Цифровая антропология: историографический обзор



В статье проводится обзор имеющейся на данный момент базы по изучению новой области знания — цифровой антропологии.

Ключевые слова: цифровая антропология.

Цифровая антропология — новая область, возникшая на рубеже XX-XXI вв., которая занимается изучением взаимодействия человека и цифровых технологий. В более широком контексте цифровая антропология изучает взаимодействие человека, сообществ и цифровых технологий. С одной стороны, накоплена достаточно обширная источниковая база и литература, однако материал еще не изучен в достаточной степени, поэтому исследование представляется крайне актуальным.

Западные исследователи приступили к изучению вопроса еще в 70–80 гг. XX в., что объясняется в том числе началом развития интернета как всемирной сети. Одна из авторов — Люси Сачмен, работавшая в конце 1970-х в исследовательском центре Xerox в Пало-Альто. Она поставила под вопрос предпосылки, из которых исходили программисты, проектировавшие дизайн взаимодействия человека и «разумных» устройств. В конце 1970-х — начале 1980-х годов доминирующими подходами в области искусственного интеллекта предполагалось, что для достижения цели человек строит план и следует ему, как бы прокладывая курс: вот он наметил, как будет добираться из одной точки в другую, и последовательно выполняет пункты плана [17]. Примерно в это же время в университете Сан-Диего антрополог Эд Хатчинз размышлял над проблемой различий методов навигации аборигенов Каролингских островов, которые не пользуются картой и компасом, но, тем не менее, успешно преодолевают тысячи миль, не видя суши, и методы современных «цивилизованных» навигаторов, снабженных различными техническими устройствами, дополняющими карту. Его книга «Познавательные процессы в естественной среде» (Cognition in the Wild, 1995) реинтерпретировала практики традиционных навигаторов в терминах «социально-распределенных когнитивных процессов», и нетривиальные наблюдения антропологов за практиками меланезийских навигаторов пригодились и Люси Сачмен [17]. Получалось, что люди импровизируют, они не понимают инструкций и их использование часто оказывается для людей проблемным. Без антропологов к такому пониманию было не прийти.

Шерри Теркл, социальный психолог, профессор MIT, пишет о развитии социальных сетей и виртуальных реальностей, «дружбе с машиной», влиянии социальных сетей на нашу культуру и жизнь. Одна из первых книг данного исследователя — «Жизнь на экране» [7]. Проведенное ею исследование является двухчастным: первую часть можно назвать полевым компонентом, т. е. исследованием непосредственно аудитории — интервью со студентами, школьниками, другими категориями людей и социальных групп. Теркл побывала и в СССР, где провела т. н. «включенное наблюдение» на разных площадках: пионерских лагерях, в цехах заводов и других. Автор использовала и другие интервью, проведенные в виртуальном режиме, но только в тех случаях, когда встречалась с респондентами и в «реальной жизни». Исследователь на момент работы над указанными интервью полагает, что в виртуальном пространстве есть кардинальные отличия по сравнению с реальной жизнью, и у методологов еще не сложилась концепция описания данных отличий.

Исследователь отмечает, что наше «пребывание» в гаджетах, серфинг в социальных сетях прямым образом сказываются на всех сферах жизни — отношениях в семье, с коллегами и друзьями.

Шери Теркл всерьез озабочена появлением «одиночества вместе» — феномена, когда люди погружены в социальные сети и находятся будто бы со всеми в контакте, а в реальности оказывается, что можно находиться в одном

помещении и не сказать друг другу ни слова. Живое общение заменяется виртуальным и это вызывает большую тревогу исследовательницы.

Одной из книг по антропологии «всемирной путины» в целом стала монография Д. Миллера и Д. Стейтана «Интернет: этнографический подход», основанная на долгосрочном полевом исследовании стиля жизни коренных жителей на о. Тринидад [18]. Авторы выяснили, что жители острова адаптировали сеть к своим интересам в разных областях — культуре, политике, экономике, превратив эту сеть в часть своей материальной культуры [18]. Авторами формулируется интересная мысль: интернет необходимо рассматривать как некую площадку, где присутствуют различные методы и подходы, разные пространства, и применять эти подходы необходимо уже «на местности», «в поле», а не делать выводы исходя из общих суждений. Определенную значимость представляет собой и раскрытие термина «цифровое» как «построенное на двоичном коде». Такое объяснение противопоставляется трактовке, основанной на концепции Норберта Виннера, «экономической кибернетики». Впоследствии, популярность термина киберпространство способствовала переформатированию этих двух еще не получивших самостоятельность направлений в единое — цифровую антропологию, объекты изучения которой нередко имеют приставку «кибер» [1].

Кроме того, существует подход, в котором цифровую антропологию предлагается не сводить только к понятию «киберэтнография» [2].

Также, под редакцией Хизер Хорст и Дэниела Миллера вышло обобщающее исследование «Digital Antropology», в котором аккумулируются идеи более десяти антропологов [4].

В 2016 году в Филадельфии была издана монография «Fieldnotes: The Makings of Anthropology», в которой также осуществляется обобщение существующих направлений цифровой антропологии [5].

В 2019 году Дэниел Миллер осуществил масштабный проект в нескольких странах — Индии, Турции, Китае и др. Целью проекта было выявить, как используют социальные сети люди разных культур, социальных групп, есть ли какие-либо особенности, связанные со страной проживания конкретного человека. Данный проект получил название «Why we post» («Почему мы постим») [19]. После обработки результатов проект был представлен аудитории студентов и школьников в различных странах, а также на базе проекта был создан онлайн-курс, что интересно, данный курс доступен и на русском языке [20].

Существуют различные подходы к определению понятия «Цифровая антропология». Некоторые исследователи рассматривают данную область скорее как методологический подход к исследованию отношений между реальностью и виртуальным пространством с помощью включенного наблюдения. Такую концепцию отстаивает Т. Белсторф [15]. Данный исследователь разработал идексикальную теорию взаимодействия реального и виртуального в социальных практиках. Он полагает, что для исследователя достаточно находиться в том же онлайн-пространстве, где происходят практики наблюдаемого им сообщества [1]. Дэниел Миллер, напротив, настаивает на необходимости длительного наблюдения оффлайн и непосредственного общения с информантами параллельно изучению их практик в виртуальной среде [18]. В обоих случаях исследование фокусируется на наблюдении за тем, как люди взаимодействуют в интернете. Однако существует еще одно направление исследований — изучение т. н. «цифровых следов». Это не непосредственное наблюдение в киберпространстве, а выводы, сделанные на основе изучения пользовательского контента. Существуют различные подходы к обозначению методов цифровой антропологии. Один из таких подходов обозначил американский ученый Артуро Эскобар. К изучению предлагаются следующие направления [3]:

1. цифровые технологии;
2. виртуальные сообщества, создаваемые с помощью данных технологий;
3. влияние цифровых технологий на культуру повседневности;
4. влияние цифровых технологий на язык, коммуникацию и социальную идентичность;
5. киберкультура.

Предметы и объекты каждого из указанных направлений существенно отличаются друг от друга, а специфика предмета и объектов требует либо специального подбора методов, либо разработки новых в случае, если существующих для решения задач окажется недостаточно [18].

Для первого из названных направлений потребуются методы STS (методы исследования науки и техники). Также для разработки методологии по изучению данного направления помогает упомянутая ранее книга антрополога Люси Сачмен «Реконфигурации отношений человек — машина: планы и ситуативные действия» (2019), в которой рассматривается создание технологии цифрового копирования, а также устройств и предлагается важное для данного направления понятие «интерактивные артефакты» [16].

Изучение цифровых технологий, влияющих на повседневность множества людей, началось почти одновременно с появлением этих технологий. Одним из первых исследований, изучающих мобильные устройства и формат обращения с ними, стала работа Кейт Фокс для компании «Бритиш телеком». В ходе него выяснилось, что мобильные устройства позволяют вновь создать непосредственное общение между людьми, которое было характерно для периода до индустриализации в мире в целом [18]. Интересно, что женщины использовали телефон как своеобразное препятствие, роль которого играли раньше газета или журнал. Исследовалась также разнообразность правил обращения с мобильными телефонами в зависимости от социального положения и возраста владельца (демонстративное пользование или отключение телефона в разных ситуациях, модель устройства как знак статуса владельца и т. п. Также, акцент был сделан на культурные и географические различия, исследование вебкамер в городе, вероятно, фиксация дорожных происшествий, интернета вещей и цифровых технологий, их влияние на человеческие психику и мозг, на манеру и стиль общения. Нужно отметить, что перечисленные исследования проводились в относительно недавнее время [18].

Через определенный промежуток это стало чем-то наподобие привыкания [7]. Пользователи, по большей части, общались в виртуальном пространстве, примерно аналогичном современным чатам.

Теркл сравнивает участников указанных прототипов чатов с актерами уличного театра, т. к. люди не только читают не свой текст, но и имеют множество идентичностей. Также исследовательница считает, что реальная жизнь стала только одним из «квадратиков», а чувство ответственности снизилось — ведь теперь, чтобы прекратить дружбу или отношения в прямом или переносном смысле, достаточно просто выйти из сети, либо удалить человека из друзей.

Поменялись и отношения человека с компьютером. Если сначала компьютер считался большой счетной и печатной машинкой, то теперь он практически стал «членом семьи» для многих людей. Таким образом, новые виртуальные пространства для людей становятся чем-то наподобие еще одной жизни, где можно также, как и в реальности, быть в разных ролях.

Также, исследовательница считает, что реальная жизнь стала только одним из «квадратиков», а чувство ответственности снизилось — ведь теперь, чтобы прекратить дружбу или отношения в прямом или переносном смысле, достаточно просто удалить человека из друзей.

Изменилось и отношение человека к компьютеру? Первоначально простое приспособление (компьютер считали большой и быстрой счетной машинкой), он срастается с личностью пользователя, становясь наркотиком, от которого невозможно оторваться. «Таким образом, MUD — это не только места, в которых «Я» является множественным и сконструированным языком, в них также люди и машины находятся в новых отношениях друг к другу, даже могут приниматься друг за друга. В этом смысле они являются побудительными объектами для обдумывания человеческой идентичности и, шире, набора идей, которые мы знаем под именем «постмодернизм». Они «подвижны», «текучи» [7]. Также, следует осторожно относиться к «умным вещам», стараться разграничивать времяпрепровождение [6], в связи с тем, что такая концентрация разных гаджетов, также, способствует «симуляции» общения.

Кроме того, Шери Теркл рассматривает проблему сетевых преступлений, например, в отношении детей. Думается, это одна из важнейших сторон, т. к. современные подростки изначально воспринимают компьютерную и интернет-среду как естественную, она для них таковой и является. Также, люди подросткового возраста могут не обладать достаточным опытом, чтобы установить личные границы, а любопытство и тяга к исследованию у них крайне высока.

С развитием интернета выделился пласт юридических проблем, а также вопросов, находящихся в области этики и морали. У пользователей гораздо выше уровень ответственности перед такими же участниками разных сообществ, как и они сами. Теркл пишет, что когда идентичность определялась более точно и четко, граница девиации могла быть определена точно. А теперь, когда существует множество идентичностей «Я», мы не можем провести границу между нормой и девиацией и такой своеобразный рубеж становится очень условным [7]. В определенной степени такое положение дел может быть потенциально опасным, т. к. понимание нормы и девиации у каждого человека или группы людей может разниться.

В работе «Одинокие вместе» Шери Теркл выделяет несколько тезисов, которые могут объяснить, почему люди отдают предпочтение онлайн-общению. В первую очередь, складывается ощущение, что можно контролировать информацию, которая становится доступной для других пользователей. Образ может быть отредактирован и соответственным образом подан, причем, для разной аудитории по-разному. При общении «глаза в глаза» вероятности «отретушировать» что-то, какой-то аргумент не будет.

Далее, необходимость быть услышанными заставляет людей «общаться» с электронными устройствами, потому что такие устройства «всегда на связи», никогда не ответят, что нет времени, или устали после рабочего дня. Некоторые люди говорили, что ждут очередной версии электронного помощника в надежде, что когда-нибудь искусственный интеллект, технологии дойдут до той точки, где машина будет общаться с человеком. Складывается парадоксальная ситуация: люди очень хотят общаться, но бояться реального контакта, поэтому пользуются «заменителями».

И наконец, интернет дает ощущение что люди никогда не будут одиноки. Однако связи, которые возникают, не решают вопрос отсутствия общения. Ведь возможность побыть один на один с собой позволяет отрефлексировать произошедшие события, обдумать их, принять важные решения [21]. Погружаясь в бесконечное онлайн-общение, мы лишаем такой возможности, что неизбежно сказывается на психике, даже если мы этого не осознаем. Как замечает Шери Теркл: «Как будто мы используем их (инструменты онлайн-общения) в качестве запасных частей для поддержания нашего хрупкого самоощущения. Мы начинаем верить, что постоянная связь сделает нас менее одинокими. Но мы в опасности, потому что на самом деле это значит обратное. Если мы не можем существовать в одиночку, мы станем более одинокими. И если мы не научим детей быть один на один с собой, им предстоит испытать только одиночество» [21].

За рубежом появляется все больше литературы, в которой фигурирует в том или ином виде термин «новые медиа». Автором термина является Лев Манович, книга «Язык новых медиа» была издана в 2001 году и получила множество положительных отзывов в профессиональной, также была переведена на пять языков. В ней впервые дается попытка подвести полноценную теоретическую базу под явление новых медиа.

В связи с этим, необходимо задаться вопросом, какими особенностями обладают «новые медиа» в сравнении с предыдущими. В «новых медиа» могут совмещаться разнородные виды информации — звук, видео, текст. В 60-гг. XX в. появился даже термин «мультимедиа». Вместе с тем, очевидным видится, что нельзя подходить с одинаковыми измерениями ко всем проектам, которые могли бы подходить под категорию «новые медиа». Например, кинематография не является новой сферой искусства, однако можно сказать, что она совмещает и изображение, и напечатанный текст — титры.

Также необходимо разграничить термины «новые медиа» и «цифровые». Сам Л. Манович активно выступает против того, чтобы приравнивать «новые медиа» только к цифровым, поскольку в первом случае речь идет о базовых принципах формирования электронного продукта, в то время как во втором — о технологии реализации.

В России цифровую антропологию начали изучать в 90-х гг. XX в., когда в страну пришел интернет и получили распространение персональные компьютеры. Наиболее яркими точками притяжения в области цифровой антропологии являются ВШЭ и Сколтех. Кроме того, в МГУ на историческом факультете существует кафедра исторической информатики, на которой разрабатываются, в т. ч. вопросы цифровой антропологии. Институт этнологии и антропологии РАН открыл актуальное направление «Визуальная и цифровая антропология в сохранении и презентации историко-культурного наследия», которое создает условия для успешного развития цифровой гуманитаристики в целом и digital-антропологии в частности. Тот факт, что диапазон видов человеческой деятельности постоянно, реализующейся в виртуальных средах и киберпространстве, постоянно расширяется, делает необходимым обращение антропологов к их изучению методами своей дисциплины [18].

На сегодняшний момент можно выделить исследования С. В. Соколовского, уже указанные выше, работы Е. Е. Таратуты, О. Н. Запорожец и Е. В. Лапиной-Картасюк. Также, необходимо отметить исследовательницу Д. А. Радченко, которая активно работает над изучением «цифровых следов» в пространстве города.

Исследованиями социальных эффектов виртуальной реальности Е. Е. Тарута начала заниматься в 1997 г. [22] То время можно охарактеризовать масштабной вспышкой интереса к социальному киберпространству. Изучались многие стороны вопроса с различных точек зрения. Получалось, что небольшой фрагмент внутренней реальности каждого отдельного пользователя стал сам по себе отдельным кибер-элементом, т. е. его можно было изучать в киберпространстве, поскольку нельзя изучить в «настоящей» реальности в силу каких-либо объективных или субъективных обстоятельств [22]. Е. Е. Таратута отмечает, что после первого периода интереса, продолжавшегося 10–15 лет и связанного в принципе с приходом ранее не известных технологий, наступило некоторое «затишье». Однако в то же время продолжали быстрый качественный и количественный рост сами технологии, которые и катализировали начало новой волны интереса ко всему, что связано с цифровизацией [22],

Как отмечает Дэниел Миллер, digital natives, — это те люди, которые не застали жизни без компьютеров и современных технологий. То есть ощущения новизны этих достижений у них уже нет, однако энтузиазм от восприятия все еще сохраняется [22].

Если говорить о развитии исследований сетевых сообществ, необходимо отметить работу исследователей Е. Г. Лапиной-Кратасюк и О. Н. Запорожец. Данные исследователи считают начальной «точкой отсчета» человека в городской среде. В связи с этим появляется и антропологическая перспектива изучения цифровизации городского пространства. Люди в движении — в метро, в пробках, в общественном транспорте, мобильные горожане, пересаживающиеся с электросамоката на каршеринг, различные сообщества — для этих разных, но в чем-то пересекающихся категорий город будет совершенно разным и для каждого своим. В этом же русле рассуждает и исследователь Роб Китчин, который критикует идею «умного города» как излишне техноцентричную [9]. Процесс дигитализации еще только предстоит довести до 100 % — результата, при котором на большей части городской агломерации человек будет иметь возможность воспользоваться гаджетами и цифровыми услугами [9]. Также исследователи особо подчеркивают, что подходить к процессу дигитализации с т. з. количественных показателей будет серьезной ошибкой, т. к. распространение разных видов связей даже в крупных городах является неравномерным, и из полученных результатов нельзя будет сделать какой-либо релевантный вывод.

Кроме того, вовсе нередки случаи, когда связь есть, качество оставляет желать лучшего. Все обозначенные противоречия требуют фиксации указанных разрывов коммуникации. Такие разрывы связи могут быть следствием технических сложностей на разных участках городской агломерации. В современных российских городах наиболее дигитализированными оказываются транзитные пространства и общественный транспорт, сфера гражданского участия и связанная с ней сфера городского управления, навигация в городских физических и социальных пространствах, способствующая поиску как необходимых маршрутов, так и необходимых людей и контактов с ними. Например, одним из исследуемых пространств является метрополитен, в котором люди могут проводить в общей сложности несколько десятков часов в месяц.

В результате двухлетнего исследования удалось выяснить, что городская среда США и России, при ряде сходств, существенного различаются: в США общественные точки распространения интернета расположены в парках, кафе и других публичных местах. Тогда как в России распространение wi-fi, например, происходит на транспортных узлах. Тем самым выражается и закрепляется приоритетность развития городской среды: современный российский город — это город в движении, город с развитой транспортной инфраструктурой.

необходимо отметить и практики электронного городского управления (электронное правительство) — новые ресурсы и ограничения включенности, перекладывание ответственности на горожан, воспроизводство бюрократической логики и риторики, легитимация административных решений «гласом народа» [9], примером такой легитимации может служить сервис «Активный гражданин» в Москве.

Другой ракурс позволяет рассмотреть образ города, который создается при непосредственном влиянии различных акторов — медиа, власти, лидеров мнений. Как в таком случае создается образ города, рассмотрел молодой исследователь Н. А. Маткин в статье «Конструирование образа Перми в комментариях социальных медиа» [11]. Собранный языковой материал подвергается автоматизированной обработке с последующим моделированием образа. Применяемый инструментарий включает программу AntConc и библиотеки для обработки естественного языка на Python. Для моделирования образа города используется комплексная методика, включающая инструменты семантико-когнитивного анализа и корпусной лингвистики. В статье представлены результаты анализа репрезентации общественных образов в городских сообществах Перми [11].

Исследовательница Д. А. Радченко занимается в т. ч. изучением «цифрового следа» в городском пространств, т. е. взаимодействие физической и социальной среды. Почему люди выкладывают ту или иную фотографию в социальные сети или не выкладывают фото вовсе? Для изучения цифровых следов используется программное обеспечение, которое дает возможность работать с данными. Данные очищаются и размечаются по ряду критериев: где была создана фотография, в какое время суток, кто на ней изображён, какие городские объекты на ней показаны, что делают люди и так далее. Это обрабатывается инструментами Excel. Если в какой-то момент появится проект с миллионами строк и данными разных типов данных, тут уже понадобится data-аналитик [13]. Необходимо отметить, что такого рода задачи позволяют сформулировать вопросы, а ответы необходимо сформулировать уже в дальнейшем. У данной исследовательской сферы есть ограничения — различными приложениями чаще пользуются жители больших городов, получается, что исследования ограничены территориально и по социальным группам.

Цифровая антропология может помочь в вопросах улучшения качества жизни людей, которым требуются дополнительные возможности охраны здоровья. В 2014 году диабетический центр «Стено» в Копенгагене, факультет социальных и исторических наук Университетского колледжа Лондона (UCL) и фармацевтическая компания Novo Nordisk запустили международную программу «Города побеждают диабет» (Cities Changing Diabetes). Ее цель — с помощью антропологических исследований выяснить, как сделать жизнь людей с сахарным диабетом комфортнее, изменяя городское пространство. В 2020 году 27-м городом, охваченным этой исследовательской программой, стала Москва [14]. Как известно, в 2020 году разразилась эпидемия COVID-19, и люди с сахарным диабетом находятся в группе риска. В связи с этим было принято решение на первом этапе изучить «цифровые следы» запросов о сахарном диабете, чтобы понять, какие представления, стереотипы наиболее распространены, выявление стратегий в эпидемию COVID-19. Ответить на вопрос, каким образом люди в принципе говорят о болезни.

С помощью сервиса по обработке комментариев было обработано порядка 192000 комментариев и постов в социальных сетях (исключая нерелевантные тексты — например, рекламу, объявления). По итогам исследования получилось, что диабет обсуждается в 5 раз чаще, чем крадиологические заболевания. В основном, писали о диабете пользователи, которые находятся в сфере «лайфстайл» — тренеры, диетологи, и др. Другая категория — родственники людей, у которых диагностирован сахарный диабет. И треть по численности категория — сами люди, у которых есть сахарный диабет. Чаще всего авторами постов являются женщины.

Данные результаты позволяют сделать вывод о некоторых культурных особенностях — например, подтверждается представление, что контроль как своим здоровьем, так и за здоровьем членов семьи лежит на плечах женщины. Кроме того, выяснилось, что люди с сахарным диабетом II типа подвергают стигматизации людей с сахарным диабетом I типа, т. к. считают, что они «сами виноваты». Также, исследовались страхи, связанные с сахарным диабетом — например, что болезнь развивается о человека, который употребляет много сахара, либо мать неправильно питалась во время беременности. Т. е. люди, заболевшие сахарным диабетом, снова «сами виноваты». Присутствуют даже представления о том, что диабет можно «навести» как порчу или можно им заразиться как инфекционным заболеванием.

В исследовании рассмотрены и барьеры, которые возникают у людей, имеющих сахарный диабет. Например, это вопрос транспортной доступности. Помимо ограничения поездок куда-либо, проблемы возникают и с парковой автомобиля на специальных стоянках. В массовом представлении инвалидность связана с визуально заметным ограничением здоровья. Когда визуально «здоровый» человек паркует авто на специальной стоянке, это может вызывать негативную реакцию в отношении человека, поэтому часто люди с сахарным диабетом возможностью использовать специальные стоянки для автомобиля не пользуются.

В перспективе запланировано участие в исследовании респондентов, которые не пользуются интернетом, либо не настолько открыты, чтобы писать в социальных сетях о заболеваниях.

Заслуживают внимания и разработки в рамках киберэтнографии, в частности, изучения коренных народов крайнего Севера [17].

Выше были рассмотрены направления изучения цифровой антропологии в России, приведены имена и работы исследователей. Так же, как и при изучении исследований западных коллег, можно отметить параллельное развитие как непосредственно самой цифровой отрасли, так и начало исследований. Представляется, что наиболее перспективным из множества направлений представляется изучение цифровых сообществ — например, мегаполисов, и взаимодействие людей в целом. Отдельно необходимо отметить, что цифровая антропология помогает в изучении параметров, которые влияют на показатели здоровья человека. Думается, данное направление с течением времени будет развиваться еще более быстрыми темпами.

Литература:

1. Boellstorff T. Rethinking Digital Anthropology // Digital Anthropology. 2012. P. 44–62. URL: https://escholarship.org/content/qt5n18q3vp/qt5n18q3vp.pdf
2. Cesarino L. Digital anthropology is not ethnography: cybernetic explanation and transdisciplinarity // Civitas — Revista de Ciências Sociais. 2021. Vol. 21. N. 2. P. 304–315. URL: http://old.scielo.br/pdf/civitas/v21n2/1984–7289-civitas-21–02–0304.pdf
3. Escobar A. Welcome to Cyberia: Notes on the Anthropology of Cyberculture // Current Anthropology. The University of Chicago Press. Jun., 1994. Vol. 35. P. 211–231.
4. Digital anthropology / ed. H. Horst, D. Muller. L.: Berg, 2012.Second edition 2021/ 316 P.
5. Fieldnotes: The Makings of Anthropology»/ ed. R.Sanjek and S. W. Tratner. 2016, 227 P.
6. Аванесов С. С., Спешилова Е. И. Концептуальные координаты «цифровой» антропологии // Человек.ru. 2021. № 16. С. 14–25. URL: https://philosophy.nsc.ru/publications/journals/chelovek.ru/16/avanesov-speshilova
7. Аристархова И. Л. Теркл Ш. Жизнь на экране: идентичность в эпоху Интернета // Социологический журнал. 1998. № 3–4. С. 304–310. // [Электронный ресурс]: https://cyberleninka.ru/article/n/tekl-sh-zhizn-na-ekrane-identichnost-v-epohu-interneta-turkle-s-life-on-the-screen-identity-in-the-age-of-the-inte (проверено 05.06.2022)
8. Головнёв А. В., Белоруссова С. Ю., Киссер Т. С. Виртуальная этничность и киберэтнография. Санкт-Петербург: МАЭ РАН, 2021. 280 с. URL: http://tuganaylar.ru/images/uploads/ckeditor/pdf/6202567c3d78c_ %D0 %BC %D0 %BE %D0 %BD %D0 %BE %D0 %B3 %D1 %80 %D0 %B0 %D1 %84 %D0 %B8 %D1 %8F %20 %D0 %BA %D0 %BE %D0 %BB %D0 %BB %D0 %B5 %D0 %BA %D1 %82 %D0 %B8 %D0 %B2 %D0 %BD %D0 %B0 %D1 %8F.pdf
9. Лапина-Кратасюк Е. Г., Запорожец О. Н. Цифровые коды российских городов: связи, разрывы и немного о любви к человеку от составителей раздела «Городская информатика и цифровая антропология // Шаги/Steps. 2016. Т. 2. № 1. С. 103–113.
10. Манович Л. «Язык новых медиа». М., 2018. — 400с.
11. Маткин Н. А. Конструирование образа Перми в комментариях социальных медиа // Культура и технологии. 2021. Т. 6. № 1. С. 26–32.
12. Миллер Д. Большую часть наших открытий мы представили в виде мемов с котиками // [Электронный ресурс]: https://strelkamag.com/ru/article/miller-why-we-post-ru (
13. Радченко Д. А. «Есть такая профессия — цифровой антрополог» // [Электронный ресурс]: https://strelkamag.com/ru/article/est-takaya-professiya-cifrovoi-antropolog
14. Радченко Д. А. Диабет онлайн: исследование представлений о болезни методами цифровой антропологии // [Электронный ресурс]: https://www.youtube.com/watch?v=AypvtdbQ6Zw
15. Сабирова А. Н. Цифровая антропология как новое измерение антропологической науки // Актуальные проблемы науки ХХІ века: сборник статей международной исследовательской организации «Cognitio» по материалам ІХ международной научно-практической конференции, Москва, 30 апреля 2016 г. Москва, 2016.Т.1. С.6870.URL:http://www.spsl.nsc.ru/FullText/konfe/ %D0 %90 %D0 %BF %D0 %BD %D0 %A5 %D0 %A5 %D0 %86–1.pdf#page=68
16. Сачмен Л. Реконфигурация отношений «человек-машина» М., 2019. 488 с.
17. Утехин И. Диалоги с машиной // Горький. 1 января 2020 [Электронный ресурс]: https://gorky.media/reviews/dialogi-s-mashinoj/ (проверено 05.06.2022)
18. Соколовский С.В. Методология и принципы цифровой антропологии // Сибирские исторические исследования. 2021. № 1. С. 200-214.
19. Miller D. «Why we post» // [Электронный ресурс]: https://www.ucl.ac.uk/why-we-post/ (проверено 10.06.2022)
20. Миллер Д. Онлайн-курс «Почему мы постим» // [Электронный ресурс]: https://openedu.ru/course/hse/WEPOST/ (проверено 10.06.2022)
21. Теркл Ш. Одиночество вместе? // [Электронный ресурс]: https://www.youtube.com/watch?v=t7Xr3AsBEK4 (проверено 05.06.2022)
22. Таратута Е. Е. Запрограммируй это. Новое представление о коде всего и повседневное социальное авторство // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. 2017. № 3-4. С. 38-48.