Суть русской идеи находит своё начало ещё в становлении Киевской Руси, когда древнерусское государство путём реформирования и развития политического устройства являлось централизованным. В указанный период Владимир Святой крестит Русь, что связывает русскую культуру с византийской заимствованием церковных обычаев и архитектуры, а также способствует улучшению экономических связей и укрепляет Киевское государство на международной арене. Первым трудом, связанным с тематикой развития русского государства, является «Слово о законе и благодати» Илариона Киевского [3], который так же, как и мыслители XIX века, отмеченные ранее, связывает русскую идею с религией. Сама русская философская мысль, касающаяся национальной особенности, появляется в XIX веке, с появлением западнических веяний в мысли Чаадаева, который сетовал на отречённость русских от человеческого рода, на абсолютно непрогрессивный духовный застой, что вызвало резкое недовольство императорской власти, придерживающейся консервативной концепции.
Интерес к судьбе русского народа, его истокам и самой сути заметно повысился в XIX веке и волновала многих философов таких как Н. А. Бердяева, Н. О. Лосского, В. С. Соловьёва и во многом сопоставлялся с религией, и сама идея формулировалась как народно-религиозная.
Русская идея — это идея не только о национальности или нации, это идея о выборе цивилизационного пути, о мятежности русской души, которая не является в полной мере ни восточной, ни западной, что обусловливает её противоречивость.
Парадокс «русской идеи» заключается в противоречивости характерных особенностей русского человека, восточных тенденций в традиционной культуре и стремлении к либеральным концепциям, что само по себе является оксюмороном, то есть совместимости несовместимого, что есть парадоксально как для русской идеи, так и для русского человека.
Русский народ, согласно доводам Н. А. Бердяева [1], изложенным в «Русской идее», «не знал меры и легко впадал в крайности». Сравнение с народами Западной Европы более организованными и релевантными в развитии своей цивилизации, противопоставляется русскому беспокойству и индивидуальному пути становления нации, национальности русских. Русский народ расценивается Бердяевым как вдохновенный, вдохновлённый и вдохновляемый опытом других цивилизаций и культур, поэтому К. Маркс не столь был неправ, называя Россию Татарией, а западники не были русофобами и «любили Россию как дитя любит мать».
«Русскость» явно не определяется идеями нации и национальности, понятие «русский» — о душе, её необъятности и безграничности, устремлённости в бесконечность, отчего и путь развития русского народа нелогичен, во многом непонятен и труден в овладевании огромными пространствами и их оформлении. Многонациональность и сохранение самобытности национальных меньшинств определяет разрозненность государства, отсутствие единой культуры, не получившей законченной структуры, определяемой историческим развитием, как перениманием опыта греков, татар, и западных цивилизаций.
Тем не менее, несмотря на кажущуюся негативность ассоциаций с русской культурой, Федотов Г. П. в произведении «Святые Древней Руси» [2] высказал мысль, что перевод Священного Писания Кириллом и Мефодием на славянский язык был неблагоприятен для развития русский умственной культуры, ибо произошёл разрыв с греческим и латинским языком. Невозможно не согласиться с тем, что на тот период именно Византия и западная часть прошлой Римской империи были наиболее развиты как в культурном, так и в научном аспектах, учитывая богатый опыт и количество мыслителей, известных и актуальных в современности.
Бердяев в своих рассуждениях, несмотря на релевантность высказывания Федотова, полагает, что отставание русского народа, умного и одарённого, заключается не в этом — не в отчуждении от великих империй, а в том, что «силы русского народа оставались как бы в потенциальном, неактуализированном состоянии». Силы русского народа были направлены на укрепление централизованности государства, его развитии и поиск идеальной формы правления для поддержания порядка и благосостояния. «Государства крепло, народ хирел», — говорил небезызвестный Ключевский. Завладение и освоение пространств русского государства, их укрепление и охрана были главной целью русской народности; развитие культуры и сохранение самобытности, а развитие умственного потенциала и формирование русской философии не были первостепенной задачей, поэтому русская философия становится прогрессивной только в 19 веке и ведёт своё начало от немецкого классического подхода Гегеля, очень популярного в России, умственный потенциал, рассматривая на примере русской аристократии, был направлен на изучение английского и французского языков, что иронично подмечал Пушкин в «Евгении Онегине», если вспомнить, что Татьяна «и выражается с трудом на языке своём родном, итак, писала по-французски…», а колорит русского народа, культура и самобытность сохраняется в простом русском человеке, а не аристократии, вдохновенно и пафосно изучающей французский — эталонный и фешенебельный по тем временам, поэтому культура русского человека — проста и во многом наивна — мистическая вера в приметы, гадания по праздникам, сжигание Масленицы — сохранившийся после Крещения рудимент языческой культуры, не наполненные глубоким смыслом частушки — именно это является фундаментом «русскости» и ассоциативности с уровнем русской культуры, не столько низменной и недуховной, сколько недоработанной и где-то инфантильной.
Поэтому русская культура парадоксально чаще связывается с Достоевским и Толстым, а не безымянным искусством. В этом смысле можно не согласиться с Бердяевым, который писал о том, что классовость в России не оформлена, но если рассмотреть флуктуацию между простым народом и аристократией, даже в культурном аспекте. Достоевский и Толстой являются эталонами русского человека, истинные аристократы, болеющие за Россию и изучаемые во всём мире — глубокие мыслители, по-разному проявившие себя в литературе и русской философии. Толстой, изучающий греческий и углубившийся в даосизм, создал своё религиозно-этическое учение, основанное на синтезе китайской теологии и христианства, за что был отлучён от русской православной церкви и Достоевский — сакрально пишущий, верующий в православие, о чём ярко свидетельствует написание «Идиота», где князь Мышкин — наивно верящий в человека, добрый и воспринимаемый как человек, имеющий определённую степень слабоумия из-за своего сопоставления с Христом. Мысль Достоевского от того и гениальна, и нова, что общество не готово принять по-настоящему духовного и душевного человека, открытого к состраданию и вере к любому, что является идеалом православного человека по всем канонам. И поэтому Бердяев, говоря о религиозности русского человека, несмотря на перенимание греческой веры, пишет, что «русские» определяются «православием». С древности Православная вера национализируется, становится символом «русскости», оттого и закрепляется, что правитель России — наместник Бога на земле, что защищает власть князя, а впоследствии царя от посягательств приближённых управленцев на монархическую форму правления. Известным памятником русской православной культуры является «Домострой», содержащее в себе полезные сведения, поучения и наставления всякому христианину — мужу, и жене, и детям, и слугам, и служанкам, что, по мнению Бердяева — большое извращение христианства. Догматическая традиционность, присущая патриархальному строю, претит как христианству, так и русскому человеку в целом. Эталонным отношением между мужчиной и женщиной выступает свобода Чернышевского, описанная в скандальном для России того времени романе «Что делать?». В этом, согласно мнению Бердяева, и заключается настоящая любовь — любовь, лишённая излишне традиционных предрассудков, а не патриархальность, более соответствующая татарской традиционности, перенятой более от восточной культуры, нежели являющаяся русской идеей. Свобода любви и отношений между мужчиной и женщиной прямо сопоставляется с иной свободой — свободой мысли, идеи и русского народа в целом.
Бердяев пишет о том, что русский человек более социалист, нежели теоретики социализма. Белинский искренне сопереживал русскому народу, говоря просто, «болел» за русскую душу и желал лучшего, а самое благое — это социалистические идеалы. И последующие русские мыслители — Лавров, Герцен, Михайловский, были народниками и социалистами. И, по мнению Бердяева, были большими марксистами, чем К. Маркс и Ф. Энгельс, ища того же благосостояния нации, только если главные труды Маркса и Энгельса носили больше экономическую окраску, о чём говорят «Капитал» и «Манифест коммунистической партии», в то время как русская философия более отдаётся социальному аспекту, рассуждая о необходимости однородности народа, а не устранения частной собственности и отхода от государственности.
Русский человек, истинно русский — жертвенен, что соответствует православной вере, доброжелателен и наивно верящий в лучшее — лучшее для русской истории, о чём с 19 века пишут русские мыслители, как славянофилы, так и западники, на что надеются и в чём видят будущее России — в освоении потенциала русской мысли, выраженности и актуализированности сил русского народа, что, по их мнению, является залогом великого будущего. Развитие русской философии из теоретического концепта должно приобрести объективацию и математизацию мысли — более характерные для западных цивилизаций — расчётливых и релевантных в идеологическом концепте, который приобретает реалистичный характер, а не мечтательный и уходящий в далёкое будущее, как у русских мыслителей и идеологов, перенимающих опыт гегельянства и марксизма, а не формирующих новую, истинно русскую идею.
Литература:
- Бердяев Н. А. Русская идея. — СПб.: Азбука-классика, 2008. — 320 с.
- Федотов Г. П. Святые Древней Руси / [сост. и вступ. ст. А. С. Филоненко; отв. ред. А. Н. Гопаченко]. — Москва: АСТ, 2003. — 700 с.
- Иларион. Слово о Законе и Благодати — М.: ПИФ «Столица»: НИЦ «Скрипторий», 1994.- 143с.
