Способы языковой реализации оппозиции «звук-тишина» в поэтических текстах М.Волошина

Рассматриваются особенности репрезентации членов оппозиции «звук-тишина» в поэтических текстах М.Волошина; устанавливается их структурирующая функция и аксиологическая значимость в стихотворениях поэта.

На протяжении многих веков гуманитарная исследовательская мысль «уподоблялась маятнику, раскачивающемуся то в сторону всепоглощающего и многополюсного синкретизма, то в сторону бинаризма, антиномического типа рассуждений» [8, с. 26]. Неослабевающий интерес исследователей к такой проблеме, как синкретичность восприятия и отражения действительности объясняется усилением антропоцентрических тенденций в современной лингвистике. Эта особенность наиболее ярко проявляется в индивидуально-авторском мировосприятии. При этом наибольшей аксиологической значимостью обладают стержневые, структурирующие для авторского мировосприятия компоненты. Чаще всего такие компоненты представлены бинарными оппозициями, которые, по определению В.П.Руднева, с одной стороны, являются универсальным средством познания мира, с другой стороны, свидетельствуют о его бесконечности и непознаваемости. Известно, что «уже первобытный человек пытался упорядочить окружающий мир, категоризуя его с помощью множества бинарных оппозиций: жизнь – смерть, небо – земля, солнце – луна и т.п.» [8, с. 21]. В современном мире, по мнению В.П.Руднева, невозможность понимания мира до конца также «компенсируется бинарной дополнительностью точек зрения на мир» [7, с. 243]. Эти оппозиции в поэтическом мире образуют систему смысловых пар, в которых первый член маркирован положительно, второй – отрирцательно, ср.: светлый-темный, большой-малый, горячий-холодный и т.д. В авторских контекстах такие бинарные оппозиции обрастают «дополнительными противопоставлениями и сопоставлениями, делающими созидаемую художником картину мира богаче и многообразнее» [8, с. 23]. Среди соответствующих структурных парадигм «особое значение имеет оппозиция «звук-тишина» [6, с. 79], поскольку ее семантика связана с коммуникацией – важнейшей сферой человеческой жизни. Звучание, по мнению Н.А Мишанкиной, «позволяет человеку проследить динамику изменений мира, а с этим напрямую связан уровень биологической и социальной адаптации. Принципиально важное значение имеет восприятие звучания для развития психической и когнитивной сферы человека…» [5, с. 165]. Кроме того, и звучание и тишина есть категории сакральные. Так, звучание нераздельно связано с хвалой Всевышнему. Тишина и молчание свидетельствуют о послушании Высшей воле и имеют глубочайшие корни в христианстве: опыт «внутренней тишины», в истоках которой находится традиция священнобезмолвия, аскетического молчальничества, исиахизма. Тишина и молчание оберегают человека и входят «в правила, регламентирующие его поведение в чрезвычайных и торжественных ситуациях» [1, с. 431]. Все вышесказанное свидетельствует о неоспоримой значимости оппозиции «звук – тишина».

В данной статье указанная оппозиция рассматривается на материале поэтического творчества М.Волошина, который как поэт-символист имел огромный талант в создании утонченных природных картин, был чуток к звуковой стороне жизни мира. «Быть символистом, – писал Волошин, – значит в обыденном явлении жизни провидеть вечное, провидеть одно из проявлений музыкальной гармонии мира…» [3, с. 445-446].

Так, музыкальная гармония, музыкальное звучание в поэзии М.Волошина, могут осмысляться как обладающие способностью объединить внешний, физический мир и внутренний, ментальный, когда особое состояние души репрезентируется через музыкальные образы. Ср.: «Как звонкий звук трубы, разнесшись по лесам, // Разбудит в тишине ряд откликов далеких, // Так и в моей душе, в ответ твоим стихам // Родилось много чувств…» (II, 339)^·, «Есть люди на свете: их нервы как струны – // Едва прикоснешься – рождается звук. // И каждый поступок, неловкое слово // Для них уже служит источником мук…» (II, 322), «…В озерах памяти моей // Опять гудит подводный Китеж, // И легкий шелест дальних слов // Певуч, как гул колоколов…» (I, 72). В данных примерах поэт использует сравнительные обороты, подчеркивающие особенность в характере восприятия звучания, а не в самом звучании как таковом. Таким способом достигается эффект нарушения автоматизации восприятия и сосредоточения на данном аспекте действительности.

При этом, если подойти к звучанию с объективной точки зрения, то можно прийти к выводу, что оно реализуется как «динамический (протекающий во времени) признак какого-либо объекта или явления. Но факты языка показывают, что данный признак давно осмысляется как самостоятельная сущность. Человеческое сознание абстрагировало, «оторвало» его от предмета, явления» [5, с. 164]. Эта особенность получает непосредственную отраженность в поэтических текстах М.Волошина, где «оторванность» звучания от предмета эстетически акцентируется, переосмысливается метонимически. Ср.: «…Гимн весенний над ним из окошка звенел, // кто-то бледный над ним наклонялся и пел, // А вокруг становилось темнее…» (II, 449), «Весь день звучали сверху струны // И гуды стерегущих птиц…» (I, 239), «…Я долго стоял и глядел на него [на бюст Мопассана. – Т.Е.]… // Далекие звуки рыдали…» (II, 384).

В поэтических текстах М.Волошина агентивность звучания наделяет его (звучание) свойствами мощной преобразующей силы. Ср.: «Звучанье солнц из глубины веков». (II, 581), « …И в пространство величаво, // Властной музыкой звуча, // Распростерлись три луча, // Как венец…» (I, 22), «…А весна в ответ на это // …Обдала дыханьем ночи, // …Звучным пеньем соловьев. // И навстречу этим звукам // Задышала грудь сильней, // Лед растаял, и забилось // Сердце громче и полней…» (I, 315). Интересен и тот факт, что звук порождает изменения в обонятельном ощущении, со звучанием непосредственно связана реализация определенной обонятельной информации в вышеприведенных текстах: «обдала дыханьем ночи», «задышала грудь сильней». Данные языковые парадигмы дают возможность подчеркнуть синкретичность человеческого восприятия, зависимость ощущений различной природы друг от друга.

В этой связи следует отметить, что звук может осмысляться «как явление (слуховое), которое может быть охарактеризовано метафорически через лексику других сфер восприятия» [5, с. 166]. Таким образом, одним из средств преодоления дискретности картины мира выступает метафора, которая у М.Волошина «обладает универсальностью … и предельной многозначностью» [9, с. 172]. Ср.: «…И ветры – сторожа покинутой земли - // Кричат в смятении, и моря вопль напевный // Теперь растет вдали…» (I, 102), «Вещий крик осеннего ветра в поле. // Завернувшись в складки одежды темной, // Стонет бурный вечер в тоске бездомной, // Стонет от боли…» (I, 98). В данных примерах создается эффект близости мира человека и мира природы, объединенных родственными, подобными звуками. И это вполне объяснимо, так как метафоричность в творчестве М.Волошина служит средством «проникновения в высшую реальность» [9, с. 115]. Кроме того, наряду с метафорой в поэтических текстах художника слова широко используются сравнения, которые, как отмечает Н.Д.Арутюнова, являются «развернутыми метафорами» [2, с. 605]. При этом звучание природных объектов в текстах поэта реализуется через цепочки последовательных уподоблений, посредством которых создается эффект акустического единства в многообразии. Ср.: «…Он [вихрь – Т.Е.] ревет внизу в ущелье, // Будто стонет там во мгле, // А в лесу трещат деревья…» (II, 148), «…Кто-то вздрогнул в этом мире. // Щебет птиц. Далекий ключ. // Как струна на чьей-то лире // зазвенел по ветке луч…» (I, 65), «…Во сне, // Как тяжело больной, вздыхало море, // Ворочаясь со стоном… (II, 367), «…Под быстрым градом звонких льдин // Стучат на крышах черепицы, // И ветки сизые маслин // В испуге бьют крылом, как птицы…» (I, 162). Как видно из приведенных примеров, метафора и сравнение усиливают друг друга, создавая ощущение восприятия не обыденного, а глубоко переживаемого.

Подобная глубина восприятия поэтом окружающего мира стала одной из составляющих антропоморфизма звучаний природы в творчестве М.Волошина. Ср.: «…Между мхом и травою мохнатою // Ключ лепечет невнятно…» (I, 26), «…Я внимаю, склоняясь на песок, // Кликам ветра и голосу моря…» (I, 35), «…Это осень, // Далей просинь, // Гулы сосен, // Веток свист…» (I, 100). Это явление привлекает внимание ученых, которые отмечают, что «при оценке звучания сферы неодушевленного ярко проявляется такая черта человеческого мышления, как антропоморфизм – представление объектов мира в терминах человека» [цит. по: 6, с. 82]. При этом природные объекты осмысливаются как «изоморфные человеку в аспекте эмоциональном», и следовательно, как «способные вступать в коммуникацию с ним» [цит. по: 6, с. 82] Отметим, что в приведенных примерах лексемы, обозначающие звучание (лепетать, клик, голос, гул), относятся именно к сфере коммуникации. Таким способом на уровне звучания неоднократно проявляется близость двух миров – мира человека и мира природы.

Но в каждом из этих миров характер звучания может быть разным. Так, особое сочетание слитности и раздельности звуков в поэзии М.Волошина создает принцип единства в многообразии. С одной стороны, присутствует однородное, слитное, обволакивающее звучание, репрезентируемое лексемами «шуршать», «шелест», «шелестить», с другой – имеют место и звуки отдельные, четкие. Ср.: «Костер мой догорал на берегу пустыни. // Шуршали шелесты струистого стекла. // И горькая душа тоскующей полыни // В истомой мгле качалась и текла…» (I, 88), «…В дождь Париж расцветает, // Точно серая роза… // Шелестит, опьяняет // Влажной лаской наркоза…» (I, 23), «…А голос твой, стихом играя, // Сверкает, плавно напрягая // Упругий и звенящий звук… // Но в нем живет ни рокот лиры, // А пенье стали, свист рапиры…» (I, 196), «…Лязг оркестра; свист и стук. // Точно каждый озабочен // Заглушить позорный звук // Мокро хлещущих пощечин…» (I, 31). Растворенность, мягкость, однородность звучания в первых двух примерах актуализируется через лексемы «струистый», «стекло», «качалась», «текла», «опьяняет», «лаской», «наркоза», индуцирующие в сознании читателя образ плавного и бесконечного ритма жизни и ощущение полного погружения в это пространство. В то время как два последних примера интересны именно акцентуализацией четкости, раздельности звучания. Здесь звук характеризуется непосредственно через его признаки: «упругий», «звенящий», а также передается с помощью лексем «лязг», «свист», «стук».

Подобные характеристики звуков подчеркивают способность человека воспринимать звучание всем своим существом, что свидетельствует о надфизиологической природе данного явления. Вместе с тем, звучание может обладать и способностью властвовать над человеком. Ср.: «…Так часто ночью, в тишине, // Родится странный звук пугливо, // Трепещет долго в тьме ночной, // Дрожит, чуть слышно, замирая, // И сердце странною тоской // Невольно сжаться заставляя…» (II, 323), «…Зовет и манит звук прибоя // Куда-то ввысь, куда-то вдаль, // И всюду тихая печаль // Разлита в мире надо мною». (II, 278). В данных примерах восприятие определяет состояние человека, делая невозможным его одиночество. В этой связи необходимо выявить саму суть реакции на звучание, которое органически связано с восприятием. Такая реакция в поэтических текстах М.Волошина может быть выражена в особой вибрации, репрезентируемой лексемами замерла, замирая, замирающие. Ср.: «Прозрачна тихая волна, // Как будто замерла она…» (I, 328), «…И лишь изредка птица ночная // Застонет в трущобе лесной // И долго звучит, замирая, // Ее голос в прохладе ночной…» (I, 184), «…Чую сердца прерывный звук // И во влажном степей дыханьи // Жарких губ и знакомых рук // Замирающие касанья…» (I, 138). Обратим внимание, что вышеназванные лексемы относятся к разным субъектам, но во всех случаях в их семантике происходит актуализация значения напряженности, вибрации. Все это уже связано со вторым членом рассматриваемой оппозиции, а именно с лексемой «тишина».

Переходя к рассмотрению второго компонента исследуемой парадигмы – «тишины», необходимо отметить некоторое сходство его реализации с воплощением уже рассмотренного выше компонента «звук». Во-первых, компонент «тишина» в большинстве случаев также характеризуется явно выраженной положительной оценкой. Ср.: «…Мне жаль только этот таинственный мир // Забытого ныне искусства. // Прохладу и сумрак старинных церквей, // Проникнутых тихой любовью…» (II, 379), «…Но звездой сияет // …Мне твой образ милый // Тихо и спокойно». (II, 354). Во-вторых, тишина осмысляется не как полное отсутствие звуков, а как нечто существующее, тесно связанное с миром. Ср.: «…Я познал сегодня ночью новый // Грех… И строже стала тишина – // Тишина души в провалах сна…» (I, 149), «…Уже толпа по улицам редела, // Над спящим городом ложилась тишина, // Одиннадцать часов раздельно прогудело, // У берега чуть плескалась волна, // Вдали по улице коляска прокатила…» (I, 245). Обратим внимание, что тишина, как показывают приведенные выше примеры, может «осмысляться как нечто», существующее не только глубоко внутри, но и снаружи, вокруг, как воздух. В обоих случаях «тишина – это именно «нечто», а не отсутствие чего-то» [6, с. 86]. Данное представление в общечеловеческой культуре воспринимается как состояние, естественное для религиозного сознания, которое не приемлет идею абсолютной пустоты, т.е. оторванности от Бога, ибо такая оторванность есть смерть.

Поэтому вполне объяснимо в поэтических текстах М.Волошина осмысление категорий звука и тишины как вечно сменяющих друг друга, заключенных в стабильный гармоничный цикл. Ср.: «…Сменяя тишину веселым звоном пира, // Проходишь ты, смеясь, средь перьев и мечей, // Средь скорбно-умных лиц и блещущих речей // Шутов Веласкеса и дураков Шекспира…» (I, 177), «…Средь земных безлюдий // Тишина гудит // Грохотом орудий, // Топотом копыт…» (I, 225).

Но сфера тишины и сфера звучания могут иметь и ярко выраженную границу, что приводит к противоречивому сосуществованию звука и тишины. Способность звука нарушать тишину достигается посредством соответствующего построения поэтического текста. Ср.: «…Все замерло, молчит. // Но это тишина пред близкою грозою. // Чу! вот он! Первый вихрь безудержно летит…» (II, 321), «…И тени шевелятся, тянутся вверх, // Как длинные черные руки, // И вдруг раздвигают покров тишины // Органа могучие звуки…» (II, 380). В данных примерах наличие побудительных предложений, а также использование конструкции со словом «вдруг» способствуют репрезентации звука как явления неожиданного, нарушающего покой и порядок.

Из вышеприведенных примеров следует, что и тишина может осмысляться как мощная активная сила, оказывающая сильнейшее воздействие на человека. При этом особый эстетический эффект достигается при объединении в едином контексте лексем, отмеченных отрицательной и положительной оценками. Данное объединение лексем способствует возникновению в поэтических контекстах аксиологической неоднозначности, которая индуцирует в сознании человека ощущение священного трепета и тайны. Ср.: «…И я трепещу от дуновений радости и ужаса… // Я вся тайна. Я вся ужас. Я вся тишина. // Я молчание». (II, 392), «…Так и хочется все мне // Крикнуть имя Клементины // В этой мертвой тишине…» (II, 260), «…А сам я летал, как летучая мышь, // Беззвучно крылом рассекая // Недвижимый воздух – и мертвая тишь // Меня подавляла, пугая…» (II, 331), «…Все так прекрасно вокруг, // Мир весь заснул в тишине. // Но отчего же, мой друг, // Грустно и горько так мне?..» (II, 201).

Подобной тайной, неким скрытым, глубинным смыслом в эстетической системе поэта можно охарактеризовать беззвучные действия. Ср.: «…И тихо мне голос какой-то шептал: // «Не верь, о, безумец, морской тишине – // Коварная буря таится во мгле…» (II, 233), «…Без мыслей, без дела, без дум, без волненья // По тихому морю спокойно плыву». (II, 308), «…Струистым бередя веслом // Узоры зыбкого молчанья, // Беззвучно оплыви кругом // Сторожевые изваянья…» (I, 168).

В поэтическом мире М.Волошина тишина как стабильное состояние осмысляется и в онтологической соотнесенности с фундаментальными ценностями бытия, с важнейшими аксиологическими категориями. Данное осмысление находит непосредственное отражение в контекстах, в которых представлены сочетания лексем, номинирующих отсутствие звука с лексемами, имеющими в структуре значения богатые комплексы культурных ассоциаций положительной эмоциональной направленности. Ср.: «Казалось, тишиною // И чудной негой ночь была полна…» (II, 200), «Вечер. Меркнет. Воздух ясен. // Тишь как ночью. И в просторе // Нет ни шороха, ни звука. // Как стекло, спокойно море…» (II, 277), «…Мелькнут виденья прежних дней – // Мелькнут и прочь уходят тайно, // Как трепет жизни молодой, // Как тихий звук во тьме ночной…» (II, 533).

Кроме того, особый интерес представляет и аксиологически значимый механизм осмысления отсутствия звуков как категории ментальной, как состояния, присущего внутреннему миру человека. Ср.: «…Но силы бодрые копились в тишине // И первого толчка для выхода лишь ждали…» (II, 268), «Во мне утренняя тишь девушки. // Во мне молчанье непробужденной природы…» (II, 392), «…Усталая от ужаса душа // Все вынесла бы – только не молчанье…» (I, 367).

Итак, на основании проведенных наблюдений можно сделать вывод о том, что между членами исследуемой оппозиции «звук – тишина» существует непрерывное взаимодействие, которое достигается с помощью использования средств выражения, принадлежащих к различным языковым уровням. Так, например, лексические единицы, относящиеся к сфере звучания и тишины, благодаря яркой метафоризации в поэтических текстах М.Волошина служат способом сближения мира природы и мира человека, что входит в число важнейших аксиологических ценностей. При этом – на уровне построения поэтического текста – синтаксические конструкции со значением чередования свидетельствуют об осмыслении звука и тишины как категорий, вечно сменяющих друг друга, заключенных в гармоничный цикл. Употребление же конструкций с междометиями, наречиями образа действия, а также побудительными предложениями способствует созданию дисгармонии между членами исследуемой оппозиции.

Литература:

1. Арутюнова Н.Д. Феномен молчания // Язык о языке. М.: «Языки русской культуры», 2000.

2. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: «Языки русской культуры», 1999.

3. Волошин М.А. Лики творчества. Л., 1989.

4. Волошин М.А. Собрание сочинений. Т.1. Стихотворения и поэмы 1899-1926 гг. М., 2003; Т.2. Стихотворения и поэмы 1891-1931 гг. М., 2004.

5. Мишанкина Н.А. Метафорические модели звучания // Картины русского мира: аксиология в языке и тексте. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2005.

6. Овчинникова Л.О. Оппозиция «звук - тишина» в картине мира Ю.Н.Куранова // Семантические процессы в языке и речи. Калининград: Изд-во КГУ, 2007.

7. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М.: Аграф, 1999.

8. Сухомлинова Ю.А. Бинарные оппозиции в творчестве Андрея Платонова. Дис. … канд. филол. наук. Самара, 2005.

9. Таран С.В. Функциональная роль минералогической лексики в идиостиле М.Волошина. Дис. … канд. филол. наук. Калининград, 2005.