему той радости общения, которую он испытывал с Тургеневым. Что же было в Тургеневе, чего напрасно было бы искать в современных Флоберу французах?
Ключом к ответу на этот вопрос представляются слова Талейрана: «Тот не знал радости жизни, кто не жил хотя бы двадцати лет, предшествовавших революции». Он говорит о революции 1789 — 1793 г.г., которая изменила мир кардинально и в нем для таких романтиков как Флобер места оставалось крайне мало: у власти оказались буржуа — они «торопятся с доходом свесть приход, им некогда шутить, обедать у Темиры иль спорить о стихах».[Пушкин «К вельможе»]
Флобер, родившийся через 20 лет после 1793 г., воспитывался на Шатобриане, Ламартине и вырос поэтом , для которого Идеал более осязаем, нежели реальность. В книгах Тургенева он мгновенно уловил поэтичность русского духовного мира, мира не опаленного и не надорванного революциями, в какой-то мере похожего на Францию дореволюционную. Автор «Рудина» был посланником этого мира, хотя самодержавие казалось ему нестерпимым и называл он себя западником. Но на нем был свет нравственного здоровья, по которому уже начали ностальгировать те из французов, которые сохранили после всех социальных потрясений трезвый рассудок. Русская культура зиждилась, как объяснял однажды Тургенев своим французским друзьям, не на законе, не на римском праве, а на человечности. Эта человечность и привлекла Флобера. Рядом с Тургеневым он чувствовал себя будто в той Франции, которую он не застал и мог видеть только в грезах.
Через 10 лет после знакомства с Тургеневым Флобер так писал о нем Каролине, своей племяннице: «он чудесный человек. Чего он только не знает! Он читал мне наизусть отрывки из трагедий Вольтера и Люса де Лансиваль. Он знает, мне кажется, все литературы до самого дна. И как скромен при этом. Как добродушен, как безобиден.» [1, т.2 с. 254]
Так нашли друг друга два всемирно отзывчивых художника слова и осветили свою жизнь одиноких людей немеркнущими лучами уникальной дружбы.
Литература:
Флобер Г. О литературе, искусстве и писательском труде 2 т. М. 1984
Мопассан Г. Статьи М. 1959
Зайцев Б.А Жизнь Тургенева М. 1999
Flaubert –Tourgueniev Correspondance P. 1989
Flaubert – G .Sand Correspondance P. 1910
E. Goncourt Journal 1878. P. 1896.
