Внимание И. С. Тургенева к нелегкой жизни русского человека углублялось со временем. В незаметных людях — мужчинах и женщинах — ютящихся по углам провинции или мелкого столичного быта писатель открывает хорошую, хотя немудрящую простоту, искренность, тихое, молчаливое горе, симпатичную безалаберность и подчас подлинное достоинство. Не укрывается от Тургенева повсеместный, обычный, ежедневный разлад, антагонизм, в который неизбежно попадал всякий совестливый и размышляющий человек среди прочного старозаветного быта с его инстинктивной деревянностью и грязью. «Он уже видел «трагическую судьбу племени» в участи культурного слоя, отколовшегося от народной толщи; он понимал всю драму жизни многочисленных единиц в этом слое, «людей-обезьян», по выражению К. Аксакова, оставшихся на перепутье и не нашедших своего места в жизни по слабости сил; он рассмотрел наконец, что даже людям выдающимся нелегко избежать крушения, в котором есть нечто роковое» [2, с. 120].
К такой схеме сводятся литературные замыслы Тургенева в этот период, от «Дневника лишнего человека» заканчивая «Рудиным». Роман «Рудин» является кульминационным пунктом в целой серии предшествующих ему повестей, которые служили ему некими этюдами. Во всех этих повестях («Дневник лишнего человека», «Два приятеля», «Переписка», «Затишье», «Яков Пасынков») сочувственным вниманием автора озарены как раз те мелкие, неяркие личности, те явления русской жизни, о которых сказано выше и которые под солнцем поэзии преобразились, подобно простому русскому пейзажу, заиграли новыми красками и приобрели особую задушевность; здесь Тургенев впервые становится певцом «лишних людей».
Известный термин этот со времен 1850–1860-х годов часто служит для обозначения типичных представителей передовой интеллигенции, которых осуждали за общественное бездействие. Именно такое толкование этому термину давали яркие представители тогдашней литературной критики. В применении к тургеневскому творчеству оно было бы слишком узким и малоподходящим. Герои произведений Тургенева были задуманы им как типы не общественные прежде всего, а психологические, бытовые. Тургенев однажды сказал про критиков: «Они убеждены, что автор непременно только и делает, что «проводит свои идеи»; не хотят верить, что точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни есть высочайшее счастье для литератора» [7, с. 348].
Заглавие романа «Рудин» изначально предполагалось Тургеневым другое — «Гениальная натура». Эти слова в применении к Рудину сохранялись в романе в 12 главе. Лежнев говорит про него: «Он не мелкий человек». — «Рудин — гениальная натура!» — подхватывал Басистов. — «Гениальность в нем, пожалуй, есть, — возразил Лежнев, — а натура… В том-то вся его беда, что натуры-то собственно в нем нет» [8, с. 130]. Такая точка зрения на Рудина заставила Тургенева изменить заглавие романа. Вместе с тем, здесь указание на то, что взгляд на Рудина у Тургенева сложился не сразу. Вначале он сам считал его гениальной натурой, раз дал такое заглавие роману, но впоследствии изменил воззрение на своего героя и посмотрел на его характер критически что отразилось в приведенных словах Лежнева.
В январе 1856 года в «Современнике» были напечатаны первые шесть глав романа, в феврале — остальные. Эпизода смерти Рудина в журнальной редакции нет, — он был добавлен Тургеневым впоследствии.
Американский писатель Бойезен в своих воспоминаниях о Тургеневе передает слова нашего писателя: «Всякая написанная мной строчка вдохновлена чьим-либо, или случившимся лично со мной, или же тем, что я наблюдал» [1, с. 69]. Можно поэтому полагать, что Тургенев начал свой роман изображением больной умирающей крестьянки под влиянием царившей летом 1855 года в окрестностях Спасского эпидемии холеры. В письме от 3 августа 1855 года он пишет C. Т. Аксакову: «Как вы провели лето, которое уже на исходе? Я его провел весьма однообразно — почти не выезжал, не охотился — у нас везде была холера и довольно сильная; я ея побаиваюсь — дома-то все ничего, а заедешь в какую-нибудь деревню – и вдруг придется умирать в сенном сарае — скверно!» [3, с. 75].
О. Миллер пользуется данным эпизодом для отрицательной характеристики Рудина и общества, изображенного в романе: «Место действия романа — барский салон в стиле XVIII века. Мир, окружающий его, совершенно не существует для проживающих в нем, даже для его просветительного оратора и трибуна Рудина. А рядом этот мир — душная изба, больная горячкой старуха, куда заглядывает самая неразвитая личность повести, Александра Павловна» [3, с. 65].
Характеризуя Рудина со стороны общественных черт определенной эпохи, Д. Н. Овсянико-Куликовский говорит: «Тургенев вполне удачно отметил самое важное, самое существенное — чем душевный мир людей 30–40-х годов характеризовался по преимуществу. На первый план выдвигается здесь то, что можно назвать философскою жаждою. Ни одно поколение не отличалось этой чертой в такой мере, как именно поколение 40-х годов, когда с таким рвением философствовали и западники, и славянофилы… Эту жажду философских откровений изобразил Тургенев в словах Лежнева о Рудине: «Он прочел немного, но читал он философские книги, и голова у него так была устроена, что он тотчас же из прочитанного извлекал все общее, хватался за самый корень дела и уже потом проводил от него во все стороны светлые, правильные нити мысли, открывал духовные перспективы» [5, с. 180].
Нужно отметить, что Рудин является настоящим мастером ораторского искусства. Эта черта является знаковой, ведь она характерна для «людей 40-х годов».
«Люди 40-х годов» много учились, читали, много мыслили и много разговаривали, разговаривали гораздо больше своих предшественников и своих преемников. Их частная жизнь протекала в частых дружеских беседах, в которых они отводили душу, и в нескончаемых спорах, в которых выяснялись их мысли, разногласия, определялись их отношения к действительности. «Слово» было их «делом». Вместе с тем, в практической деятельности даже в узких пределах возможного и доступного они обнаруживали невыдержанность, неумелость, отсутствие деловитости и инициативы. Именно поэтому в их адрес высказывали потомки суровые упреки, в которых было много справедливого. Но эти упреки приходится теперь смягчать ссылкой на общие условия времени и на психологию самих деятелей. Сейчас можно сказать следующее: главная задача времени — улучшение была крепостных и подготовка их эмансипации — занимала в их сознании основное место» [3, с. 80].
Не принимая во внимание эту необходимую и целесообразную деятельность, хотелось бы повторить то, что отмечалось много раз: определять мировоззрение, практиковаться в диалектике, избавлять людей от старых и ненужных понятий, распространять гуманизм было тогда очень важным делом, и люди 40-х годов прекрасно с ним справлялись. Рудин в этом понимании, конечно, является типичным представителем эпохи, которой можно дать название эпохи исходных прогрессивных идей, гуманистических целей и психологических предпосылок нравственного и общественного сознания. Для этой эпохи «музыка красноречия» была ценной и надежной опорой.
По слова К. С. Аксакова, лет за десять до года написания романа Тургенев изобразил бы Рудина совершенным героем. Что же могло направить мысль автора, прежде всего, в сторону критического освещения избранного им типа? Это были те сильные потрясения, которые заставили русского общество 1850-х годов оглянуться на себя, задать себе вопрос, что оно сделало и на что способно, и критически отнестись к своему прошлому. Эта критика начинается под гром Севастопольской войны, коснувшись всего общественного и политического уклада жизни России.
«Критическое направление» в обществе распространяется на все стороны жизни. Славянофил А. И. Кошелев пишет М. П. Погодину 9 июля 1856 года: «Все знают, что в нас ложь, и даже что остается истины под этою покрышкою уже не может принести пользы. Я уговариваю Хомякова написать о лжи церковной, а Самарина о лжи правительственной. Я собираюсь написать о лжи помещичьей и крепостной» [3, с. 87].
Те же настроения, в зависимости от войны, упадка, оживавшей надежды, испытывал Тургенев во время работы над «Рудиным». Недолгий период создания его был полон событий, одно тяжелее другого. 25 мая во время приступа союзников погибло пять тысяч русских воинов; 28 июня смертельно ранен Нахимов; 4 августа произошло крайне неудачное для русских войск сражение при Черной речки; 5 августа неприятель бомбардировал Севастополь; 24 августа была последняя решительная бомбардировка города, и 27 августа князь Горчаков должен был отвести войска на северную сторону.
В сохранившихся письмах Тургенева к С. Т. Аксакову, написанных в период работы над «Рудиным», находим чаще всего грустные мотивы. 3 августа он пишет: «Живем мы в невеселое время. Война растет, растет — конца не видать; лучшие люди (бедный Нахимов) гибнут, болезни, неурожай — у нас коровы и лошади гибнут, как мухи… Впереди еще пока никакого не видать просвета. Надо потерпеть. Еще разик, еще разик, как говорят бурлаки. Авось все это вознаградится с лихвой». 5 сентября под свежим впечатлением известия о падении Севастополя у Тургенева вырываются из-под пера такие строки: «Известия о Севастополе, полученное вчера, лишило меня всякой бодрости… Хотя бы мы умели воспользоваться этим страшным уроком…» [6, с. 38].
Под этот непрерывный грохот орудий, приносивший только неудачи, Тургенев изображал предшествующий войне период общественной русской жизни… Каким же другим могло быть это изображение, как ни отрицательным! Ведь война в глазах мыслящей части общества подводила итоги всей русской жизни. Тургенев чувствовал это вместе с другими, и у него, конечно, не могло найтись других красок для изображения задуманной им картины.
«Поколение Рудиных — гегельянцы, заботившиеся только о том, чтобы в их идеях господствовала систематичность, а в их фразах — замысловатая таинственность, мирили нас с нелепостями жизни, оправдывая их разными высшими взглядами, и, всю свою жизнь толкуя о стремлениях, не трогались с места и не умели изменить к лучшему даже особенности своего домашнего быта. Люди этого типа совершенно не виноваты в том, что они люди бесполезные; но они вредны тем, что увлекают своими фразами тех неопытных созданий, которые прельщаются их внешней эффектностью; увлекши их, они не удовлетворяют их требованиям; усилив в них чувствительность, способность страдать, они ничем не облегчают их страдания, — словом, это болотные огоньки, заводящие их в трущобы и погасающие тогда, когда несчастному путнику необходим свет, чтобы разглядеть свое затруднительное положение. Тургенев исчерпал этот тип в Рудине» [3, с. 95], –пишет К. К. Истомин. Такие люди как Рудин в своих рассказах способны на любые героические поступки, на лишения, на жертвы. Но на самом деле эти «дряблые существа», неизменно растрачивающиеся на красивые и громкие фразы, не готовы ни на решительное действие, ни на преодоление препятствий.
Тем не менее, мы называем Рудина «героической натурой», что подтверждается его гибелью в мятежном Париже в 1848 году. Герой гибнет на баррикадах, в его руках — тупая сабля. Таким образом Тургенев хотел оправдать людей пост декабристского периода, мучительно ищущих оправдание своей жизни в философии. На долю изображенного в романе поколения не хватило практической деятельности, борьбы, многие эмигрировали (А. Герцен, Н. Огарев, М. Бакунин), не найдя своего места в России, и в Рудине писатель обобщил и показал их черты.
Итак, мы постарались представить автобиографические данности, вложенные писателем в образ главного героя (Тургенев причислял себя к поколению «кружковцев»), а также обобщить социальные и культурные явления эпохи, отраженные в выдающемся произведении отечественной литературы: в романе «Рудин».
Литература:
- Бойезен Х. Воспоминания / Х. Боезен // Минувшие годы. — М.: Энергия, 1908. — № 6. — С. 69.
- Грузинский А. Е. И.С. Тургенев (личность и творчество) / А. Е. Грузинский. — М.: Грань, 1923. — 238 с.
- Истомин К. К. Роман «Рудин». Из истории тургеневского стиля / К. К. Истомин // Творческий путь Тургенева. — Л.: Сеятель, 1923. — С. 64–102.
- Курляндская Г. Б. И.С. Тургенев. Мировоззрение, метод, традиции / Г. Б. Курляндская. — Тула: Гриф и Ко, 2001. — 229 с.
- Овсянико-Куликовский Д. Н. Собрание сочинений / Д. Н. Овсянико- Куликовский. — М.: Гос. изд-во, 1923. — изд. 5-е. — Т. 2. — 180 с.
- Оксман Ю. Г. И.С. Тургенев: исследования и материалы / Ю. Г. Оксман. — Одесса: ВГИ, 1921. — 127 с.
- Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 30-и томах / И. С. Тургенев. — М.: Наука, 1981. — Т. 9. — 575 с.
- Тургенев И. С. Рудин / И. С. Тургенев // Первая любовь. — М.: АСТ, 2014. — 327 с.
- Шаталов С. Е. Проблемы поэтики И. С. Тургенева / С. Е. Шаталов. — М.: Просвещение, 1969. — 293 с.
