В данной статье излагается несколько из возможных объяснений динамики виктимизации женщин с использованием феминистской точки зрения. Исследуется взаимосвязь между сексизмом и насилием в современном обществе с использованием концепции жестокого обращения как расширения различий во власти между мужчинами и женщинами в целом.
Внимание уделяется истории и типам механизмов, используемых специалистами в области психического здоровья, в частности социальной работой, для отрицания частоты, интенсивности и последствий насилия для женщин.
Общий обзор современной литературы представляет новую информацию для социального работника о частоте и этиологии женской виктимизации и о том, как эта новая информация может быть применена в клинической практике и разработке программ.
Ключевые слова: виктимизация, виктимологические факторы, процесс виктимизации, преступления, насилие в отношении женщин, вуайеризм, валидация, регрессия, уголовное правосудие, межличностное насилие, сексуальное насилие, избиения, преследование.
Насилие в отношении женщин является одним из факторов растущей волны тревоги по поводу насилия в обществе. Громкие дела, связанные с данным фактом, привлекают внимание к тысячам менее известных, но не менее трагических ситуаций, в которых жизни женщин разрушаются в результате избиений или сексуального насилия.
Понимание виктимизации имеет решающее значение для практики неотложной психиатрии.
Истории виктимизации тревожно распространены среди женщин, обращающихся в Центры поддержки жертв насилия, особенно среди частых пользователей услуг.
Последствия виктимизации носят как психологический, так и физический характер и часто наносят ущерб здоровью и функционированию во многих областях.
Посттравматическое стрессовое расстройство, БЛД и расстройства, связанные с употреблением психоактивных веществ, часто наблюдаются у женщин с историей виктимизации, что может быть особенно сложным для поставщиков Центров поддержки жертв насилия.
Скрининг на наличие травмы при наличии ПЭС или в анамнезе не следует упускать из виду ни у одного человека, включая тяжелобольных, бездомных, инвалидов или пожилых женщин. Клиницисты Центров поддержки жертв насилия должны помнить, что нужно спрашивать о виктимизации и задавать вопросы в частном порядке в прямом и открытом формате, передавая эмпатическую валидацию.
Клиническая оценка женщин с историей виктимизации в Центрах поддержки жертв насилия должна проводиться в соответствии с принципами стандартной неотложной психиатрии и основываться на понимании травмы. Это включает в себя практическое знание динамики травмы, соблюдение разумных профессиональных границ и заботу о том, чтобы не подвергать пациентов повторной травме или не воспроизводить динамику преступник-жертва.
Следует избегать вуайеризма и регрессии, особенно при выяснении истории травм. Центр поддержки жертв насилия должен быть местом для скрининга и неотложного вмешательства, а не для проведения интенсивной травматологической терапии.
В Центрах поддержки жертв насилия основное внимание должно по-прежнему уделяться приоритетам сортировки и лечения, безопасности и стабилизации, а также тщательной оценке на предмет употребления психоактивных веществ и психозов.
Базовые знания о когнитивно-поведенческих вмешательствах, обеспечивающих «стратегии выживания в кризисных ситуациях», такие как DBT, могут быть особенно полезны клиницистам с Центров поддержки жертв насилия.
Клиницистам также необходимо следить за проблемами контрпереноса и возможностью пренебрежительного отношения к этим женщинам со сложными, сопутствующими и хроническими проблемами и заболеваниями.
Роль использования психотропных препаратов в когортах с Центрами поддержки жертв насилия с историей виктимизации должна быть направлена на острые симптомы. Рекомендуется привлекать постоянных поставщиков этих решений для координации ухода и минимизации расщепления и рисков полипрагмазии.
Хотя СИОЗС эффективны в лечении симптомов расстройств, связанных с виктимизацией, пациентам необходимо напоминать о профиле побочных эффектов, особенно сексуальной дисфункции и синдромах отмены.
Средства правовой защиты в дополнение к усилиям по просвещению, профилактике и прямому вмешательству постепенно становятся реальностью в обществе, которое медленно признает насилие в отношении женщин.
Тем не менее насилие со стороны интимного партнера остается фактом жизни слишком многих женщин. Не все насильственные отношения перерастают в ситуацию убийства, но примерно 33 % всех убитых женщин убиты их мужем или партнером.
Для сравнения, только 3 % всех убитых мужчин были убиты интимным партнером. Кроме того, из всех случаев, идентифицированных как убийства со стороны интимного партнера, три из каждых четырех жертв были женщинами.
Поиск решений высветил не только то, что мы знаем о насилии в отношении женщин, но и то, чего мы не знаем. Как мы можем достичь наилучшего понимания этой проблемы и ее сложных последствий? Какие исследовательские усилия принесут наибольшую пользу? На какие вопросы необходимо ответить?
Понимание насилия в отношении женщин представляет собой всеобъемлющий обзор современных знаний и определяет четыре области с наибольшей потенциальной отдачей от инвестиций в исследования за счет улучшения понимания бытового насилия и изнасилований и реагирования на них:
– для чего предназначены вмешательства, кого они охватывают и как охватить многих жертв, которые не обращаются за помощью;
– факторы, которые подвергают людей риску насилия и провоцируют насилие, включая характеристики правонарушителей;
– масштабы бытового насилия и сексуальных посягательств в мире и их последствия для отдельных лиц, семей и общества, включая издержки.
Как структурировать изучение насилия в отношении женщин, чтобы получить больше полезных знаний.
Несмотря на освещение в новостях и ток-шоу, реальная фундаментальная природа насилия в отношении женщин остается неисследованной и часто неправильно понимаемой. Понимание насилия в отношении женщин дает направление для расширения знаний, которые могут помочь в решении этой национальной проблемы.
Учитывая множество ошибок в понимании виктимности, феминистские теоретики сформулировали необходимость взгляда на виктимизацию и жертв, который выходит за рамки дуалистического определения, встречающегося в доминирующих культурных дискурсах. Адекватная концепция виктимизации должна быть отделена от гендера и избегать упрощенных противопоставлений между жертвой/агентом, пассивным/активным, бессильным/могущественным, слабым/сильным и женским/мужским.
Термин «жертва» должен быть переосмыслен как «тот, который признает активность, а также пассивность, силу, а также уязвимость, сопротивление, а также диссоциацию» [5, с.12].
Не менее важным является императив отделить пассивность и бессилие, обычно ассоциирующиеся со статусом жертвы, от женственности, а также от тел и сексуальности женщин. Переосмысление виктимизации вне дихотомий пассивный/активный, уязвимый/агентный, объект/субъект представляет собой сложную задачу.
Действительно, идея о том, что уязвимость является фундаментальным онтологическим условием, указывает именно на эту реальность. В той мере, в какой телесность делает нас доступными для других и действует как предварительное условие социальной конституции «я», автономия и свобода действий не так традиционно автономны; мы никогда не можем быть полностью самоопределяющимися, и, поскольку мы социальные, наши тела никогда не могут быть полностью нашими собственными. Более того, такие понятия, как индивидуальная автономия, свобода действий и целостность, могут выступать в качестве основных частей дискурсов, которые закрепляют неуязвимость как идеал и отрицают конститутивную взаимосвязь [3, с. 45].
Таким образом, существует противоречие между необходимостью критиковать стремление к самоконтролю, самоопределению и независимости (т. е. индивидуальной телесной автономии), с одной стороны, и необходимостью сохранения этих ценностей как важнейших для реагирования на сексуальное насилие, с другой.
В то время как интуитивно понятно, что уязвимость амбивалентна, ее двусмысленность менее очевидна. Тем не менее, поскольку часть того, что определяет уязвимость как потенциальную, — это ее неопределенность, уязвимость также неоднозначна, а не просто амбивалентна. Его последствия, способы, которыми мы можем его испытать, и ценность, которой он может обладать, неопределенны.
Однако, как амбивалентность уязвимости указывает на ее разнонаправленный потенциал, на то, как она может открыть нас как для заботы, так и для насилия, ее двусмысленность указывает на то, что мы не можем отделить эти различные измерения друг от друга.
Наше существование, по этой причине, является двусмысленно уязвимым, поскольку мы не можем отделить нашу материальность от нашей интеллектуальности, нашу историчность от нашей ориентации на будущее, нашу индивидуальность от нашей социальности, нашу способность к выбору от нашей невольной фактичности и так далее. Соответственно, двусмысленность — это не расплывчатость, а скорее нечеткость и смешение качеств и ценностей, которые обычно противопоставляются традиционной дуалистической структуре.
Двусмысленность уязвимости заключается в сосуществовании и переплетении пассивности и активности, силы и слабости, самоутверждения и восприимчивости, свободы воли и отсутствия контроля.
Редуктивное понимание уязвимости фрагментирует это фундаментальное условие, отделяя эти измерения человеческого опыта друг от друга. Осуществляемая через подчинение одного измерения человеческого опыта другому, проявляется в нашей неспособности принять двусмысленность, которая неизбежно характеризует наше существование. Этика предполагает признание и проживание в пространстве, где переплетаются эти два измерения, в то время как угнетение сводится к ограничению других фактичностью и материальностью и использованию других в качестве средств для собственных целей.
Привязка уязвимости, по определению, к женственности и специфике женского тела является одним из распространенных способов устранения ее двусмысленности. Только в контексте культурного воображения, в котором женщины рассматриваются как пассивные, слабые и нуждающиеся в защите, а мужчины — как активные, сильные и обеспечивающие защиту, изнасилование во время войны приводит не только к позору и изоляции жертвы, но и к социальной дезинтеграции ее сообщества.
Мужчин можно пристыдить за их неспособность быть защитниками, а женщин — за их неспособность быть носителями целостности и чести сообщества: Гендерное различие между теми, кто нуждается в защите, и теми, кто ее обеспечивает, создает мир, в котором женщины должны нести уязвимость человеческого состояния как бремя, чтобы мужчины могут представить, что они могут избежать уязвимости, связанной с тем, чтобы быть людьми.
Гендерная уязвимость таким образом лишает ее человеческого достоинства и позволяет эксплуатации уязвимости, уже нормализованной в гендерных отношениях, стать эффективной тактикой военного времени [1, с.56].
Уменьшение уязвимости к фиксированному женскому и женскому атрибуту фрагментирует то, что в опыте не может быть разделено, приписывая одну сторону дуалистической иерархии мужчинам, а другую — женщинам, в попытке устранить ее двусмысленность. Через ассоциацию с женственностью уязвимость подтверждается как пассивность, слабость, зависимость и восприимчивость к вреду, в то время как неуязвимость утверждается как область мужественности. Уязвимость становится эксплуатируемой слабостью, а не сложным, двусмысленным состоянием.
Таким образом, переосмысление уязвимости как двусмысленной позволяет нам более четко сформулировать, в чем заключается ошибка в использовании уязвимости. Вместо того, чтобы быть способом воспользоваться ранее существовавшим состоянием слабости, эксплуатация уязвимости сводится к присвоению и уменьшению пластического потенциала. Это включает в себя узурпацию двусмысленного означающего потенциала тела, превращение тела другого человека в то, что он хочет, чтобы оно означало, и лишение этого человека телесной целостности.
В более общем плане, использовать уязвимость означает присвоить базовую способность влиять и быть затронутым для конкретной узкой цели.
Такое присвоение ограничивает переживание человеком уязвимости — то, что чувствует и передает его тело, — и устраняет его двусмысленность и пластичность, формируя не только то, что она испытывает, но и то, как другие воспринимают ее и реагируют на нее.
В этом заключается ошибка сексуальной виктимизации: эксплуатация уязвимости делает эту уязвимость основой для причинения вреда. Кроме того, эксплуатация, связанная с сексуальной виктимизацией, опирается на и, таким образом, поддерживает угнетающее гендерное разделение уязвимости и редуктивно-негативный взгляд на нее.
Таким образом, фундаментальная двусмысленность уязвимости стирается, чтобы представить уязвимость просто как возможность эксплуатации, восприимчивость к вреду и средство для деспотичного утверждения другого о неуязвимости.
Однако реальность такова, что опыт многих людей не подпадает под эти категории. Виктимизация со стороны знакомых и партнеров, сексуальные контакты, характер которых меняется в середине акта, а также секс по принуждению или под воздействием алкоголя представляют собой не серую зону, в которой неясно, было ли совершено что-то плохое, а скорее область неоднозначного опыта. Это вторичная виктимизация, когда жертве причиняется дополнительный вред не в результате прямого преступного деяния, а из-за того, как учреждения и другие лица обращаются с жертвой.
Вторичная виктимизация может быть вызвана, например, повторным контактом жертвы с преступником, повторным допросом об одних и тех же фактах, использованием неподобающих выражений или бесчувственных комментариев со стороны всех тех, кто вступает в контакт с жертвами
Подводя итог, следует отметить, что социальным работникам предлагаются: принять участие в изменении сексистского порядка; уделять приоритетное внимание специализированным, доступным службам восстановления для женщин, подвергшихся жестокому обращению; выступать в защиту женщин на индивидуальной и системной основе; мотивировать женщин бороться за эти изменения самостоятельно; интегрировать свои знания о виктимизации в широкий спектр практических условий; и пересмотреть свои ценности в отношении вмешательства семьи и виктимизации.
Если уязвимость является особенно опасной концепцией для феминистской теории, то это происходит из-за пагубного гендерного подхода к этой концепции. Ассоциация уязвимости с женственностью, женским телом и женской сексуальностью пагубна по двум причинам: во-первых, потому что она включает в себя дифференцированное распределение общего состояния (уязвимости) и, во-вторых, из-за того, как преобладающие иерархии социального значения делают уязвимость слабостью и, следовательно, бременем. В этом контексте уязвимость вызывает тревогу: определение женского тела как изначально восприимчивого к вреду натурализует насилие, интерпретируя его как неизбежный результат мужской агрессии и женской жестокости. Это усиливает оппозиционные и гетеронормативные концепции гендера, сексуальности и желания.
Как повышение ценности неуязвимости, так и обесценивание уязвимости, чему способствует редуктивно-негативное понимание, влияют на то, как мы понимаем сексуальную виктимизацию и реагируем на нее. Это традиционное понимание подкрепляет доминирующие концепции виктимности, которые неадекватны опыту людей, лишают жертв полномочий, закрепляют проблематичные гендерные нормы и гендерное распределение вредной уязвимости, а также препятствуют признанию виктимизации тех, кто выходит за рамки нормы.
Таким образом, они делают возможной эксплуатацию уязвимости: присвоение, придание значения и уменьшение потенциала неоднозначной уязвимости другого человека.
Однако более всеобъемлющая, детализированная и не сводящая к минимуму концепция уязвимости позволяет переосмыслить виктимизацию таким образом, чтобы смягчить эти пагубные последствия.
Это понимание не должно раздражать феминисток, а скорее служить ценным концептуальным ресурсом.
Это обеспечивает основу, которая позволяет нам подвергать сомнению и оспаривать предполагаемую корреляцию между гендером и уязвимостью /неуязвимостью и понимать эксплуатацию уязвимости более сложным образом, а не представлять ее как естественную реакцию на ранее существовавшее состояние слабости.
Это призывает подвести итоги двусмысленности сексуальной уязвимости (вместо того, чтобы требовать четкой категоризации, которая противоречит сложности опыта) и признать сосуществование как силы, так и восприимчивости, восприимчивости и утверждения, свободы действий и ущемления.
Наконец, это требует внимания к тому, как понимание людьми виктимизации может меняться с течением времени. Хотя двусмысленность уязвимости также делает ее неприятной — трудной из-за своей сложности, вариативности и изменчивости, — этот способ испытывать досаду продуктивен.
Это может обогатить наши обсуждения опыта уязвимости, сексуальной виктимизации женщин и способов, которыми мы должны реагировать на них, уводя нас от простой, но в то же время упрощенной концептуальной концепции, которая несправедлива по отношению к тем, чья уязвимость эксплуатируется.
Литература:
- Алиев, Р. Х. Виктимологическая профилактика насильственных преступлений / Р. Х. Алиев // Общество и право. — 2018. — № 3.
- Алиева, М.А., Гришанович Т. В., Лобанова Л. В., Травникова Н. Г., Трошихина Е. Г. Я сам строю свою жизнь. / под ред. Е. Г. Трошихиной. — Спб.: Речь, 2017. — 216 с.
- Глухова, А. А. Виктимологические факторы преступности / А. А. Глухова //. –Н.Новгород, 2019. — 345c.
- Морчев, И. А. Виктимологические аспекты предупреждения насильственных преступлений, совершаемых в сфере семейных отношений / И. А. Морчев // Российский следователь. — 2016. — № 11.
- Орлов, В. В. Предупреждение преступности: преступник и жертва / В. В. Орлов // Адвокатская практика. — 2018.– № 6.
- Побегайло, А. Э. О законодательной регламентации профилактики семейного неблагополучия как криминогенного фактора / А. Э. Побегайло// Законы России: опыт, анализ, практика. –2016. — № 12.
- Полубинский, В. И. Виктимология и профилактика правонарушений / В. И. Полубинский // — Омск, 2020. — 456с.
