В статье представлен анализ имплицитных средств выражения метатекста в романе Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго».
Ключевые слова: метатекст, имплицитность, подтекст
Художественный текст представляет собой некоторое сообщение, которому присуща определённая творческая интенция. В динамическом аспекте, художественное намерение вербализуется посредством введения смысловых квантов в концептуальную систему адресата как организация системы оценок и смыслов. Так можно говорить о нацеленности авторской интенции на расширение языковой картины мира реципиента и на воздействие на его эмоциональное состояние, а далее уже об экспликации глубинного замысла автора. Система возможности репрезентации концептов в рамках творчества определённого автора характеризуется инвариантностью, то есть, при выборе лексических средств, писатель предполагает эмотивный отклик читателя на выбранный способ референции.
Исследования манеры раскрытия лексической темы и организации художественной системы связаны с процессом декодирования субъективной авторской картины мира, имплицитных смыслов, скрытых за пеленой основного текста. Эксплицитная и имплицитная информация находятся в интерференции по отношению к друг другу, что определяет алгоритм декодирования текстовой и подтекстовых данных. Семантическая наполненность текста, в свою очередь, создаётся структурой его смыслов и может быть определена как содержание текста в его отношении к средствам выражения. Имплицитные (глубинные) потенции текста реконструируются с помощью процесса взаимодействия текстовых импликаций, их прагматической структуры.
В целом же, понятие имплицитности художественного текста отождествляют с подтекстом, в частности, К. С. Станиславский исследует подтекст как аффективно-волевую подоплеку реплик персонажей произведения. Это, прежде всего, волевой стержень реплики как отдельного эпизода, так и общего стремления художественного текста, который должен быть выявленным актёром или сознанием читателя для того, чтобы персонаж обрёл жизнь [3]. Однако стоит подчеркнуть, что несмотря на очевидное сходство дефиниций подтекста и имплицитности, между ними есть существенные различия.
Большинство исследователей отмечает интернациональность авторского подтекста, в то время как категория имплицитности связывается с общим механизмом восприятия общения как в плоскости речевого акта, так и в понимании взаимодействия читателя и текста. У подтекста, помимо терминологического значения, имеется бытовая направленность понимания как явления, применимого к стандартному диалогу и подразумевающего под собой ни что иное, как тайный, недоступный третьим лицам смысл, в то время как сфера применения имплицитности ограничена рамками научной унификации, и определяет взаимодействие реципиента с определённым набором знаков и психической стороной рассмотрения данного феномена. Таким образом, подтекст понимается как выводной смысл, в то время как имплицитность — способность воспроизводить выводной смысл и декодировать его.
Имплицитный метатекст напрямую связан с сюжетом и подтекстом произведения. Благодаря корректному декодированию метатекстовых посылов адресант в полной мере осознаёт глубинные творческие интенции автора. Также имплицитный метатекст необходим для определения эффекта эмоционального диссонанса — прямого эмотивного посыла художественной деятельности автора к сознанию читателя, порождающего рефлексию над воспринимаемым текстом.
Имплицитный метатекст вербализуется в рассматриваемом нами романе разными способами — как лексическими, так и синтаксическими, графическими, и чем больше автор создаёт точек репрезентации имманентного смысла произведения, тем больший эмотивный отклик происходит в сознании адресанта.
Метатекст, таким образом, в «Докторе Живаго» может быть вполне очевидным, в рамках стилистики текста — пролетарский класс не скупится в применении оценочной, стилистически маркированной лексики в адрес реципиента высказывания: « Вот она, вот она, дрянь, я тебе глаза выцарапаю, мерзавка!» [2]. В данном примере коммуникативный акт угрозы явно находится на поверхности текстового образования, сниженная лексика проецирует эмпатию у адресанта метататекста — читателя, что позволяет ему объективно оценить коннотативный компонент текста, выстроить достоверный образ взбешённого и раздражённого героя произведения. Разговорная, временами обсценная лексика привносит элемент авторской модальности по отношению к героям, помогая адресанту построить мнение о персонаже, соответствующее авторскому замыслу: « Эта Войтесса, между нами говоря, порядочная дрянь…» [2] . Так коннотативное имплицитное содержание высказывания, привносимое семантикой лексических единиц, передает информацию эпистемического (оценочного) характера.
Имплицитное эмотивное содержание в своей структуре также имеют междометия, позволяющие не только воссоздать звуковой фон произведения (« Торговал у бабки пироги да молоко, набил брюхо и фьють… ») [2], но и вербализовать в текстовом пространстве отдельную реакцию героев на ту или иную речевую ситуацию (« И он ее берег, нечего сказать! Ха-ха-ха!» ) [2], причём адекватно вычленить сферу функционирования междометия мы можем исключительно из окружающего контекста (Ср.: « Ах, оставьте, пожалуйста! Для вас царапина, а для меня оправдание всей моей жизни…» — просьба, « Ах, чтоб вам пусто было! » — злость, негодование, « Ах, Юрочка, можно ли так? » — мольба об отмене задуманного действия адресанта высказывания, « Ах, я перенесла такой ужас! » — испуг) [2].
Усилению эффекта эмотивного воздействия на читателя также служат лексические повторы: « Шли и шли и пели «Вечную память», и, когда останавливались, казалось, что ее по-залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра… » [2], данный повтор имеет экспрессивное назначение — выражение продолжительности и монотонности движения, «внимание говорящего сосредоточено на важном факте, важность этого момента задерживает повествование, задаёт ему ретроспективную направленность с целью передать адекватно смысл, который должен воспринять слушатель» [1].
Как одним из приёмов авторской модальности, рассмотрим функционирование стилистических фигур в тексте романа. Репрезентация кульминации эмоционального всплеска художественного субъекта в текстовом пространстве может происходить за счёт использования риторического восклицания: « Господи, сделай, чтобы она не мучилась. Мамочка! » и риторического вопроса: « О Юра, Юра, милый, дорогой мой, муж мой, отец детей моих, да что же это такое? » [2], которые позволяют адресанту произведения в полной мере проникнуться описываемыми страданиями персонажей. Риторические восклицания и вопросы не имеют адресата и направлены как бы вникуда, к своему собственному сознанию, они возникают при потере контроля над художественной ситуацией и характеризуются смещением локуса контроля, поэтому в момент отчаяния художественный субъект выступает в наиболее уязвимом состоянии, взывая к читательскому состраданию.
Коннотативное имплицитное содержание может привноситься в текст коннотативной семантикой лексических единиц наравне с повторами: « Что я наделал? Что я наделал? Отдал, отрекся, уступил. Броситься бегом вдогонку, догнать, вернуть. Лара! Лара!» [2] — здесь автор для концентрации внимания адресанта задействует сразу несколько способов вербализации имплицитного метатекста — это уже упомянутый лексический повтор, выраженный риторическими вопросами, глагольный комплекс, выстроенный по приёму градации, а также риторические восклицания. Каждое из этих средств передаёт информацию об отчаянии главного героя в момент отъезда Лары с ребёнком, а также безвыходности ситуации.
Таким образом, имплицитный смысл произведения рассматривается как результирующая всех видов неэксплицитной информации (лексические, синтаксические способы организации произведения). Это подтекстовая имплицитная информация, образующаяся из взаимодействия всех текстовых импликаций. Такого рода информация реализуется в дискурсе целого произведения, как его интенция, т. е. на тематическом и идейном уровне.
Литература:
- Лосева С. В. Частицы в системе метатекстовых операторов: автореф. дис. … канд. филол. наук. — Владивосток, 2004. — 23 с.
- Пастернак Б. Л. Доктор Живаго. — СПб.: Азбука-классика, 2003 (ГПП Печ. Двор). — 765 с.
- Станиславский К. С. Статьи, речи, беседы, письма. — М.: «Искусство», 1953. –700 с.
