Предметом настоящей статьи является исследование развития взглядов в отечественной правовой науке на правоспособность индивидуальных субъектов российского права. Автор анализирует сложившиеся в правовой науке представления об индивидуальных субъектах права, а также новые взгляды на данную категорию в условиях развития цифровых технологий. Также автор подвергает сомнению наличие у искусственного интеллекта, аватара, аккаунта человека в социальных сетях собственной правоспособности.
Ключевые слова: правоспособность, цифровизация, индивидуальные субъекты права.
В общей теории права, а также в отраслевых юридических науках традиционно категории «правоспособность» уделялось большое внимание, поскольку данная категория определяется как установленная законом способность лица или организации быть носителем субъективных прав и юридических обязанностей. Следовательно, введение данной категории порождает определение совокупности прав и обязанностей лица, а также вопросов его юридической ответственности.
Правовой институт правоспособности в отечественной правовой науке получил освещение в трудах многих отечественных правоведов. Так, начиная с XIX века за два столетия были сформулированы классические научные подходы к определению правоспособности индивидуальных субъектов права, объема права и обязанностей, предусмотренного различными отраслями права. Кроме того, сложилось понимание соотношения категорий «правосубъектность», «правоспособность», «дееспособность», «деликтоспособность» индивидуальных субъектов права, сформировались подходы к определению правового статуса личности, как центрального субъекта права.
Однако мир вступил в эру четвертой промышленной революции (далее — Четвертая революция), иначе называемой «Индустрия 4.0», основой которой стало появление искусственного интеллекта. Появился тезис о VI технологическом укладе, ядром которого стали наноэлектроника, информационные технологии, клеточные технологии и так далее. Преимущество нового технологического уклада, по сравнению с предыдущим, по прогнозу будет состоять в резком снижении энергоёмкости и материалоёмкости производства, в конструировании материалов и организмов с заранее заданными свойствами.
В условиях Четвертой революции сегодня можно говорить о том, что весь мир охвачен цифровизацией (повсеместным внедрением цифровых технологий в разные сферы жизни: промышленность, экономику, образование, культуру, обслуживание и т. п.) и дигитализацией (переход на цифровой способ связи, записи и передачи данных с помощью цифровых устройств), что, безусловно, не могло не найти своего отражения в праве.
Перед современной правовой наукой стоит глобальная и очень сложная задача — найти «золотую середину» между классическими концепциями, сложившимися в праве, и новым дигитальным, цифровым миром. В связи с этим современными учеными-правоведами активнейшим образом исследуется модернизация права, его перестройка на новые «цифровые рельсы». Кроме того, в отечественной правовой науке можно найти действительно огромный массив позиций, мнений о новых явлениях, возникают дискуссии между представителями общей теории права и отраслевыми правовыми науками.
Прежде, чем проследить эволюцию научных подходов к правоспособности индивидуальных субъектов права в отечественной юридической науке, необходимо проанализировать становление в ней научных представлений о развитии понимания самого индивидуального субъекта права.
Так, субъект права, как правило, в юридической литературе определяется посредством термина «лицо» [1, с. 138–140]. Интересной представляется концепция Л. И. Петражицкого, который относил к субъектам права не только людей, но и «животных, растения, камни, колесницы, небо, звезды, ветры, землю, горы, зародыши, человеческие общества, божества, святых, духов, леших, дьявола, детские куклы и т.д» [2, с. 408]. С точки зрения сформировавшихся и устоявшихся в отечественной науке теории государства и права данный подход воспринимался бы некорректно, однако в современных реалиях, когда появляются концепции признания, например, искусственного интеллекта самостоятельным субъектом права, концепция Л. И. Петражицкого заслуживает внимания и анализа.
Н. М. Коркунов отмечал, что «только люди, в конечном счете стоят за формально признаваемыми законом субъектами права. Это не означает, что формальные субъекты права не являются действительными с точки зрения правовой реальности, они действительны в правовом смысле, но «оживотворяющие элементы суть в них люди» [3, с. 147].
В контексте анализа субъектов права интересны идеи марксизма. Безусловно, при анализе советских научных источников необходимо учитывать исторические реалии, идеологический контекст, поскольку такие ученые. как Д. И. Курский, П. И. Стучка полагали, что «что в условиях диктатуры пролетариата, «военного коммунизма» не должно быть места для признания и защиты прав и свобод индивида» [4, с. 38–42], «государственная социалистическая собственность не имеет просто частноправового субъекта права» [5, с. 431].
Индивидуальные субъекты права обладают правосубъектностью, которая, являясь многосоставным явлением, включает в себя, в том числе, и правоспособность. «Правосубъектность обычно рассматривается как юридическое свойство лица, общественно юридическое состояние, «которое по своей природе неотъемлемо от лица. Это — состояние принадлежности к правовой системе, присутствия в ней в качестве полноправного участника, возможности пользоваться ресурсами данной системы, получать от неё защиту». [6, с. 81].
При анализе развития научных подходов к правоспособности индивидуальных субъектов права в отечественной юридической науке принципиальное значение имеет определение периода, с которого возможно начать соответствующий анализ. До середины XIX века в отечественной правовой доктрине отсутствуют исследования вопроса правоспособности индивидуальных субъектов права по причине того, что до этого момента «законодательство не содержало понятий правоспособности и дееспособности субъектов гражданских правоотношений, правовой статус лиц регламентировался в разрозненных нормативных актах» [7, с. 10].
Известно, что в 31 января 1833 года император Российской империи Николай Первый издал манифест о введении в действие «Свода законов», который был объявлен действующим источником права с 1 января 1835 года. При подготовке свода учитывали, безусловно, опыт римского права. В этот момент впервые ученые-правоведы попытаются ввести правовую категорию «правоспособность» физического лица и дать ей теоретическое определение и обоснование.
Важным вкладом в исследование правоспособности физических лиц явились взгляды Н. Г. Александрова, предложившего в 1869 году рассматривать данную категорию в совокупности составляющих ее элементов, а именно «нормальной воли, которая определяется, как хотение человека произвести известное действие без влияния на нее принуждения; достижение определенного законом возраста для вступления в юридические отношения; здравый рассудок, то есть лицо должно осознавать суть своих действий. Поэтому ни безумные, ни сумасшедшие не признаются способными к юридической деятельности; право по состоянию существование, которого делало невозможным осуществление деятельности физическими лицами или обществом в приобретении какого-либо рода гражданских прав» [8, с. 6–7].
Важной вехой в научных разработках категории «правоспособности» можно считать труд К. Н. Анненкова, в котором он в 1899 году предложил свое определение правоспособности, уже приближенное к тому подходу в науке теории государства и права, а также гражданского права, который признан и современными учеными, он отмечал, что правоспособность есть «признанное законом за каждым лицом правомочие к приобретению гражданских прав и обладание ими в пределах, установленных законом» [9, с. 139].
Рассматривая научные подходы к определению правоспособности, начала XX века, необходимо взять за основу, что к этому времени «мнения цивилистов в отношении понятий «правоспособность» и «дееспособность» становились более оформленными. Таким образом, в начале XX века в 1902 году категория «правоспособности» была выделена окончательно как самостоятельная и получила освещение в трудах ученых-правоведов, что вызвало дальнейшие дискуссии и необходимость анализа вопросов момента возникновения и прекращения правоспособности у физических и юридических лиц, а также содержания правоспособности, как сложной категории.
Безусловно, отечественные правоведы, изучая категорию «правоспособность», опирались на единственный законодательный акт, существовавший в XIX веке и действующий вплоть до Октябрьской революции 1917 года: Свод законов Российской империи, ни в одной норме которого не содержалось полноценного закрепления категории правоспособности физических лиц. Из отдельных положений (ст. 221, ст. 698 т. 10, ч. 1) можно сделать вывод о существовании тех или иных действий физических лиц, наполняющих правоспособность. Таким образом, «из смысла приведенных статей вытекает то положение, что термин «правоспособность» употреблялся как способность к совершению каких- либо действий, т. е. можно констатировать тот факт, что не существовало разграничения понятий «правоспособность» и «дееспособность»».
В дальнейшем, если рассматривать уже советский период, то важнейшим событием для анализа категории правоспособности физических лиц является принятия первого Гражданского кодекса РФСФР в 1922 году. В ст. 4 указанного нормативного правового акта содержалось положение, согласно которому в целях развития производительных сил страны РСФСР предоставляет гражданскую правоспособность (способность иметь гражданские права и обязанности) всем гражданам, не ограниченным по суду в правах.
Максимальную проработанность вопроса правоспособности индивидуальных субъектов российского права можно наблюдать уже к концу XX века, когда сложилось более структурированное и разветвленное многоотраслевое законодательство, когда учеными-правоведами был накоплен достаточный материал. Так, научный интерес представляют работы О. А. Красавчикова («Социальное содержание правоспособности советских граждан» 1960 г.), А. В. Мицкевича («Субъекты советского права» 1962), Н. И. Матузова («Субъективные права граждан СССР» 1966 г., «Личность. Права. Демократия: теоретические проблемы субъективного права» 1972 г.); Б. С. Волкова «Проблема воли и уголовная ответственность» 1965 г.), В. Ф. Яковлева («Отраслевой метод регулирования и гражданская правосубъектность» 1978 г.), Т. И. Илларионовой («Структура гражданской правосубъектности» 1978 г.), В. Д. Перевалова («Вопросы теории социалистической правосубъектности» 1980 г.), Р. К. Русинова («Сознание и правомерное поведение личности» 1983 г.), С. Н. Братуся («Советское гражданское право: Субъекты гражданского права» 1984 г.).
Отечественными учеными-правоведами теории государства и права, различных отраслевых наук в период XIX-XX веков был накоплен большой теоретический материал, содержащий анализ правосубъектности индивидуальных субъектов права (как в целом, так и отдельных ее элементов), в частности, правоспособности таких субъектов. Мнения и позиции ученых менялись, исходя из исторического, социально-экономического, политического контекстов. Так, советские отечественные правоведы стремились отойти от категорий «личности», «частное», что, безусловно, было вызвано идеологическими соображениями. Позже к концу XX века в трудах отечественных правоведов начинает прослеживаться либерализация подхода к правоспособности индивидуальных субъектов отечественного права, серьезным образом расширилось ее содержание, в законодательстве России были закреплены новые права и обязанности физических лиц (расширились права заключенных, расширился объем политических прав), что, безусловно, стало предметом анализа ученых — представителей различных научных правовых специальностей, понадобилось дать оценку новым категориям.
Однако в XXI веке человечество столкнулось с появлением и широчайшим распространением цифровых технологий. При этом сама дефиниция «цифровые технологи» не нашла отражения в действующем законодательстве. Однако к цифровым технологиям можно отнести, в частности, «промышленный интернет»»; «искусственный интеллект»; «технологии беспроводной связи»; «компоненты робототехники и сенсорика»; «технологии виртуальной и дополненной реальностей». В профессиональном сообществе правоведов в рамках различных научных трудов, конференций отмечается, что в настоящее время право с трудом успевает за меняющимися столь стремительно общественными отношениями.
Как отмечают современные правоведы, на современном этапе невозможно ограничиться лишь констатацией воздействия технологического фактора на общественные отношения — цифровые технологии преобразовывают устоявшиеся государственные и общественные институты. «Современные технологии неуклонно преобразуют действительность. Соединение физического, биологического и цифрового миров создает новую реальность, в которой праву предстоит играть ту же привычную роль, но уже в других, преимущественно цифровых формах». Существенные изменения в научных подходах к правовому статусу индивидуальных субъектов происходят не только в отраслевых науках (науке гражданского, уголовного, процессуального права), но и «классическая теория права находится под «угрозой» от воздействия новых технологий, и в особенности Интернета.
В настоящее время меняется подход к определению круга индивидуальных субъектов права (физических лиц, а именно граждан, иностранцев и лиц без гражданства), поскольку в связи с цифровизацией и дигитализацией права в науке высказываются предположения о необходимости введения новых субъектов права.
Так, в виртуальном пространстве физические лица предстают в качестве цифрового образа (аватара, виртуальной личности). В некоторых правовых отношениях (особенно, связанных с интернет-торговлей) субъект права выступает обезличенно, возникает вопрос, можно ли разорвать такой цифровой образ и саму личность в праве? Можно ли выделить самостоятельный субъект права «аватар»? На эти вопросы предстоит отвечать современной правовой науке, в частности, общей теории государства и права, а также отраслевым наукам. Так, например, уже сейчас в правовой науке предлагается «смириться с тем, что субъект права в Интернете может вообще не идентифицироваться: технические средства идентификации могут позволить создать юридическую фикцию или презумпцию определенного лица, но не могут позволить окончательно идентифицировать субъекта правоотношений» [9, с. 8].
Крайне дискуссионным в современной правовой науке является вопрос определения правосубъектности искусственного интеллекта. Так, одни ученые предлагают рассматривать ее вариативно, то есть отталкиваться от его «функционально-целевого назначения и возможностей», то есть предполагается, что «правосубъектность искусственного интеллекта должна быть своего рода «плавающей»» [10, с. 249].
Также в науке предлагается выделить определенны этапы развития законодательства, определяющего правосубъектность и юридическую ответственность искусственного интеллекта, а именно: «ближайшую перспективу, в рамках которой робот с искусственным интеллектом будет рассматриваться в качестве объекта права; среднесрочную перспективу, когда AI-роботы приобретают правосубъектность и выступают участниками отношений, несут самостоятельную юридическую ответственность; долгосрочную перспективу, когда правосубъектность будет существовать у искусственного интеллекта уже в виртуальном (цифровом) пространстве в отрыве от материального мира» [11, с. 101].
Современным ученым-правоведам предстоит решить вопрос о юридической ответственности искусственного интеллекта, поскольку данный вопрос является не менее дискуссионным: несет ли ее собственник, пользователь или разработчик, возможно ли страхование такой ответственности.
С точки зрения развития подходов к правоспособности индивидуальных субъектов на современном этапе в условиях развития цифровых технологий одной из важнейших является категория «цифровые права».
Влияние цифровизации на изменение правового статуса индивидуальных субъектов права рассматривается как общей теорией права, так и науками конституционного, гражданского, уголовного, процессуального, антимонопольного, информационного права. Так, цифровизация как объективный процесс затрагивают конституционно-правовой статус индивидуальных субъектов права. Правоведы-специалисты по конституционному праву отмечают, что «наиболее подверженными процессам цифровизации являются право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени; право на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений; право избирать и быть избранными в органы государственной власти и органы местного самоуправления, а также участвовать в референдуме; право на образование» [12, с. 112].
Интернет-технологии развиваются очень быстро, неизбежно в сфере их действия возникает неудовлетворенность пользователей Интернета тем, как нарушаются их права, в частности право на доступ к информации может быть нарушено тем, что произошли перебои связи (возникает вопрос, кто должен нести юридическую ответственность за нарушение данного права?), право на защиту чести и достоинства все чаще и чаще нарушается другими пользователями в социальных сетях (в сети широко распространяется травля пользователей посредством крайне негативного комментирования их публикаций).
В связи с чем, учеными-правоведами предлагаются даже новые термины, обозначающие различные злоупотребления правами граждан: «киберсквоттинг (регистрация доменных имен с использованием обозначений, которые, по предположениям регистрирующих их лиц, в будущем могут понадобиться кому-либо настолько, что будут выкуплены у них по цене, в несколько раз превышающей расходы на регистрацию доменного имени), обратный киберсквоттинг (отбор права на широко известное доменное имя посредством регистрации соответствующего ему товарного знака), организация DDos-атак (атака на вычислительную систему с целью довести её до отказа, то есть, создание таких условий, при которых пользователи системы не могут получить доступ к ресурсам системы) и участие в них, распространение незапрашиваемой информации, троллинг (проявление различных форм агрессивного и оскорбительного поведения, нарушающее этику сетевого взаимодействия)» [13, с. 136–138].
Таким образом, в настоящее время важно определить содержание права на доступ к Интернету, прав, которые реализуются в сети, соотнести их с правами, уже предусмотренными законодательством.
Анализ развития научных взглядов на правоспособность индивидуальных субъектов российского права позволяет сделать вывод, что дореволюционными и советскими учеными-правоведами были сформулированы подходы к пониманию правого института правоспособности индивидуальных субъектов права. Данные подходы воспринимаются общей теорией права, а также отраслевыми юридическими науками, как классические, составляющие основу теории права.
Однако изменения, произошедшие в самих общественных отношениях, регулируемых правом, а также и в праве в целом под воздействием процессов цифровизации и дигитализации, являющиеся неизбежными, отвечающие объективным реалиям, привели к серьезным изменениям в научных подходах к правоспособности индивидуальных субъектов права, определению круга таких субъектов в связи с появлением таких понятий, как «аватар», «виртуальная личность», «искусственный интеллект», «цифровая копия личности» и так далее. Возникла необходимость определения их правового статуса, решения вопроса о юридической ответственности таких субъектов.
Различные ученые-правоведы решают указанные вопросы дифференцированно. Так, представители отраслевых наук стремятся «идти в ногу со временем», активно разрабатывая новые концепции правоотношений, прав и обязанностей субъектов права, меняют подходы к юридической ответственности. В то время как представители общей теории права высказывают серьезные опасения относительно достаточно стремительных и принципиальных изменений, стараются примирить классическую правовую науку с новыми подходами. Встает вопрос: если правовая наука признает самостоятельность существования искусственного интеллекта, аватаров, цифровых копий людей и наделит их статусом индивидуального субъекта права, не произойдет ли потеря человека в праве?
Литература:
- Алексеев С. С. Общая теория права: В 2 т. М., 1982. Т. 2. 360 с.
- Л. И. Петражицкий Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Серия «Мир культуры, истории и философии». — СПб.: Издательство «Лань», 2000. — 608 с.
- Лекции по общей теории права / Н. М. Коркунов. — Москва: Издательство Юрайт, 2020. — 352 с. — (Антология мысли). — Текст: непосредственный.
- Избранные статьи и речи / Курский Д. И.; Сост.: Амфитеатров Г. Н., Курский А. С., Шифман М. Л. — М.: Юрид. изд-во МЮ СССР, 1948. — 198 c.
- Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права / Стучка П. И.; Сост.: Клява Г. Я. — Рига: Латв. гос. изд-во, 1964. — 748 c.
- Витрук H. B. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе. Москва: Наука, 1979. — 229 с.
- Исаева Т. В. Становление и формирование институтов гражданской правоспособности и дееспособности в России XIX- начала XX века: диссертация кандидата юридических наук. Саратовская государственная академия права, Саратов, 2010.- 166 с.
- Александров Н. Краткое руководство к наглядному ознакомлению с гражданским правом или азбука этого права / Н. Александров — М.: Книга по Требованию, 2011. — 79 с.
- Анненков К. Н. Система русского гражданского права. — СПб., 1899. — Т. 1. Электронная библиотека (https://civil.consultant.ru/reprint/books/73/)
- Система права и система законодательства: современное состояние и перспективы развития в цифровую эпоху: монография/ под научн. ред. А. В. Корнева. — Москва: Проспект, 2019. — 176 с.
- Талапина, Э. Л. Право и цифровизация: новые вызовы и перспективы // Журн. рос. права. — 2018. — № 2. — с. 5–17.
- Морхат П. М. Искусственный интеллект: правовой взгляд: Научная монография / РОО «Институт государственно-конфессиональных отношений и права». — М.: Буки Веди, 2017. — 257 с.
- Лаптев В. А. Понятие искусственного интеллекта и юридическая ответственность за его работу // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2019. № 2. с. 79–102.
- Карасев А. Т., Кожевников О. А., Мещерягина В. А. Цифровизация правоотношений и ее влияние на реализацию отдельных конституционных прав граждан в Российской Федерации // Антиномии: Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН).– 2019.– Т. 19. Вып. 3.– с. 99–119
- Защита прав и свобод человека и гражданина в сети Интернет. монография / В. Н. Середа, М. Ю. Середа. — Воронеж: Научная книга, 2013. — 252 с.
