А. С. Пушкин в поэме «Медный всадник» и Н. В. Гоголь в повести «Шинель» реализуют схожую концепцию изображения «маленького человека», по замечаниям исследователей. [5] Но за острым трагизмом судьбы персонажа остаются незамеченными изображённые в произведении исторические реалии. Каждый писатель воспринимает ту или иную историческую действительность с долей субъективизма, который может быть полезен при создании художественного текста не только с точки зрения жанра, но и с точки зрения толкования исторических событий, критического и весомого взгляда на них. Интерпретация исторических реалий в повествовании А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя во многом сходна и является своеобразной проекций на современность (имеется в виду современность указанных авторов). Создавая художественный текст, автор, безусловно, проходит по дороге вымысла и не только описывает то или иное действо, но и осмысляет его, причём как с объективной точки зрения, так и сквозь собственные прогнозы и убеждения. Проблема осмысления истории через призму художественного текста не только актуальна, но и требует детального изучения.
Под заголовком поэмы А. С. Пушкина стоит помета — «Петербургская повесть», в предисловии автор утверждает, что события, описываемые в поэме, были на самом деле. Такой приём позволяет автору убедить читателя в подлинности истории: повествование воспринимается не как художественный вымысел, а объективная историческая реальность. Сюжет поэмы строится на взаимодействии двух исторических эпох: Петра 1 и Александра 1. Эпоху Петра представляет медный всадник, эпоху Александра — Евгений. Благодаря такой антитезе автор соотносит преобразования Петра с реалиями времени Евгения. Поэма открывается размышлениями Петра 1, вызванными видом мшистого топкого берега: «он, дум великих полн». [4] Этот берег и станет заложенным на болоте Петербургом, спустя сто лет возносящимся «горделиво» и «пышно».
Отношение автора к созданному Петром городу, как и к другим его преобразованиям, положительно: «Люблю тебя, Петра творенье…», медный всадник — не что иное, как воплощение Петра. Помимо медного всадника Петербург вмещает в себя неспокойную стихию — реку Неву, которая сравнивается с больным, мечущимся в постели. На момент написания поэмы А. С. Пушкина ещё не покинули переживания, связанные с декабристским восстанием, в связи с чем поэма вмещает в себя не только острую социальную проблематику «маленького человека» (Евгения), но и политическую. Вполне вероятно, что неспокойная река явилась отражением тех декабрьских волнений, своеобразным инструментом власти, карающим неверных государству. Отягченным размышлениям Петра во вступлении противопоставляются взволнованные мысли Евгения в первой части.
Описание дум того и другого представлено читателю контрастно: Пётр полон «дум великих», Евгений же размышляет о бытовом, мирском: о том, что он беден, что должен добиваться богатства и чести, чтобы жениться на Параше. «Мечта о семейном счастье» и «благополучной старости» занимает всё бытие героя. Но это вовсе не характеризует его как героя с мелочными желаниями. Не используя в описании Евгения ни каких-либо портретных характеристик, ни данных о его прошлом, только лишь то, что он где-то служит и «дичится знатных», помогает автору создать собирательный образ служивого человека.
Приземлённые желания бытового уровня Евгения отнюдь не мелочны, как может показаться: у человека его социального положения не может быть другого будущего и других рациональных желаний. Но тому будущему, которое желал построить Евгений, не суждено было наступить. Нева вышла из берегов и катастрофически затопила город. В этом событии можно рассмотреть библейский характер происходящего: народ постигла кара в виде наводнения, подобно всемирному потопу, и каждый теперь вынужден зрить Божий гнев и ждать казни. Автор чётко разграничивает рамки эпох, противопоставляя их друг другу: если разлив Невы — не что иное как демонстрация властности, силы самодержавия Петра, гневные впечатления от произошедших в его детище (Петербурге) событий, то справедливая рука императора Александра 1 призвана спасти свой народ от неразумного поступка, повлекшего буйство стихии: «В опасный путь средь бурных вод // Его пустились генералы // Спасать и страхом обуялый // И дома тонущий народ». [4]
Во второй части поэмы изображены последствия наводнения: Евгений потерял не только невесту, но и надежду на счастливое будущее, рассудок: «его смятенный ум // Против ужасных потрясений // Не устоял». [4] Писатель противопоставляет трагедию Евгения и поведение общества. Чиновники отправляются на службу, торговцы собираются вымещать убытки на ближних, поэт уже поёт стихи о произошедшем событии. Всё идёт своим чередом бесчувственно и холодно, совершенно равнодушно ведут себя верхушки общества по отношению к судьбе «маленького человека» — так А. С. Пушкиным осмыслена сложившаяся историко-социальная реальность. При виде медного всадника Евгений забывает о личной трагедии, его мысли приобретают политический характер. По мнению героя, именно Пётр виновен в его несчастиях, ведь это он своей «роковой волей» основал город, который погубил будущее Евгения. В мыслях персонажа отчасти отражена и авторская позиция: Пушкин восхищается тем, что на лице всадника застыла дума, в фигуре его сокрыта сила, в коне сосредоточен огонь. Но непонятно автору, куда направляется этот конь и где его пристанище. Автор задаёт риторический вопрос «мощному властителю судьбы»: «Не так ли ты над самой бездной, // На высоте, уздой железной // Россию поднял на дыбы?» [4]
Осмысливая историко-политическую реальность России того времени, автор не просто так оставляет вопрос без ответа. Такой приём открывает перед читателем широкое пространство для размышлений: значит ли поднять Россию на дыбы — узаконить самодержавие? Став властителем народа, справедливо ли держать его «над бездной»? Сокрыто ли в этих строках пророчество о падении самодержавия? Ни автору, ни читателю дать ответа не дано. Евгений, испытывая глубокое потрясение от личной трагедии и от вида «кумира на бронзовом коне», в катастрофической ситуации раскрывает в себе ощущение социальной несправедливости. Дух протеста растёт и вырывается наружу: «Добро, строитель чудотворный! // Ужо тебе!».. [4]
Бунт Евгения — не бездумный порыв. Это осознанное недовольство ситуацией, обращённая к властителю претензия. Вводя в поэму фантастический элемент, автор показывает, что бывает с теми, кто дерзнул выступить против правителя, глобальнее — против самодержавия, что примечательно в контексте декабристского восстания. Повсюду мерещится теперь Евгению образ всадника и звук скачущих копыт, что впоследствии сводит его с ума, лишает человеческого облика и доводит до гибели.
В повести Н. В. Гоголя «Шинель» (1842), в отличие от поэмы А. С. Пушкина «Медный всадник» (1833), исторические реалии сопоставлены: эпоха Петра 1 и Николая 1. Историческая перспектива «Шинели» гораздо шире, чем у «Медного всадника». [1] Это может быть обусловлено выбором жанра повести. Если А. С. Пушкина волновало историческое осмысление преобразований Петра и их катастрофическое проявление, судьба России в глобальном масштабе, то Н. В. Гоголь сосредоточивает своё внимание вокруг судьбы «маленького человека». Она является ключом к пониманию острой социальной обстановки, значения петровских преобразований и сложившейся действительности с её несовершенствами.
Историческое осмысление реализуется Н. В. Гоголем через призму художественных деталей, которые представляют собой совокупность бытоописательных элементов. Их значимость в сюжетно-композиционном строе повести настолько велика, что исторический срез эпохи становится единым целым с художественным пространством. [1]
Повесть начинается с жизнеописания её главного героя — Акакия Акакиевича Башмачкина. Много схожего у этого персонажа с Евгением: он так же служит каким-то чиновником в каком-то департаменте, который лучше не называть, так же переживает катастрофическое для своей «маленькой» жизни событие, которое провоцирует героя на бунт и ведёт к трагическому концу. Но в отличие от Евгения, Башмачкин обладает прошлым (история с заурядным выбором имени), портретной характеристикой (захудалая шинель на плечах, ревностное отношение к должности титулярного советника), а также надеждой на будущее в виде новой шинели. [2]
Здесь будут противопоставляться друг другу образы двух шинелей (старой и новой), как образы российской действительности до петровских преобразований и после. Старая шинель была настолько изношена и непригодна для гардероба, что её даже лишили этого гордого звания и нарекли простым капотом. Акакий Акакиевич, являющийся представителем слоя «маленьких» людей, поначалу настроен решительно в желании починить старую шинель. Он отправляется к портному. Портной как герой повести — аллюзия, через его образ реализуется личность Петра Великого. Об этом свидетельствуют определённые детали.
Во-первых, называется герой Петровичем: «...Петровичем он начал называться с тех пор, как получил отпускную»... [3]
Во-вторых, герой «довольно удачно занимается починкой панталон и фраков». [3] Использованные заимствования ясно указывают читателю на связь с реформами Петра Великого, который начал одевать русский народ во всё иноземное. В умении портного хорошо работать руками напрямую выражается трудолюбивая натура императора.
В-третьих, жену свою герой называет немкой, к тому же отзывается об этой категории нелестно: «Петрович любил при случае кольнуть немцев» [3] Здесь изображена косвенная аллюзия на пристрастие императора к немецкой слободе. В-четвёртых, жена Петровича не отличалась особой красотой, но автор указывает, что при встрече с ней «одни только гвардейские солдаты заглядывали ей под чепчик…» [3]
Используя приём ретроспективы, автор почти напрямую сравнивает героиню с женой Петра 1, Екатериной, которая обладала крепкой поддержкой гвардии и после смерти мужа взошла на престол. В-пятых, на коленях у персонажа лежит ветошь — незначительная бытовая деталь, напрямую говорящая о корабельном деле императора. В-шестых, наклонность Петровича нюхать табак — аллюзия на введённую Петром государственную монополию на продажу табака. Петрович, осмотрев шинель Башмачкина, решительно отказывается её чинить, а рекомендует пошить новую. Никакие уговоры и жалобные просьбы Акакия Акакиевича не повлияли на решение портного. Более того, Петрович вдохновлён идеей не просто сшить новую шинель, но по последней моде: «воротник будет застегиваться на серебряные лапки под аплике». [3]
Это своего рода отражение ревностной к новшествам натуры Петра Великого, который решительно отбросив всё старое, ступил на путь обновления России. Новая шинель стоила больших денег, и Башмачкину пришлось испытать некоторые экономические лишения, чтобы собрать средства для её покупки. Поначалу ограничения подобного рода давались ему тяжело, но затем он свыкся и даже «питался духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели». [3]
Примечательно, что именно Петрович одевает Башмачкина в новую шинель, как Пётр одел Россию в свои реформы. При этом Петрович чувствует значительность совершенного дела и своё профессиональное превосходство над теми портными, кто способен только подкладки переправлять, а Башмачкин даже усмехался от внутреннего удовольствия. Герой сравнивает свою старую шинель с новой и находит смешным своё прежнее упорство чинить расползшийся капот. [2]
Что это, как не отражение принятия народом петровских реформ? Сначала страх, затем тяжелое принятие и осознание необходимости. Авторское осмысление петровской эпохи даёт читателю понять, что Н. В. Гоголь не только ценит вклад Петра Великого в развитие России, но и считает его преобразовательную деятельность фундаментом для дальнейшего становления государства.
Но затем открывается другая действительность, историческая обстановка времени Николая 1. Подобно Евгению, Башмачкину было суждено пережить катастрофическое потрясение, которое кардинально изменило его жизнь. Шинель была украдена, и, чтобы восстановить справедливость, герой обращается к различным государственным служащим за помощью. Но никто не способен помочь ему. Тогда, воспользовавшись добрым советом, он отправляется к значительному лицу. Здесь автор, осмысливая окружающую героя реальность, представляет читателю гротескную зарисовку бюрократического аппарата, который при Николае 1 достиг небывалых прежде размеров. Чтобы попасть на приём к значительному лицу, Башмачкину необходимо прежде посетить коллежского регистратора, затем губернского секретаря, затем титулярного секретаря, а далее — значительное лицо. С некой сатирой автор говорит: «Так уж на святой Руси всё заражено подражанием, всякий дразнит и корчит своего начальника». [3]
Ироничное описание значительного лица, которое поддерживает диалог лишь тремя вопросами: «Как вы смеете? Знаете ли вы, с кем говорите? Понимаете ли, кто стоит перед вами?» [3], говорит о недоброжелательном отношении автора к существующей политической обстановке. Герой не только не получил помощи, но был отчитан значительным лицом до такой степени, что слёг со смертельною горячкой. Такое катастрофическое стечение обстоятельств может привести героя только к одному исходу — смерти. Перед читателем возникает аллюзия на отнятые светлые преобразования Петра реакционными реформами Николая. Подобно Башмачкину, народ болезненно переживал происходящее. Как в последствии скажут историки — Николай 1 прошёл ураганом, и бичом, и кнутом, и терпугом по Русскому государству в течение 30-ти лет, это исчадие мундирного просвещения и гнуснейшей стороны русской натуры. Это ли не выражение позиции Н. В. Гоголя по отношению к реформистской деятельности Николая I?
Затем в сюжет повести Гоголь помещает фантастический элемент кражи шинелей призраком. Призрак этот не кто иной, как Акакий Акакиевич. Пусть и посмертно, но, подобно Евгению, в душе Башмачкина вырастает протест против социальной несправедливости. Башмачкин, отличающийся при жизни тихим нравом, после смерти открыто протестует, вероломно срывая чужие шинели, ища справедливости. Подобно тому, как нет покоя потерявшему рассудок Евгению, так нет спокойствия Акакию-призраку после смерти, а также всем значительным лицам, что попали под разгневанную призрачную руку. Такое осмысление автором социальной ситуации позволяет читателю сделать прогноз, к чему может привести абсолютное самодержавие. Ответ прост — к народному бунту.
Литература:
- Бельтраме Ф., Пушкин и Гоголь: к проблеме художественного осмысления истории в «Медном всаднике», «Капитанской дочке» и «Шинели». Триест, 2004.
- Виноградов И. А., Я брат твой. О повести Н. В. Гоголя «Шинель». Проблемы поэтики. 2001.
- Гоголь Н. В., «Шинель».
- Пушкин А. С., «Медный всадник».
- Фридман Н. В., Влияние «Медного всадника» Пушкина в «Шинели» Гоголя. 1973.
