В статье рассматривается эволюция форм художественного воплощения идеи красоты в произведениях русской классической литературы.
Ключевые слова: понятие, красота, русская литература, жизнь, духовность, добро, зло, сила.
Красота — центральная категория эстетики, которая получила широкое развитие еще в античный период. Красота — понятие субъективное, которое можно увидеть на примере того, как формировались представления у людей в ходе многовековой эволюции. Основы современной цивилизации — науки, литературы, философии, пластических искусств, театра — были заложены в отдаленном прошлом, во время античности. Мы рассмотрим каким образом они нашли свое отражение в произведениях русской классической литературы. В творчестве и И. С. Тургенева, и Ф. М. Достоевского и Н. Г. Чернышевского, понятие красоты является доминантной. Через это понятие, через эту категорию прекрасного, они представляют и своего героя, и его отношение к жизни, так как это соотносится с понятием идеала самого писателя. Воплощение теории анемнезиса Платона, можно увидеть в творчестве И. С. Тургенева. Согласно теории Платона, анамнезис (припоминание) — это о том, как душа созерцала до своего воплощения в человека, в божественном мире. По Платону красота как бы приобщает нас к другому миру, небесному миру. В рассказе «Певцы» есть фрагмент, где представлено воздействие музыки на душу человека. Музыка является одной из составляющих прекрасного. Эстетический предмет таков, что он насильственно отрывает нас от обывательщины и погружает нас в мир красоты. Восприятие красоты доставляет особое наслаждение, от которого иные даже плачут от восторга: «…Песнь росла, разливалась. Яковом, видимо, овладевало упоение: он уже не робел, он отдавался весь своему счастью; голос его не трепетал более — он дрожал, но той едва заметной внутренней дрожью страсти, которая стрелой вонзается в душу слушателя, и беспрестанно крепчал, твердел и расширялся. […] Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль. У меня, я чувствовал, закипали на сердце и поднимались к глазам слезы; глухие, сдержанные рыданья внезапно поразили меня… Я оглянулся — жена целовальника плакала…» [8]. Автор акцентирует внимание на таких ее составляющих как «трепет», «внутренняя дрожь страсти», на определенные изменения, метаморфозы, которые происходят с героем и от пения с одной стороны личный аспект восприятия, а с другой стороны — песня является тем аспектом, где пересекаются вертикаль и горизонталь. Горизонталь — это что-то родное, близкое понятное, а вертикаль — это то, что уходит в вечность. Песня — она несет в себе удивительный энергический посыл. Она приводит душу в гармонию с самой собой и с Божественным миром. Песня становится для человека той дорогой, по которой душа восходит в небесные сферы. Даже самые суровые на вид люди, как например, Дикий-Барин, пускает «тяжелую слезу», а Обалдуй едва сдерживает рыдания от чего-то родного и необозримо широкого, веющего от пения Якова. Так велико было впечатление, так глубоко захватило оно душу каждого, что и после исполнения они стояли как «оцепенелые». И не только слушающие, но и сам Яков позабыл обо всем, было видно как им овладевало упоение и именно красота его души, возвышенность ее и позволяют ему с «вдохновением отдаться своему счастью» во время пения и передать в песне прекрасную душу. Вот в этом и проявляется высокая, огромная сила искусства, данная избранным, могущая своими сверхъестественными струнами вознести нас к небесному миру.
Вот то особое пороговое состояние, которое испытывает герои в рассказе «Певцы» И. С. Тургенева, его можно соотнести с состоянием князя Мышкина в эпилептическом припадке. То состояние, когда нисходит нечто высшее, как бы возникает ощущение какого-то откровения чего-то и это откровение — совершенно великие моменты. И вот как размышляет князь о припадках эпилепсии: «Он задумался между прочим о том, что в эпилептическом состоянии его была одна степень почти пред самым припадком (если только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его. Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся как молния. Ум, сердце озарялись необыкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной, гармоничной радости и надежды, полное разума и окончательной причины. Но эти моменты, эти проблески были еще только предчувствием той окончательной секунды (никогда не более секунды), с которой начинался самый припадок. Эта секунда была, конечно, невыносима. Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом состоянии, он часто говорил сам себе: что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания, а стало быть и высшего бытия, не что иное как болезнь, как нарушение нормального состояния, а если так, то это вовсе не высшее бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему. И однако же он всё-таки дошел, наконец, до чрезвычайно парадоксального вывода: что же в том, что это болезнь? решил он наконец, какое до того дело, что это напряжение ненормальное, если самый результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в здоровом состоянии, оказывается в высшей степени гармонией, красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и встревоженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни? Эти туманные выражения казались ему самому очень понятными, хотя еще слишком слабыми. В том же, что это действительно красота и молитва, что это действительно высший синтез жизни, в этом он сомневаться не мог, да и сомнений не мог допустить. Ведь не видения же какие-нибудь снились ему в этот момент, как от хашиша, опиума или вина, унижающие рассудок и искажающие душу, ненормальные и несуществующие? Об этом он здраво мог судить по окончании болезненного состояния. Мгновения эти были именно одним только необыкновенным усилением самосознания, если бы надо было выразить это состояние одним словом, самосознания и в то же время самоощущения в высшей степени непосредственного. Если в ту секунду, то-есть в самый последний сознательный момент пред припадком, ему случалось успевать ясно и сознательно сказать тебе: Да, за этот момент можно отдать всю жизнь!» [9] Его ощущение мгновения “высшего бытия”, гармонии, полноты и “восторженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни” перед припадком, его пороговое состояние, это те моменты, когда душа соприкоснулась с божественным миром. И несмотря на последствия припадков, князь был готов отдать жизнь за эти мгновения. Достоевский считал, что эти моменты наделяют человека исключительными способностями прозрения, интуитивного понимания людей и мира. Его герой-эпилептик в физическом смысле беззащитен перед миром. Но в «священной болезни» (древнее название эпилепсии) заключается и его сила. Князь наделён особой мудростью, истоки которой скрыты для окружающих. Об этом и говорил Платон. О бессмертной душе, которая побывав в Божественном мире, познает прекрасное. Так в пороговом состоянии вспоминает душа князя Мышкина о Высшей красоте, которую она созерцала до своего рождения. Князь Мышкин — олицетворение света и добра. Люди тянутся к князю Мышкину — его присутствие просветляет их, но тем катастрофичнее их последующее падение: чем ярче свет прекрасного, тем яснее и нестерпимее люди видят свою убогость и низменность, и не у всех хватает сил уверовать в возможность своего перерождения. Рогожин полюбил его, предложил свою дружбу и поддержку, и в Епанчиных он приобретает вечных друзей, полюбили его Настасья Филипповна и Аглая. Обаяние нравственно чистого Мышкина в его полном доверии и уважении к людям, в умении увидеть лучшие их качества.
История развития человечества непосредственно соотносится с историей развития литературного процесса. Эстетический идеал в каждую эпоху меняется. Категория красоты Чернышевского, опирается на антропологическом принципе. Социализму писателя, присуще утопический характер. Чернышевский обосновывает свой социалистический выбор не как эстетический идеал, но и как политический и нравственный. Его утверждение о свободе личности и эстетическая окрашенность общественного идеала, являются одной из причин несравненной удачей романа «Что делать?». Писатель акцентирует внимание на социальном аспекте: «Прекрасное есть жизнь»; «прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни», —кажется, что это определение удовлетворительно объясняет все случаи, возбуждающие в нас чувство прекрасного» [10].
Чернышевский понимал, что различные типы понятия красоты не равнозначны: эстетический идеал крестьянина является более истинным и из-за близости его к природе, но и прекрасно понимал то, что жизнь народа в условиях тяжелого угнетения, нужда, страдания и изнуряющего труда, может отрицательно повлиять на эстетические взгляды его, поэтому истинные воззрения на красоту могут быть, по мнению писателя, у просвещенных «особенных» людей. Именно таких людей он изобразил в своем романе «Что делать?».
Концепция М. А. Булгакова утверждает дуалистическую природу человека. Модель категории красоты в романе «Мастер и Маргарита» представляет сложную и многомерную систему концептов, присутствует определенная концепция эпохи Античности, Возрождения, Просветительства.
Имея целью обличить зло, порожденное новым строем, и продемонстрировать возможность существования добра. Историческое время, описанное в романе — отрицания всего предшествующего развития культуры, связанного с религией, духовного обнищания. Иешуа — воплощение добра и красоты! Он проповедник добра. Своей целью, он считал сделать добрым людей и очистить мир. Философия его такова: «В мире нет злых людей, есть несчастные». Он с каждым обычным человеком обращается так, как если бы он был воплощением добра. Один из главных действующих лиц — Воланд, чьим прообразом является сатана — воплощение зла. Двойственность восприятия мира отразилась в дуалистическом изображении Воланда:
«..так кто ж ты, наконец?
— Я — часть той силы, что вечно хочет зла
И вечно совершает благо» [11].
По Булгакову, понятия добра и зла суть от мира сего, потому что зло, так же как и добро, живет в сердцах людей и может реализовать себя только с их помощью. Вмешательство потусторонних сил вскрывает зло, находящееся в глубинах человеческой души. Обнаружившись, оно может быть и наказано — такова функция нравственного возмездия, которую мифологическое зло (в лице парадоксально симпатичного Воланда и его свиты) выполняет в земной жизни. Воланд является олицетворением вечности. Он все расставит по местам, всех рассудит и каждому воздаст по заслугам. Булгаков через призму нравственно философских постулатов, показывает противоречия современной ему действительности. При этом писатель обращается и к условной, художественной реальности, и к библейскому прошлому, и к фантастическому настоящему, и к будущему. Булгаков в праве на будущее, отказывает суетливым карьеристам и приспособленцам, бюрократам и обывателям, полностью отдавая свои симпатии глубоким и сильным натурам, способным любить и сопереживать, мыслить и творить.
Каждый писатель или художник, используя существующие модели категории красоты для воплощения ее в своих произведениях, стремится разобраться в ее сущности, чтобы выработать о ней по возможности полное и всестороннее понятие. Эти понятия являются основным элементом его мировоззрения, который отражается в его творчестве в совершенно иной интерпретации. Так создаются шедевры мирового искусства, которыми мы не перестаем удивляться и восхищаться.
Литература:
- А. Ф. Лосев. История античной эстетики. М: ACT; Х.: Фолио, 2000.- 624 с.
- Киносита Т. «Возвышенная печаль судьбы» «Рыцаря бедного» — князя Мышкина // Роман Ф. М. Достоевского «Идиот»: Современное состояние изучения: Сборник работ отечественных и зарубежных ученых. — М.: Наследие, 2001. — С. 390–404.
- Достоевский, Ф. М. Дневник писателя 1877 (сентябрь- декабрь)-1880 (август) // Полное собрание сочинений / Ф. М. Достоевский. — Л.: Наука, 1984. — Т. 26.
- Н. Г. Чернышевский «Что делать?». «Библиотека Всемирной литературы», М.: Художественная литература, 1969.
- Булгаков М. Мастер и Маргарита. Серия: Классики и современники. М. Изд-во Художественная литература. 1988г. 383с.
- Платон. Соч.: в 4 т. Т. 2 / под общ. ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса; СПб.: Изд-во СПбГУ, 2007.
- Николай Гаврилович Чернышевский/Сочинение в двух томах /Том1 Издательство «Мысль» 1986 г.
- https://iknigi.net/avtor-ivan-turgenev/21806-pevcy-ivan-turgenev/read/page-1.html
- https://ilibrary.ru/text/94/p.21/index.html
- http://russkay-literatura.ru/chernyshevskij-ng/436-chernyshevskij-ng-dissertacziya-esteticheskie-otnosheniya-iskusstva-k-dejstvitelnosti.html
- https://bookzip.ru/reader/1331/
