Мы — первокурсники, приходим в университет, и на нас сразу сваливается гора текстов: о политике, об искусстве, о праве, о чести, долге, справедливости — всё это в античных тонах. После каникул и сессии возвращаемся в университет и читаем ещё одну гору текстов, которые младше предыдущих минимум на тысячелетие. Мы не школьники, мы выбирали, что мы хотим изучать и выбрали в том числе в течение первого года читать Платона и Аристотеля, Гоббса и Локка и многих других. Делаем мы это для одной цели — стать похожими на них. И пусть каждый человек обладает индивидуальностью, состоит она из вклада других людей: родителей, учителей, друзей. Читая канонические тексты прошлого, мы вкладываем в свою индивидуальность черты их авторов, а в наше письмо их приёмы и мысли. Мы дополняем себя ими, чтобы потом самостоятельно что-то создавать.
Но это не значит, что, читая тексты мы, выражаясь языком Библии, мы делаем себе кумира [1]. С ним мы делаем кое-что другое. Скорее наше изучение канонических текстов — это олицетворение фразы “работай, пока твои кумиры не станут твоими соперниками” [2]. Всех авторов, на которых мы стремимся быть похожими, объединяет то, что они люди для своего времени невероятно одаренные и просвещённые, а их тексты открывают что-то новое или позволяют иначе взглянуть на мир вокруг. В своей области каждый из них сделал прорыв или создал принципиально новую концепцию. Собственно, поэтому мы их и читаем, история не сохранила для нас менее значимых фигур, а точнее их труды. И здесь очень важно это разделение — существует автор и существует текст, им созданный. Точно так же существуем мы, студенты, и точно так же пишем тексты — эссе, одно из которых пишется прямо сейчас. И мы не только стремимся стать похожими на тех, кого читаем и стремимся писать так же, как пишут они.
Но начнём не со слова, а с его автора — деятеля просвещённого. О том, кто такой просвещённый человек, писал читаемый нами Иммануил Кант в эссе “Что такое просвещение?”. Просвещение для каждого отдельного человека — это “выход <...> из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине” [3]. Несовершеннолетие совершенно не то, о котором пишут в законодательных актах — оно не зависит от возраста или статуса — у Канта это скорее несамостоятельность во всех её проявлениях. О нём он пишет так: “Ведь так удобно быть несовершеннолетним! Если у меня есть книга, мыслящая за меня, если у меня есть духовный пастырь, совесть которого может заменить мою, и врач, предписывающий мне такой-то образ жизни, и т. п., то мне нечего и утруждать себя. Мне нет надобности мыслить, если я в состоянии платить; этим скучным делом займутся вместо меня другие” [3]. Из такого состояния тяжело выбираться, ведь бездействие порождает собой и отсутствие ответственности, усилий, от этого отказаться гораздо легче чем принять это. Стоит только посмотреть на юного Франкенштейна, который говорил что “смерть и горе были для меня лишь словами, не находившими отклика в сердце” [4]. Он любил, наслаждался жизнью, но сделав один неверный поступок раскаивался до самого её конца. Ему не на кого было переложить ношу ответственности за своё детище — монстра — и он нёс её до конца своих дней. Мало кто из нас, конечно, может создать монстра-убийцу, но мало кто захотел бы также отвечать за свои действия как ответил Франкенштейн — жизнями своих близких.
Но случай героя Мэри Шелли скорее крайний, в самом базовом понимании человек учится ответственности и самостоятельности — совершеннолетию — когда покидает родительский дом, начинает сам себя обеспечивать. Он начинает в обычных вещах узнавать что-то новое — одежда сама не стирается, еда сама не готовится — все эти действия не осуществляются сами по себе, у них должен быть исполнитель. Но раньше они совершались за ребёнка, а теперь ребёнок должен вырасти и делать это сам. Несовершеннолетний умом должен точно так же начать самостоятельно мыслить. И в том числе самостоятельно осознавать самые простые истины, которые известны ему с пелёнок.
Каждая норма, которая есть вокруг нас когда-то и кем-то была установлена. Мы рождаемся в мире, который нагружен правовыми, политическими и социальными институтами. Мы учимся здороваться, учимся уважать старших, потом вырастаем и учимся поддерживать тишину в классе, общаться с учителями, потом мы узнаём, что можем голосовать, что такое сменяемость власти и многое другое. Конечно, в этой череде пропущено множество знаний и навыков, но самое важное то, что этот список никогда не закончится. Мы как губка вбираем в себя новую информацию, которая позволяет нам существовать в обществе и понимать его. Но совершеннолетие, то самое, о котором говорил Кант начинается с вопросов к тому, что мы в себя впитали, сомнение рождает вопрос, вопрос — новую, самостоятельную мысль.
Вопросы могут быть самые разные — кто такой собственник какой-то вещи, почему убийство должно наказываться, откуда возникает неравенство в распределении богатства. И таких вопросов можно задать практически по любому социальному действию. Все институты, которые нас окружают, строились веками. Право, искусство, государство — это всё то, что отделяет нас от тех первобытных людей, которые охотились на мамонтов и жили в пещерах. И каждый концепт когда-то возникал, осуществлялся и описывался. Читая канонические тексты, мы обращаемся к первоисточнику того, что нас окружает, мы видим те ступеньки, из которых складывалось современное понятие государства, справедливости и много другого. Как ребёнок, съехавший от родителей, понимает, что одежда не стирается сама, мы, как люди, обратившиеся к знанию, осознаём что у всего есть начало.
Вместо того, чтобы уныло перелистывать учебник обществознания, мы видим всё своими глазами. Но совершеннолетие, просвещённость наступает не тогда, когда мы эти тексты читаем, а когда начинаем над ними думать и разбирать их. И над простыми мыслями и простыми правилами рассуждать сложнее всего. Потому что сложные философские вопросы требуют разных аргументов и долгих рассуждений, тянущихся часами. А ответы на простые вопросы кажутся однозначными. Стоит сравнить два вопроса: первый — перевести деньги на благотворительность — это хороший поступок? и второй — реализовался ли коммунизм в СССР. Вопросы, конечно, из разных сфер, но первый не легче второго, просто нужно засомневаться в том, что есть вокруг, из него вытекают другие вопросы — что такое хороший поступок? Почему стоит отдать именно деньги, не лучше ли отдать одежду или еду? Почему эти деньги так ценны? В общем, вопросов можно генерировать много, а ответы на них содержатся в том числе в канонических текстах — о добродетелях рассуждал Платон в диалоге “Менон”, о деньгах и их свойствах Карл Маркс в “Капитале”. Все лёгкие вопросы тоже когда-то были сложными и философскими. Тексты, которые мы изучаем, помогают нам увидеть глубину того, что есть вокруг нас и действительно напрячь свои мозги, в попытках найти другой ответ на очевидный вопрос. И именно это усилие, эта самостоятельная мысль делает нас просвещённее. Мы сами до неё доходим, за нас, выражаясь словами Канта, не мыслит книга. Таким знанием мы действительно наполняемся и становимся на шаг ближе к тому, чтобы перейти своё несовершеннолетие.
Но просвещённость — это не только обладание знаниями, но и умение их вербализировать. Так что канонические тексты помогают нам с вполне конкретными вещами, а не такими метафизическими как наполненность знаниями — благодаря им мы лучше пишем эссе. Тот самый текст просвещённого человека. И этот текст важен не меньше, чем наличие в голове осмысленного знания. Как писал Умберто Эко в “записках к роману Имя Розы”: “Подход постмодернизма кажется мне похожим на подход человека, влюбленного в просвещенную даму. Он знает, что не может сказать: «Я безумно тебя люблю», потому что он знает, что она знает (и что она знает, что он знает), что это уже написал Лиала. И все же выход есть. Он может сказать: «Как сказал бы Лиала, я безумно тебя люблю»” [5]. И мы тоже как будто пишем эссе для просвещённой дамы, выдать существующие — чьи-то — мысли за свои в интеллигентном обществе не поощряется. Канонические тексты покрывают все основные темы и вопросы — всё доброе и вечное, о чём пишутся детские сказки и философские трактаты. Ведь взрослые тоже любят порассуждать о добре и зле, справедливости и честности, причём не ясно кого эти вопросы начинают волновать раньше. Канонические тексты позволяют нам знать какие мысли уже были сказаны, подумать над ними и может их оспорить. И уж точно позволяют не разочаровать просвещённую даму или кавалера. Но это то, что лежит на поверхности. Мы, как люди совершеннолетние, должны посмотреть на то, как мы улучшаем свои тексты с другого ракурса.
Классические тексты не только дают идеи о том, что писать в нашем эссе, но и о том, как наше эссе писать. Тут есть два аспекта — эксплицитный и имплицитный. Начнём с последнего — мы читаем много хороших текстов: иногда нелёгких, иногда очень запутанных, но признанных мировым сообществом как великие. И читая их, мы учимся у мастеров не только их идеям, но и их письму. Что-то берём для себя, а что-то, анализируя, отметаем: например, мысли и Томаса Гоббса, и Джона Локка невероятно важны для истории политической мысли, но слог у первого гораздо приятнее чем у второго. Можно назвать это писательской грамотностью, по аналогии с обычной. Как художник нарабатывает насмотренность, ходя по галереям и изучая историю искусство, точно также и писатель оттачивает своё мастерство читая хорошие тексты. Разбирая их, мы берём от них то, что хотим выразить в своём эссе, даже иногда не замечая этого.
Но вернёмся ко второму аспекту — эксплицитному. Нас учат чётко формулировать свои мысли, делать чёткий тезис, проводить аргументацию, делать какие-то выводы, которые, между прочим, должны исходить из наших аргументов. И всё это конкретно, не абстрактно. И тут в дело вмешивается Гегель со своим эссе “Кто мыслит абстрактно?” и ответ у него таков — “Необразованный человек, а вовсе не просвещенный. В приличном обществе не мыслят абстрактно потому, что это слишком просто, слишком неблагородно (не в смысле принадлежности к низшему сословию), и вовсе не из-за тщеславного обесценивания того, что не в силах делать, а по причине внутреннего ничтожества и пустоты этого занятия” [6]. И мы, люди, которые хотят быть просвещенными, которые уже прочитали Канта и поняли, что для этого нужно думать самим, начинаем думать конкретно. Мы уже полны смысла, полны мыслей и концепций, но их нужно не только иметь у себя в голове, но и уметь их описывать, рассказывать. А растекаться мыслью по древу всегда легче — есть шанс что из ста произнесённых слов хотя бы десять будут по теме и по существу отвечать на вопрос. Отвечать и сразу, и конкретно — это показатель того, что мы не только обнаружили мысли, сохранили её у себя, но и того, что мы с этой мыслью можем совершать конкретные действия. Она нам полностью принадлежит и ради 10 слов, выражающих её нам не нужны остальные 90. Этому явно или не явно нас учат многие канонические тексты.
В пути изучения материала мы уже ответили для себя на вопрос кем быть и даже приблизились к тому, что писать, но канонические тексты даже могут помочь с тем, как писать в самом глобальном понимании. Канонические тексты учат нас, что мысль человека должна быть выражена и выражена свободна, об этом пишет Вирджиния Вулф в эссе “Своя комната” [7]. Свободная мысль она тоже свободна от привычных догм, гений Шекспира в том, что он мог писать о том, что хотел — о чести и бесчестии, любви и ненависти. Он не просто мог, но ещё и делал, и мы читаем его тексты — канонические тексты для самых разных наук — и видим, что такое свобода мысли. А если её нас лишить, как её лишили Джудит Шекспир, вымышленную сестру великого Уильяма, то не выйдет даже простого текста, даже бесталанного — потому что женщине в эпоху Шекспира нужно заниматься домом и мужем, остальное не положено и будет осмеяно. Чтобы стать автором текста, выпустить свою мысль на волю и стать на шаг ближе к просвещённому человеку — нужно самому быть свободным.
Но со свободной стоит быть аккуратнее, можно и сказать, что свободной мысль станет только тогда, когда вокруг неё не будет нагромождён философский, литературный и исторический канон, который мы постигаем. Но свобода всегда ограничена и пусть лучше она будет ограничена хорошими текстами, а не патриархальными нормами XVII века. Прочитав их, мы увидим пласт смыслов, лежащих под нашим миром, и обогатим свои знания, а как известно со времён Сократа чем больше человек знает — тем больше и область его незнания, но это незнание можно постичь или заполнить своей уникальной мыслью. Но чтобы такую мысль получить нужно изучить очень много канонических текстов и понять, что она действительно уникальна.
Литература:
- Библия. Исход 20:4
- Мильштейн Д., “Правило № 1 — никогда не быть № 2. Агент Павла Дацюка, Никиты Кучерова, Артемия Панарина, Никиты Зайцева и Никиты Сошникова о секретах побед” — Бомбора, 2017.
- Кант И. Ответ на вопрос Что такое просвещение. 1784. Рецензия на книгу И. Гердера… 1785.(Кант И.) //М.: Мысль. — 1966.
- Шелли М. Франкенштейн. — Family Leisure Club, 2015.
- Эко У. Заметки на полях «Имени розы». — Litres, 2021.
- Гегель Г. В. Ф. Кто мыслит абстрактно? //Работы разных лет. — 1972. — Т. 1. — С. 387–394
- Вулф В. Своя комната. — Litres, 2020.
