Роман «Волхв» в буквальном смысле слова базируется на тайнах, пронизывая всю структуру повествования. Само название романа «Волхв» потенциально настраивает читателя на мистический лад.
На фронтисписе романа читаем такие полузагадочные строки: «Волхв». Золотая страница творчества Джона Фаулза. Книга, которую литературные критики единодушно именуют единственным англоязычным произведением, в котором органично и естественно сосуществуют традиции «реализма» магическою и «реализма мистического». «Загадка в загадке». Интеллектуальный вызов читателю — в полном и лучшем смысле слова. Просто «Волхв» Джона Фаулза.
Не зря, наверное, на той же обложке «Волхва» стоит рекламная фраза, что этот роман не «отпускает» еще долго после своего прочтения. Это действительно лак. Фаулз мастерски проводит читателя по всем потаенным тропам человеческой души, он играет на обнаженных нервах чувственности и мировосприятия. Именно в этом проявляется готика и мистика произведения. Еще долго после прочтения сомневаешься, что в книге была реальность. И задумываешься о многом, что связано с твоей собственной жизнью.
Может быть, по этой причине писатель неоднократно признавался, что за прошедшие сорок лет он несколько раз перерабатывал это произведение. А именно: какие-то эпизоды добавлялись, что-то существенно перерабатывалось с соответствующими авторскими дополнениями, комментариями в особых стилистических целях. Как и предыдущий (по официальной хронологии) роман «Коллекционер», «Волхв» вызвал горячий читательский интерес, живые сочувственные отклики. Профессиональные англоязычные критики в свою очередь окрестили его единственным и подлинно сильным в художественном отношении произведением, в котором органично и естественно сосуществовали традиции «реализма магического» и «реализма мистического».
Здесь, как нам кажется, необходимо дать некоторое пояснение. На Западе уже спустя долгие годы после выхода з свет первых произведений Дж. Фаулза (а помимо «Коллекционера» и «Волхва» в середине 1960-х годов вышел -где и цикл афоризмов в духе Паскаля «Аристос») писателя стили называть активным проповедником идей ортодоксального философского направления — так называемого магического реализма. И вот родился «Волхв» (в ином переводе «Maг», или «Волшебник») — своеобразная «загадка в загадке», «ребус в ребусе». Свое детище ранних то сам писатель не без гордости называл интеллектуальным вызовом читателю (разумеется, в позитивном и никого не оскорбляющем смысле этого слова).
К сожалению, нельзя не заметить: анализируя такие романы, как «Волхв», «Аристос», «Коллекционер», «Подруга французского лейтенанта» и другие, некоторые западноевропейские критики полагают, что Джон Фаулз на современном витке истории — это мистик, экспериментатор, схожий по манере письма отчасти с Джеймсом Джойсом или с Генри Джеймсом. Как только в означенном направлении не называли его критики. Это якобы холодный аналитик, который по мере своих возможностей и таланта вглядывается в картины социального бытия с магических или мистических позиций, чтобы лучше понять, почему образ божьего мира сегодня выглядит столь искаженным. Одним словом, получаюсь, что «Волхв» оправдывает себя не только по названию самого романа, но и сам Джон Фаулз представлялся чародеем, колдуном и магом. Договорились даже до того, что окрестили одно из первых детищ Фаулза как элементарный коллаж, что само по себе, думается, принижаю роль и значение этого произведения в мировой литературе.
«Волхв», или «Маг» представляет собой одни из первых опытов психологического анализа человеческой души. В романе необычным образом соединились чувство искренней любви к прекрасному с ненавистью ко всему косному и паразитическому. Читая этот роман и некоторые последующие его произведения, порою ловишь себя на мысли, будто бы упомянутое искажение, кривозеркальность нашего мира глубоко прошли по самому автору, затронули собственный внутренний мир Фаулза. Фаулз будто зовет нас разделить с ним его интересы, его голос призывно доходит до нас словно издали, а когда мы к нему приближаемся, то видим одинокое существо, и оно говорит нам о нестерпимых человеческих мучениях, о невозможности переносить их в современном цивилизованном обществе, а значит и о необходимости отыскать какие-либо пути спасения. Вот почему в «Волхве» мы явственно ощущаем такой мистический и болезненный тон звания, дисгармонию во взаимоотношениях людей, между прочим выливающиеся в собственные авторские страдания. Чувствуется, что Джон Фаулз переживает за своих героев, хотя порою дает им сатирические, едкие характеристики и не щадит в нравственно-этическом отношении.
Но все это, заметим, никоим образом, на наш взгляд, и заслоняет главной пита повествования, связанной с противостоянием двух главных действующих лиц. Именно диалог Мориса Конхиса и Николаса Урфе, продолжающийся на протяжении всего романа, лучше всего свидетельствует о том, что английский прозаик создал произведение на стыке самых разных направлений в составе «магического» и «мистического» реализма, но только не коллаж.
Основой романа «Маг» является тайна, магия, мистика и колдовство. На 'эти «опорные столбы» «мистического» и «магического» реализма, как на стержень, нанизываются все другие факты, события и авторские комментарии к ним. Поначалу несколько слов о происхождении этих направлений в истории мирового искусства. «Магия» (от греч. Magcia — волшебство). — читаем мы в философском энциклопедическом словаре, — таинственная способность уметь воздействовать на вещи и людей, даже на «демонов» и «духов», не прибегая к помощи естественных средств. Чисто душевно воспринятое понятие магии вновь ожило в магическом идеализме эпохи романтизма... «.. где на внешний мир воздействуют с помощью оккультизма, заклинаний, молитв, амулетов, талисманов и т. п., следовательно. без допущения причинного ряда действий там налицо магическая картина мира» [2, с. 253. Добавим, что разновидности магических действий связаны с определенными сторонами жизнедеятельности людей, включая и так называемую лечебную или, иными словами, «белую магию», которую неоднократно практикует в романе «Волхв» Конхис. Об этом речь пойдет ниже.
С магией самым непосредственным образом связана мистика. Из этого же источника следует: «Мистика (от греч. Mystikos — таинственный) первоначальное название для тайных религий или тайных религиозных организаций, в которые принимались и посвящались только избранные, позже понятие, обозначающее вообще стремление постигнуть сверхъестественное. трансцендентальное, божественное путем ухода от чувственного мира и погружения в глубину собственного бытия, стремление соединиться с Богом посредством растворения собственного сознания в Боге — мистическое единение (лат. unie ınystika)» [2, с. 271].
Чтобы картина была по возможности наиболее полной и ясной, подчеркнем, что многие критики на Западе называют сегодня Джона Фаулза представителем «магического» или «мистического реализма». Более того, вставляют это определение во фронтиспис многих иностранных изданий. И здесь хотелось бы в особенности сосредоточить внимание на том факте, что те же самые литературоведы не раз подмечали в периодической печати тематическую связь английского прозаика с творчеством Ф. М. Достоевского. Иными словами, отыскивали параллели и переклички с тем писателем, который, по мнению некоторых специалистов в области русской классической литературы XIX века, также отдавал дань данному направлению.
К примеру, деятель русской культуры, критик и педагог Василий Розанов еще на заре XX столетия высказывал мысли о пристрастии великого писателя к эклектике критического и мистического реализма.
Конечно, поворот событий в романе Фаулза «Волхв» и некоторых других его сочинениях чем-то ассоциативно напоминает нам мир героев Достоевского. Ведь если обзорно охватить всю мировую литературу, то, пожалуй, не встретишь, кроме Федора Михайловича такого писателя, кто б так проникновенно не был устремлен на выяснение причин неустроенности личности своего времени.
Фаулз доподлинно пытается показать, что человек в цельности своей природы не доступен обыкновенному разумному пониманию, иными словами, есть существо иррациональное. Иногда человеку с неустойчивой психикой хочется ощутить страдания другого, крови, разрушений, возможно, вообще всего того, на что его ранее обрекали хрестоматийные формулы «нравственности».
«Тайна автора» сопровождает нас на всем пути сюжетного повествования, ведущегося в романе «Волхв», причем завеса ее частично приоткрывается при отражении того литературного конфликта, который также происходит в явно экстремальной обстановке, когда человеческие чувства и желания обнажены до максимального предела. Дж. Фаулз, кстати, тоже указывал, что его интерес возбуждает именно скрытые драматические и психологические смыслы, которые, в основном, и порождаются необычными экстремальными ситуациями, отрешенностью и изолированностью личности от общества.
Конхис даже в самом конце романа так и не осознал трагедии, интуитивно почувствовал лишь то, что, преступив границы дозволенного, стеною отгородился от человечества.
Художественная передача неповторимых изгибов психологии личности напрямую связывается у Джона Фаулза с мастерски закрученным и с напряженным драматическим сюжетом. При этом, конечно же, видоизменялся н психологический рисунок изображаемого.
Почти в каждой истории у Фаулза присутствует неясный, затемненный и спрятанный в догадках мотив. Сокрыт он у писателя в загадках, пословицах и даже цитатах, которых мы немало встречаем на страницах «Волхва». А приоткрывается «темный» мотив при органичном соотнесении настоящего и прошлого. Проще говоря, реальная история сопоставляется (либо противопоставляется) с поведением людей из далекого прошлого.
Самый старинный фаулзовский мотив «... объединяет нас с прошлым, выводит за рамки одномерного настоящего, придаст нашей речи праязык жизненности, вечности, что начисто лишен манерностей эпохи, зато мудр, лукав, полон жизни, энергии и любви» [5, с. 61]. В искусстве Джона Фаулза этот мотив не просто сродни мифу, но и равносилен открытию «живой ноты, обнажающей праязык, который говорит с нами как бы поверх столетий и стилей» ... [4, с. 88].
Практически все сюжетные события в романе облачены в загадочные, таинственные формулировки. Определенно надо сказать, что в этой книге немало таинственного, и это подтверждают многие страницы. Так, одна из героинь при первой же встрече с Николасом заявляет: «Я Астарта, мать таинств» [1. с. 221]. А как только герой попадает в одни из райских уголков Греции, на виллу в алеппские сосновые леса, то он зрит человеческие черепа на черных шнурках, надувные ритуальные куклы, где «в глазницах метались тени, челюсти мрачно скалились по сторонам» [1, с. 509] и т. п. И далее следует круговорот таинственных событий, то есть начинается следующая ступень фантастической круговерти; с определенного момента творение Фаулза, бесспорно, становится насыщенным мистикой.
... Он возник как бы из ничего, «стоял в глубокой чернильно-зеленой тени густого рожкового дерева… на противоположном склоне лощины, вровень со мной... Изумление приковало меня. Человек был в черном е головы до ног» [1, с. 149]. Видения продолжаются, появляется девочка-призрак и сопровождающие ребенка такие же загадочные «в черном» люди. Николасу Урфе мерещатся таинственные шумы, затем привидения, и он называет это «духовидением» вроде динамиков в лесу или видения героя легенды Фулиса, который обесчестил малолетнюю девочку, за что и был казнен и т. д. и т. п.
Ото всей этой мистики сознание героя мутится, мысли непрестанно путаются, «погружаясь во тьму, в ту область где жизненный опыт ничего не значил, где обитали призраки. Но во всем этом «духовидении» было нечто неистребимо плотское». И потом, средь бела дня привидения впечатляют гораздо меньше. Мне словно намекали, — продолжал Конхис самоанализ, что на самом деле ничего сверхъестественного не происходит.... Просто меня угораздило попасть в гущу старческих прихотливых фантазий... Почему они одолевают его, почему он воплощает их такими странными способами (вновь и вновь риторические вопросы, которыми переполнен текст произведения) и, главное, почему выбрал меня в качестве единственного зрителя, оставалось загадкой» [1, с. 152].
Итак, Николаса Урфе, как мы доказали, действительно окружает обстановка загадочности. Но нельзя тут же не заметить, что его оппонента Мориса Конхиса также постоянно окружает тайна. Но как это представляется самому Фаулзу? Тайна тесным образом связана с мистически мышлением писателя. Он пытается заверить нас в том, что тайна или, лучше сказать, неведение, — это скрытая энергия. Выясняется, что этот пучок энергии как раз и держит в руках Конхис, чтобы подольше продлить существование тайны, ведь если она исчезнет, то для Николаса и читателей в скором времени все станет ясным, доходчивым и понятным. Тогда тайна себя исчерпает, она перестает быть источником энергии.
Суть загадочной игры состояла в принципе в том, что Николасу Урфе предлагается на выбор несколько версий, по которым в дальнейшем начнет строиться весь спектакль. Но фокус заключается в том, что «свобода выбора» оказывается сплошь эфемерной, ложной. Конхис, словно паук, сидит в центре сплетенной им же самим паутины и ловко орудует нитями. К сожалению, от расставленных сетей Николасу Урфе все равно никуда не уйти. Поэтому подбрасывая «версии на вскидку», психиатр Конхис с иронией добавляет: «Напоследок хочу Вам сказать, принимаете Вы мою версию или нет, не имеет большого значения... Мы все поневоле выучились смирять эмоции» [с.247–248]. Практической проверкой вышеизложенных теоретических положений и версий является спиритуалистическая связь «профессора магии» Конхиса с потусторонними силами и «выход в свободное пространство», освобождение человека от сковывающих его пут знаний с помощью магических ритуалов, разного рода камней, амулетов, но в особенности мистического сеанса гипноза.
Что и говорить, «дурачить» читателя Фаулз, действительно, умеет, и это доказывается, как нам представляется, рассуждениями игрового и вместе с тем мистико- магического характера. Причем, надо заметить, что мишенью его подобных «провокационных выходок» чаще всего оказывается герой, представляющий собой как бы модель поведения человека не XX столетия, а, скажем, XIX, XVIII или вообще того ранее. Поэтому некоторые западноевропейские критики справедливо замечали, что сложился даже некий фаулзовский типаж. Портрет его в обобщенном виде примерно таков: англичанин, получивший достаточно хорошее воспитание и образование, умеренно сдержанный в речах и оценках, не торопящийся связать себя узами брака и соответственно стремящийся к свободе.
Литература:
- Дж. Фаулз. «Волхв». Роман М ACT. 2005,734 с.
- Философский энциклопедический словарь М ИНФРА-М.. 2001.575 с.
- John Fowies «The Magas» New York. Boston.
- Wolfe Peter J f 'owles. Magus moralist Let isburg Pa Bushnell Umv. Press. 1979
- Simon L . Tlie romances of J.Fowles N4. Macmillan, 1985
